Зимняя бегония. Том 1 - Шуй Жу Тянь-Эр
– Верно говорит! Если кто-то начнёт вас донимать, то мы не прочь устроить ему то же самое!
– Мы люди не из театра, да и не из вашей труппы «Шуйюнь», если что-то произойдёт, вы здесь ни при чём! Мы простые поклонники оперы!
Шан Сижуй слегка покачал головой и улыбнулся, он не сказал «Прошу вас об одолжении», но и не сказал, что это необязательно, по-видимому, выражая молчаливое согласие с происходящим. Чэн Фэнтай внимательно наблюдал за ним со стороны все эти дни и решил для себя, что такой уж Шан Сижуй человек – он никогда не потерпит обиды, а если кто-то спросит, что за трудности у него в жизни, как он тут же откровенно всем поделится. Если же собеседник, выслушав, пожалеет его и протянет руку помощи, он не станет останавливать его, исходя из принципа «Чем меньше дел, тем лучше». А если слушатель останется безучастным, он не станет намекать или же подстрекать того делать что-то против других. Это касалось как зрителей, так и его сослуживцев из труппы «Шуйюнь». Сам по себе он человек открытый и безмятежный, но людей, что всем сердцем пекутся о нём или желают встать на его защиту, всегда находится больше, чем тех, кто остается в стороне. Обо всех этих сварливых, ядовитых бабах из труппы «Шуйюнь» и говорить не приходилось, но даже случайные зрители, которых он повстречал на своем пути, готовы из кожи вон вылезти, восхищённые им. Они оберегают Шан Сижуя слишком уж ревностно, и нередки случаи, когда начальник управления Чжоу, пользуясь служебным положением, арестовывал нарушителей порядка ради личной выгоды, и это привело к тому, что репутация Шан Сижуя оказалась вконец испорчена: его стали называть «театральным тираном». Некоторые, более искусные в интригах, предполагали, что на самом деле Шан Сижуй очень хитроумный человек, который всегда старается подставить под удар другого, а сам остается на берегу и умывает руки.
Чэн Фэнтай считал, что Шан Сижуй сам навлёк на себя эти обвинения. Хотя он никого и не подстрекает, но разве некоторые последствия его «открытости» не привели к тому, что он превратился в «театрального тирана» и «оставался на берегу»? Когда что-то случается, Шан Сижуй оборачивается, думая прекратить волнения, но не успевает.
Поскольку Шан Сижуй не высказал своего мнения, все ещё больше утвердились в действенности придуманного ими метода – насилием сдерживать насилие. Воспользовавшись спорами, Шан Сижуй съел всю лапшу и хуэйгожоу, вытер рот и проговорил:
– Я польщён добротой, которую проявили ко мне все дядюшки и братцы! Я непременно стану чаще давать спектакли в традиционном театре. Однако покинуть театр «Цинфэн» я не могу. Буду говорить с вами начистоту: людей в труппе «Шуйюнь» много, а ролей мало, все полагаются на одного человека. Театр «Цинфэн», разумеется, приносит намного больше дохода, чем традиционный. Если я уйду оттуда, то не прокормлю всю эту огромную семью!
Это было правдой. Бо́льшая часть доходов Шан Сижуя уходила на содержание труппы «Шуйюнь», и из-за плохого управления вся эта орава стала для Шан Сижуя обузой, от которой он не мог избавиться. Чэн Фэнтай подумал было, что если они настолько известны, то никто им не поверит, начни они прибедняться, так что не стоит подозревать Шан Сижуя в хитрости. Однако вопреки его ожиданиям, все вокруг охотно поверили в сказанное и дружно закивали:
– У большого человека и трудности немаленькие, это мы понимаем, вы не из тех людей, кто может управлять делами. Если не подсчитать всё как следует, то деньги быстро исчезнут. В любом случае вы можете служить где угодно, лишь бы вы чаще пели, а мы могли слушать ваш голос!
Шан Сижуй молча улыбнулся, благодаря их за понимание.
Глава 21
Когда они покинули лапшичную «Хуцзи», пролетело уже полдня, а до Тяньцяо Шан Сижуй с Чэн Фэнтаем так и не добрались. Только они вышли из лапшичной, как Шан Сижуй с силой потянул Чэн Фэнтая за руку и потащил за собой, дабы никто больше им не помешал. Перед ними во всей красе предстал вид на оживлённый Тяньцяо. На площади собрались уличные актёры, исполнители сяншэна[116], гадалки, попрошайки. В лавках, где продавали вонтоны[117] и выставляли западные картинки, было многолюдно: все прижимались друг к другу, так что едва можно было протиснуться. Жизнь била ключом! Шан Сижуй схватил Чэн Фэнтая за руку, глаза у него разбегались: куда кидаться в первую очередь? Наконец он бросился лавке, где продавали театральные маски, образцы гримов для всевозможных амплуа пекинской оперы.
Шан Сижуй радостно воскликнул:
– Эти маски сделаны очень хорошо! Какая тонкая работа! Цао Цао![118] А там, посмотрите, Хуан Чао![119] Купить каждой по одной – и не придётся гримироваться перед выходом на сцену, надел, и больше ничего не надо! – Шан Сижуй схватил одну, надел на Чэн Фэнтая, оглядел его со всех сторон и с досадой проговорил: – Какая жалось, что она закрывает бо́льшую часть глаз. Не показывать глаза – плохо: без них нет выражения.
Неподалеку стояла женщина в ярко-красном с синим театральном костюме, она уже нанесла грим, приклеила дополнительные локоны к прическе, а руки ее сковывала канга в форме рыбы[120] – это была Су Сань, рядом с ней находился только старик, который аккомпанировал ей на эрху. Голос у актрисы был пронзительным и звонким, стоило ей только запеть, как царящие на Тяньцяо гомон и разноголосье тут же оказывались повержены. Непонятно было, нарочно ли она готовила голос для выступления на мосту Тяньцяо.
Шан Сижуй с улыбкой сказал:
– Эта пьеса походит к обстановке!
Чэн Фэнтай тоже улыбнулся:
– Да и сцена уже готова.
Актриса выбрала самый впечатляющий отрывок:
«Покинула Су Сань Хунтун,
Прошла вдоль главной улицы.
Ещё и слова не промолвив,
Я горечь в сердце чувствую,
Пусть господа-прохожие послушают меня:
Готов ли кто отправиться в Нанкин,
Чтоб передать послание супругу?
Скажите, что Су Сань вот-вот настигнет смерть,
И в воплощенье будущем рабой мне суждено стать,
Чтоб искупить грехи».
Слушая либретто пьесы, Шан Сижуй попутно высказывал критические замечания:
– Слово «улица» звучит плохо, «отправиться» тоже плохо, как и «передать»; «скажите» тоже выговорила плохо… Дикция никуда не годится, она, должно быть, с юга!
Хмыкнув, Чэн Фэнтай сказал:
– Шан-лаобань, не стоит придираться к уличным актёрам.
Шан Сижуй ответил:
– Я не придираюсь,
