Элиф Шафак - Ученик архитектора
Во многих кварталах Стамбула женщин, свернувших с пути добродетели, не только осыпают проклятиями, но и побивают камнями. Проснувшись поутру, они обнаруживают, что порог их дома выпачкан дегтем, а на стенах нацарапаны бранные слова. Иногда таких женщин даже бросают в тюрьму. Порой их сажают на мула задом наперед и провозят по улицам, чтобы горожане могли вдоволь над ними поглумиться.
Но кадии привыкли в первую очередь думать о выгоде, а потом уже – обо всем остальном. Поэтому, с одной стороны, они объявляют шлюх воплощением зла, а с другой – не забывают о том, что ремесло это приносит казне неплохой доход: ведь владельцы борделей тоже платят налоги. Поэтому обычно потаскух подвергают суровым наказаниям только в священный месяц Рамадан. А все остальное время власти предпочитают смотреть на существование домов терпимости сквозь пальцы.
В округе Эйюп совсем недавно было принято множество строгих указов. В результате были закрыты не только таверны и публичные дома, но и кофейни, где собирались игроки в кости. Все распутные женщины подверглись жестокому наказанию, даже те, кто давно оставил свое ремесло. Для того чтобы впредь избежать подобной участи, шлюхи постоянно кочуют с места на место, напоминая этим цыган. Все это Балабан успел поведать своему вконец растерявшемуся спутнику, прежде чем они дошли до дверей притона.
– Гулящие женщины подобны ветру, – изрек цыган. – Ветер нельзя заковать в кандалы, он проскользнет между цепями.
Они уже стояли у дверей. Балабан постучал. Дверь открыл чернокожий слуга. Увидев цыгана, он низко поклонился и произнес:
– Добро пожаловать, хозяин.
– Этот дом принадлежит тебе? – поразился Джахан.
Балабан метнул в слугу недовольный взгляд.
– Я всего лишь бедный цыган, – вздохнул он, повернувшись к Джахану. – Вся моя жизнь проходит в пути. Как я могу владеть этим домом? Или, может, ты думаешь, что он на колесах? Идем, не будем тратить времени на пустые разговоры.
Вслед за слугой они поднялись по лестнице. Наверху их встретила пожилая женщина, с лицом морщинистым, как чернослив. Она приветствовала Балабана со всей возможной почтительностью. Рядом с ней стояла корзинка, где лежала кошка с шестью котятами: прижавшись друг к другу, они слились в один пушистый дымчато-серый комок.
– Котята родились неделю назад, – сообщила женщина. – Я дала им имена в честь своих девочек.
Вскоре Джахан узнал имена всех обитательниц притона. Здесь жили арабка Фатима, уроженка Венеции Нефиза, Кэмер, которая происходила из курдской семьи, еврейка Лия, черкешенка Нарин, турчанка Зариф и армянка Ани.
Справа и слева виднелись плотно закрытые двери, из-за которых доносились приглушенные голоса, вздохи и пыхтение. Балабан, по-хозяйски открыв одну из этих дверей, втолкнул Джахана в комнату и заставил сесть на подушку. Потом он сказал, что сходит за музыкантами, и исчез.
Через минуту появилась девушка с подносом в руках. Волосы у нее были огненно-рыжие, а обе щеки пересекали шрамы. Судя по отсутствующему взгляду, мысли служанки витали где-то далеко. На подносе стояли кувшин с вином и тарелки с козьим сыром, финиками, жареным миндалем и соленьями. Опустив поднос на низкий столик, девушка осведомилась, не желает ли господин чего-нибудь еще. Джахан, сделав вид, что рассматривает узор на ковре, покачал головой.
Как только служанка исчезла, в комнату вошли две женщины. Первая была очень толстой, на пышную грудь складками спадало три подбородка. Ее щеки, круглые и красные, так напоминали яблоки, что, окажись здесь Чота, он наверняка потянулся бы к ним хоботом. При мысли об этом Джахан невольно улыбнулся. Женщина просияла ответной улыбкой.
– Я тебе нравлюсь? – кокетливо спросила она.
– Нет! – поспешно воскликнул юноша, но, не желая быть невежливым, тут же добавил: – Конечно, вы мне нравитесь. Но… не в этом смысле.
Женщины захихикали, причем толстуха смеялась даже громче, чем ее подруга. Ее огромный живот колыхался и дрожал. Отсмеявшись, она заявила:
– Может, я понравлюсь тебе малость больше, когда ты увидишь, что у меня три сиськи? А в животе у меня живет чудовище, которое вылезает наружу, стоит мне проголодаться. И тогда я живьем глотаю молоденьких парнишек!
Заметив испуганный взгляд Джахана, шлюхи вновь покатились со смеху.
– Вы бы не могли позвать Балабана? – выдавил из себя окончательно растерявшийся Джахан. – Мне надо с ним поговорить.
Обитательницы борделя обменялись многозначительными взглядами. Как видно, они поняли, что слишком далеко зашли в своих насмешках. К лицу Джахана прилила краска. Пробормотав в качестве извинения что-то нечленораздельное, он стрелой вылетел из комнаты. Женщины хотели выйти вслед за ним, но он, предугадав их намерение, проворно захлопнул дверь и запер ее на засов. На лестнице он едва не врезался в служанку, несшую очередной поднос.
– Господин уже уходит? – удивилась она.
– Да, меня ждет Чота.
– Это ваша жена?
Джахан не мог сдержать улыбки.
– Нет, это слон. Огромный зверь.
В темных глазах служанки вспыхнули веселые искорки.
– Я знаю, кто такой слон.
Тут женщины, запертые в комнате, принялись оглушительно колотить в дверь. Джахан побледнел. Бедняге вовсе не хотелось, чтобы ему отрезали путь к бегству. В панике он огляделся по сторонам.
– Идем со мной, – сказала служанка и схватила его за руку.
Через низенькую дверцу они вышли на скрипучую лестницу в задней части дома. Девушка провела его в свою комнату на чердаке. Потолок там был таким низким, что приходилось постоянно наклонять голову. Зато вид из окна – сосновая роща, а за нею море, освещенное лунным светом, – был просто восхитителен. Морская гладь казалась отсюда блестящей шелковой шалью, наброшенной на плечи города.
Джахан рассказал девушке о своем неудачном знакомстве с проститутками, чем очень ее позабавил. Она сообщила, что ее зовут Пери. После того как однажды янычар, одуревший от пролитой на полях сражений крови и вымещавший свою злобу на шлюхах, изуродовал ей лицо, бедняжке приходится довольствоваться положением служанки. Посетителям ее больше не предлагают, ведь ни один мужчина не захочет женщину со шрамами на лице.
– Неправда, – возразил Джахан. – По-моему, ты куда более милая и симпатичная, чем эти наглые бабы.
Пери поцеловала юношу, и он ответил на поцелуй. Язык ее, раздвинув губы Джахана, проник к нему в рот. Девушка запустила руку в его волосы, скользнула мягкими теплыми пальцами по его тревожно нахмуренному лбу.
– Ты ведь никогда раньше этим не занимался, верно? – прошептала она.
Румянец, заливший щеки молодого человека, послужил весьма красноречивым ответом. Девушка заставила Джахана лечь и медленно сняла с него одежду. Он ощущал легкие прикосновения ее губ, и внутри у него разгорался огонь желания. Прежде Джахан и не подозревал о том, что в земном мире есть свой сад райских наслаждений. Лишь годы спустя он понял, каким подарком судьбы стала для него эта девушка, сумевшая указать путь в неведомое прежде царство столь нежно и деликатно.
Когда все было кончено, Джахан забылся сном, вытянувшись на кровати рядом с Пери. Ему снилось, что он в какой-то неведомой стране и едет верхом на Чоте. Вот только почему-то слон шагает не по земле, а по крышам домов, легко перескакивая с одной на другую. Внезапно Джахан видит вдалеке Михримах. На ней белоснежное платье, ветер развевает ее роскошные волосы.
– Подожди меня! – кричит он.
Но Михримах не слышит. Он вновь кричит, орет во весь голос, отчаянно и безнадежно.
– Ш-ш-ш, не надо так шуметь. Тебе что, приснился дурной сон?
Джахану понадобилось несколько мгновений, чтобы очнуться. Когда он вспомнил, где находится и что с ним произошло, его прошиб холодный пот. Джахан вскочил, быстро оделся и пробормотал:
– Я должен идти…
Тень, набежавшая на лицо девушки, усилила его смущение.
– Мне очень жаль, – пробормотал он. – Я не знаю, как… В общем… Я должен тебе заплатить?
– Ты мне ничего не должен, – покачала головой Пери.
Джахан наклонился к ней и погладил по волосам. Чувство неловкости, нараставшее в нем, в самом скором времени грозило превратиться в сознание собственной вины. Он понимал: надо уйти прежде, чем это произойдет. Пери вовсе ни к чему знать, что он сожалеет о том, что было между ними.
– Ты говорил во сне, – сказала Пери, отпирая дверь.
– Я мешал тебе спать?
Девушка пропустила вопрос мимо ушей.
– В твоем сердце царствует женщина, – продолжала она. – Ей известно, как сильно ты ее любишь?
Сгорая от стыда и раскаяния, Джахан украдкой спустился по лестнице и выскользнул за дверь. Наедине с собой он никогда не осмеливался называть любовью то чувство, которое питал к Михримах. Но теперь, когда слово было произнесено, оно отпечаталось у него в сердце, и он знал: время бессильно стереть этот отпечаток.
* * *
