Анатолий Домбровский - Платон, сын Аполлона

Платон расстался с ним без особого сожаления.

   — Он ужасно болтлив.

Было ещё одно обстоятельство, почему он так легко и охотно распрощался с Пантарком, но о нём Платон умолчал. Отныне Эвдокс не будет так много пить. Впрочем, Эвдокс об этом сразу же догадался.

   — Видишь ли, тебе показалось, что я много пил вина, — сказал он Платону. — Но я всего лишь ублажал Пантарка. Дело в том, что матросы торговых судов, случается, грабят своих пассажиров. Разумеется, с ведома капитана. Вот я и старался, чтобы его матросы не отняли у нас одежду и деньги, а самих нас не бросили за борт в воду.

   — Была такая опасность? — не поверил Эвдоксу Платон.

   — Однажды ночью я слышал крики, а потом недосчитался одного пассажира.

   — Не может быть!

   — Было, было! Так что никакими добрыми делами Пантарк от Тартара не спасётся.

   — Кто бы мог подумать! Ах, несчастный! — вздохнул Платон. — И к тому же болтун.

   — Ты считаешь, что болтливость — порок более ужасный, чем все прочие?

   — Да, — ответил Платон. — Ведь болтливость — болтовня о чём попало, бестолковое словоизвержение одного убивает ум другого, ложится мусором на душу слушающего, а нужно сеять семена знаний.

   — Согласен.

Они оставались в Книде несколько дней, пока Эвдокс не раздобыл нужные деньги. Да и попутное судно появилось в порту не сразу.

На корабль их провожали не только родственники, но и друзья Эвдокса, некоторые из них стали отныне и друзьями Платона. Афинянин покорил их своими рассказами о Сократе, речами о любви и красоте — двух крыльях, которые могут вознести человека к бессмертию. Платон преподал им также несколько уроков математики — недаром же почти целый год обучался у Эвклида в Мегарах. Родители Эвдокса нашли в Платоне столько достоинств, что хотели выдать за него свою дочь Аттиду, младшую сестру Эвдокса, которой не было ещё и пятнадцати лет, обещая за ней большое приданое. Платону пришлось признаться, что он не намерен жениться не только на Аттиде, но и на любой другой девушке, так как не хочет создавать семью, а решил посвятить себя целиком философии. Родители Аттиды удивились такому его решению, отец, улучив момент, даже спросил Платона, не болен ли тот какой-нибудь препятствующей женитьбе болезнью. Узнав, что тот совершенно здоров и решение никогда не жениться принял по здравом рассуждении, отец Эвдокса грустно покивал головой и, как позже выяснилось, сразу же направился к сыну, чтобы уговорить его не поддаваться дурному влиянию Платона и, может быть, даже немедленно расстаться с ним. Отец боялся, что и Эвдокс, последовав примеру друга, тоже примет решение оставаться всю жизнь холостым. Эвдокс ответил отцу, что тот опоздал, поскольку такое решение им уже принято, и оно является окончательным и бесповоротным. При этом он рассказал отцу шутку, услышанную в Афинах от Аристофана: семья заменяет человеку всё, и, прежде чем создавать её, надо хорошенько подумать, что для тебя важнее — семья или всё.

   — Я выбрал всё, — сказал Эвдокс обескураженному отцу.

   — Это действительно твоё решение? — спросил Платон.

   — Да, — ответил Эвдокс.

Платон понял, что отныне у него есть верный друг на всю жизнь.

Глава пятая

Ровно половина луны сверкала на небе, как хорошо начищенное серебро, затмевая своим светом ближние звёзды. А те, что подальше, ярко горели, рассыпавшись по всему тёмному бездонному небосводу, мерцая в потоках упругого ночного эфира. Судно покачивалось на широких покатых волнах, вода шипела и плескалась за бортом. Ветер с севера наполнял парус ровно настолько, чтобы тот не обвисал и не хлопал, а, выгнувшись в сторону носовой части судна, толкал его, неся к югу, к берегам древнего и таинственного Египта.

Платон и Эвдокс лежали рядом на широком, набитом шерстью матрасе, укрывшись лёгкими овчинами — в открытом море даже летом ночи прохладны. Их слуги, Фрике и Гипполох, спали у них в ногах, у бухты якорных канатов, на мешковине, не раздеваясь, не снимая с пояса мечей, — предосторожность далеко не лишняя, если вспомнить дурные наклонности владельца судна, на котором Платон и Эвдокс добирались до Книда.

   — Нет ничего более прекрасного и возвышенного, чем звёздное небо, — вздохнув, проговорил Платон. — Оно меня завораживает. — Вздох его был мечтательным, тихим выражением негромкой радости и лёгкой печали.

Эвдокс открыл глаза. На мгновение ему показалось, что он различает, какие звёзды выше и дальше, а какие ниже и ближе, потом понял, что это не так, что он видит их на поверхности тёмной полусферы, словно отверстия в ней, через которые пробивался мерцающий свет.

   — Что там, выше звёзд? И что означает их свет? Что светит, что сгорает? Не есть ли космос огонь, проникающий в нашу малую обитель? Геометрия космических расстояний, площадей и объёмов подвластна исчислениям, но что есть исчисляемое?

   — Я рад, что тебя беспокоит этот вопрос, — ответил Платон. — Прежде чем заниматься астрономией и медициной, к чему ты стремишься, следует, я убеждён, начать с науки о возникновении космоса и о природе человека.

   — Есть такая наука?

   — Да, это философия, Эвдокс, наука о сущностях, о главном, о началах и причинах, это знание, которое уравнивает нас с богами.

   — Не слишком ли дерзкое желание — сравняться с богами? — Эвдокс придвинулся поближе к Платону, чувствуя, что со сном придётся надолго распрощаться, что впереди разговор, который заманчивее и приятнее самых лучших сновидений. — Поговори со мной об этом, — попросил он Платона.

   — Желание сравняться в познании с богами не является чем-то дерзким или необыкновенным, — не заставил упрашивать себя Платон. — Скажу больше: это долг, который возникает вместе с нашим рождением, долг совершенствования, коль скоро нам дано созерцать совершенное. Цель — блаженное бессмертие во славу тех, кто нас сотворил. И это небо, — добавил он, помолчав. — Во славу того, кто сотворил его и нас, на него взирающих.

   — Значит, это небо было не всегда? Оно возникло?

   — Да, оно возникло. Ведь оно зримо, осязаемо, телесно, а все вещи такого рода возникают и рождаются. Конечно, Творца и родителя Вселенной нелегко отыскать, а если мы его и найдём, о нём нельзя будет всем рассказывать. — Платон заговорил тише и в свою очередь также поближе придвинулся к Эвдоксу.

   — Почему нельзя рассказывать? — шёпотом спросил Эвдокс.

   — Потому что это не вяжется с мифами о Творце, бытующими в народе, за точным изложением которых следят жрецы. За такую истину могут казнить. Как Сократа, — добавил Платон после паузы. — Народные представления, которыми так увлекались Гомер и Гесиод, грубы и наивны. Но об этом мы поговорим как-нибудь в другой раз. А теперь — о небе и его Творце?

   — Да, Платон. О самом сокровенном.

   — Конечно. — Платон приподнялся на локтях, пытаясь разглядеть, не подслушивает ли их кто-нибудь из соседей — они были не единственными пассажирами на судне, коротающими ночь на палубе. Не увидев ничего подозрительного — ночь и качка убаюкали всех, — снова лёг, укрылся поудобнее овчиной, сказал, повернувшись к Эвдоксу: — Я буду называть Творца не по имени, так как не знаю его, да и никто не знает. Думаю даже, что ему не нужно имя. Ведь оно даётся, чтобы отличить одного от другого, а Творец един, он создатель, родитель всего, великий мастер. Я стану называть его демиургом. Итак, демиург, взирая на вечный первообраз, создал этот прекрасный космос. Ты спросишь: «Зачем? Почему?» Я отвечу: потому что он благ, потому что ни к чему не испытывает зависти, хочет всё уподобить себе, привести к порядку и совершенству, а видимый мир не обладал ни тем ни другим. Демиург творит прекрасное, а прекрасное не может быть лишено ума, ум не может обитать ни в чём ином, как только в душе, а душа — только в теле. Так возникла Вселенная, прекраснейшая и наилучшая, живое существо, наделённое душой и умом. Возникла по образцу первообраза, который объединяет в себе все мыслимые совершенства. И поскольку первообраз один, то и Вселенная одна, за её пределами нет ничего. Видимая Вселенная из огня и земли, между которыми Творец поместил воду и воздух. Воздух относится к воде, как огонь к воздуху, а вода относится к земле, как воздух к воде. Они составляют тело Вселенной.

   — Каковы же очертания Вселенной? — спросил Эвдокс.

   — Сфера, поскольку это самая совершенная форма тела. В центре её — душа, она госпожа и повелительница тела во все времена. Вместе со Вселенной возникло время, за которое отвечает Солнце, Луна и другие пять светил, размещённые на семи кругах. Луна находится на ближайшем к Земле круге, Солнце — на втором от Земли, утренняя звезда и та, что посвящена Гермесу, — на круге, что бежит равномерно Солнцу, но в обратном направлении, на других кругах — звезда Зевса, звезда Кроноса, звезда Ареса. Солнце освещает всё, Земля отмеряет ночь и день, Луна — месяц, Солнце совершает полный круг за год. Неподвижные высокие звёзды — это боги, блистательные и прекрасные, вечносущие существа. Сотворив их, родитель Вселенной сказал им: «Поручаю вам сотворить три смертных рода для полного завершения Вселенной: род пернатых, род водный и род сухопутный». И они выполнили его приказ.