Анатолий Домбровский - Платон, сын Аполлона
Прощаясь, Исократ обнял Платона и Эвдокса, пожелал им счастливого плавания по морям и по океану знаний.
— Пусть ваш корабль и ваша дружба окажутся сильнее бурь, — сказал он, уже уходя. — Хайре!
— Хайре! — ответили ему Платон и Эвдокс.
Платон привёл Эвдокса в дом, представил братьям Адиманту и Главкону, накормил его ужином, долго не отпускал — рассказывал о предстоящем путешествии в Египет и его цели.
— Ты старше меня, тебе, возможно, следует думать о загадках бессмертия, — сказал во время этого разговора Платону Эвдокс, — я же скорее займусь изучением египетской астрономии и медицины — говорят, что жрецы тамошних богов хранят много тайн о небесных светилах и человеческих болезнях. Да и смысла в этом больше: ты станешь беседовать со жрецами о таинствах загробной жизни, я — о тайнах вселенной и человеческого тела, а потом мы обменяемся добытыми таким образом знаниями.
— Таинствами загробной жизни никогда заниматься не рано, — ответил Платон, помрачнев: отказ Эвдокса от философских поисков в пользу изучения астрономии и медицины огорчил Платона. Из всех наук только философия заслуживает полного погружения души, тогда как другие искусства хоть и полезны, но не всеобъемлющи. Впрочем, в рассуждениях Эвдокса был резон, практический смысл, особенно в его намерении обменяться затем добытыми знаниями. В конце концов, это соответствовало прежней договорённости — учиться вместе, друг у друга.
На четвёртый день после встречи Платон и Эвдокс отплыли из Пирея на торговом судне, уплатив владельцу его ровно столько, сколько они израсходовали бы на еду, одежду, ночлег в гостиницах и приютах, если бы добрались до Египта пешком. Таково было требование самого владельца судна. Когда Эвдокс быстро всё подсчитал и сообщил сумму владельцу, тот поцокал языком, повздыхал и попросил, чтобы Эвдокс прибавил к ней и расходы на рабов Фрикса и Гипполоха.
— За двух рабов как за одного свободного, — добавил он при этом, — потому что им и обувь не нужна, и спят они под открытым небом, и едят вдвое меньше, чем хозяева, и вина совсем не пьют.
— С нашими рабами мы обращаемся иначе, — сказал Платон, — они не собаки.
— Тогда платите за них как за свободных, — ответил хитрый владелец судна.
Судно часто причаливало к островам, которые то и дело встречались на пути, будто всё море было усеяно ими, как плохая дорога камнями. Владелец судна — его звали Пантарк — не столько сам занимался торговлей, сколько перевозил чужие товары и людей с острова на остров, не торопился, поджидая у пристаней подходящий груз, приставал к пассажирам своего судна, напрашиваясь на угощения, был толст и разговорчив. Через несколько дней плавания Пантарк из всех пассажиров наиболее охотно общался с Эвдоксом и Платоном, с ними ел, пил и вёл беседы, говоря, что первый из них щедр, а второй мудр, и таким образом он нашёл то, что долго искал, — пищу для души и тела одновременно. Как все толстые и не очень старые люди, он был похотлив и потому на первых порах заводил разговоры о любовных утехах. Платон неохотно поддерживал такие беседы, так как считал, что по вине Пантарка они получаются довольно пошлыми, лишёнными всякой возвышенной мысли. Зато Эвдоксу рассказы Пантарка о его бесчисленных любовных приключениях, кажется, очень нравились, он от души хохотал, восхищённо хлопал его по плечу и щедро поил вином, целую амфору которого приобрёл у того же Пантарка, здесь, на корабле. Эвдокс и сам любил вино и не раз говорил, ловя в глазах Платона упрёк за чрезмерное возлияние, что вино — кто понимает в нём толк! — только и следует пить на корабле, который пахнет мокрой сосновой доской. Этот запах, смешанный с ароматом моря, вместе с ветром надувает льняной парус, ласкает пьющего на палубе, и он как бы парит в душистом воздухе, подобно чайке в небесах, и это настоящее наслаждение.
— Как бы не шлёпнуться на землю, воспарив слишком высоко, — сказал однажды Платон, чем сильно смутил и даже напугал Пантарка, который после этих слов Платона вдруг притих, запечалился и стал часто и тяжко вздыхать.
— Ты что-то вспомнил? — спросил Эвдокс.
— Увы! — развёл руками Пантарк. — Я вспомнил про смерть. В Египте, куда мы плывём, о ней принято говорить на каждом пиру. Там есть даже специальный человек, он выходит весь в чёрном и говорит пирующим загробным голосом: «Помните о смерти». И что самое интересное — странный народ эти египтяне! — после этих слов они не только не печалятся, а принимаются пить и веселиться с удвоенной силой. Впрочем, я их понимаю: жизнь коротка, надо веселиться, пока жив, ведь в загробном мире никакого веселья, тем более вина, уже не будет. В Тартаре только холод и тьма, на Асфоделевых лугах постоянный туман, всё серо и уныло, на Елисейских полях, правда, пляшут и поют, но туда попадают немногие. Я на Елисейские поля не попаду, тем более к Кроносу, на Острова Блаженных, туда мне дороги нет. — Он ударил кулаком по якорному камню, возле которого они сидели на палубе в тени бортового плетня, и заплакал то ли от боли, то ли от тоски.
— Полно тебе, — сказал Пантарку Эвдокс, — нашёл о чём горевать. Скажу тебе по секрету: многие мудрецы и раньше, в древние времена, и теперь подозревают, что никакого загробного царства нет, что душа сразу воспаряет на небеса, к звёздам, и там радостно сгорает, посылая свет во Вселенную. Большая душа даёт много света, горит, как самая яркая звезда, маленькая — мало, как лучина, но всякий свет есть свет, он избавляет Вселенную от тьмы. Всё превращается в огонь, свет, а из него рождаются новые души, светлые, большие и счастливые. Словом, путь любой души — путь счастья, от меньшего к большему, и так бесконечно, потому что счастью предела нет.
— Так ли это? — Пантарк поднял заплаканные глаза на Платона. — Верно ли говорит твой друг? — Пантарк явно не доверял Эвдоксу, и во всех случаях, когда разговор касался серьёзных дел, обращался за подтверждением к Платону. — Он правду говорит?
— Плачь, Пантарк, — ответил Платон. — Нет пути счастья, есть путь воздаяния: за всё придётся расплачиваться либо в Тартаре, либо на Асфоделевых лугах, либо на Елисейских полях. Благочестие и посвящённость в таинства великих богов — вот путь к Островам Блаженных. Только там — счастье, а в прочих местах — страдание, забвение и, может быть, новый круг рождения и смерти.
— По моей вине затонул корабль, — зарыдал пьяный толстый Пантарк, — я не сделал своевременно ремонт. Проклятая бедность тому причиной. Корабль утонул возле острова Фера. Я, конечно, виноват, быть мне в Тартаре. Мне хотя бы на Асфоделевый луг попасть. Там, конечно, скучно и туман, но всё же не Тартар, где одни вечные мучения. Как ты думаешь, Платон, попаду я на Асфоделевый луг — ведь всё же не я сам утопил корабль и пассажиров, меня там даже не было, хотя, конечно, понимаю, что очень виноват. Так куда меня пошлют судьи Аида?
— Ты вот что, — сказал Пантарку Эвдокс, поднося ему кружку с вином, — ты живи как можно дольше, пей и веселись, не думай о смерти и о загробном царстве Аида. Скажу ещё раз по секрету: даже великие мудрецы ни о чём так мало не думают и ни о чём так неохотно не говорят, как о потустороннем мире. Они считают, что ни говорить, ни думать об этом не стоит, ведь потом всё само откроется. Надо вести благочестивую жизнь и стремиться к великим посвящениям: хороший человек всем людям приятен, а это так замечательно, это счастье при жизни. А что касается невольных преступлений, то они заглаживаются добрыми делами. Делай добрые дела, Пантарк, — это наверняка избавит тебя от Тартара. Кстати, даже на Островах Блаженных нет вина. А потому пей здесь.
Пантарк взял из рук Эвдокса кружку с вином и осушил её одним махом, потом отдышался, сказал:
— Я верну вам часть денег из тех, что взял в уплату. Признаюсь, сплутовал, взял лишнее. Верну. Это будет доброе дело? — посмотрел он вопросительно на Платона.
— Конечно, Пантарк.
Пока добирались до Книда, родного города Эвдокса, Пантарк совершил ещё несколько добрых дел. Он стал отказываться от угощений, натянул над частью палубы тент, под которым пассажиры могли прятаться от солнца и дождя, снизил цены на вино и оливки, которые покупали у него пассажиры. И конечно, как и обещал, вернул часть денег Платону и Эвдоксу — ровно треть.
И всё же в Книде Платон и Эвдокс расстались с Пантарком. Эвдоксу надо было пополнить свои денежные запасы перед поездкой в Египет, сделать это быстро ему не удалось, а Пантарк ждать не мог: обязательства перед пассажирами и торговцами, вёзшими на корабле товары, заставляли его торопиться, тем более теперь, когда он решил делать добрые дела.
Платон расстался с ним без особого сожаления.
— Он ужасно болтлив.
Было ещё одно обстоятельство, почему он так легко и охотно распрощался с Пантарком, но о нём Платон умолчал. Отныне Эвдокс не будет так много пить. Впрочем, Эвдокс об этом сразу же догадался.
