Тень за правым плечом - Александр Львович Соболев
Эта история, которую доктор забыл уже на следующий день (осталось только воспоминание о том, как зверовидный пытался вручить ему двух нехорошо пахнущих крупных соленых жерехов в качестве гонорара), имела для его репутации далеко идущие последствия. Оказалось, что в местном языке «звегливый» означает болтливый, так что жители одноименной деревни уже по самому своему положению никак не могли удержать язык за зубами. Весть о чудесном исцелении (притом что крестьянину проще было поверить в старое доброе колдовство, чем в тибетскую мудрость, — да Веласкес и не снисходил до объяснений) быстро разнеслась по окрестностям — и в уединенную избушку потянулся хоть и слабый, но постоянный поток страждущих.
Для доктора это составляло череду психологических коллизий: когда он говорил, что оставил практику, и советовал обратиться к своему преемнику в Тотьму, его несостоявшиеся пациенты погружались в какую-то метафизическую обиду. Уже только решаясь прибегнуть к его услугам, они вступали в предварительный конфликт с совестью, твердо предполагая, что пришлый ведун знается с нечистой силой, и почитая обращение к нему хоть и по обстоятельствам простительным, но все-таки грехом. Когда он вдобавок еще и отказывался от лечения, выходило, что грех этот был совершен зазря: так, вероятно, вызывающий злого духа был бы печально изумлен, если бы Иблис, явившись, сообщил бы прямо над теплым телом принесенной в жертву черной кошки, что дел с ним иметь не хочет. Происходили сцены, порой безобразные, причем однажды в результате одного такого разочарования парализованного («расслабленного» на местном наречии) пациента его семья оставила прямо у порога доктора, уплыв прочь в своей лодочке, так что им с Машей пришлось затащить его в дом и поневоле начать процедуры (не знаю, кстати, чем там кончилось дело). В конце концов ему пришлось уступить общему напору и хоть неохотно, но вернуться к практике. Благодаря малолюдности окрестных мест поток посетителей был серьезно ограничен, да и по пустякам его обычно не беспокоили, ограничиваясь в несложных случаях либо услугами местных бабок-знахарок, либо уж уездным врачом.
Рундальцовы впервые посетили его два года назад: тогда Маша, вновь приехавшая в Вологду за красками Лефрана (все остальное она могла найти и в Тотьме), привезла им очередную записку. В ней с неожиданной выспренностью (которой они раньше за ним не замечали) говорилось, что если они еще не забыли своего старого друга, то могут «осчастливить его, сделав ему честь своим посещением». За этим следовала подробная инструкция, написанная уже обычным языком, без дополнительных фиоритур.
Естественно, в месте, где находилась нынешняя резиденция доктора, не было пристани, да и приблизиться к берегу из-за рельефа дна крупное судно никак не могло, поэтому обычный путь к нему выглядел так: надо было заранее договориться с капитаном парохода, идущего из Вологды в Великий Устюг (он советовал «Внучат» братьев Варакиных), чтобы тот, замедлив ход напротив развалин монастыря, дал гудок. Тогда доктор на своей лодке подплывал к пароходу и забирал пассажиров с багажом. Поскольку он не мог дежурить в ожидании этого момента постоянно, заранее назначались дни, в которые он будет поджидать гостей: например, все сентябрьские понедельники. Одновременно следовало договориться с капитаном и об обратной дороге, поскольку иначе, не сбросив заранее скорость, он рисковал не заметить лодку с пассажирами.
То самое первое путешествие прошло на редкость удачно: доктор к этому времени привел в порядок еще один домик, стоявший наискось от его собственного, так что гостям было обеспечено некоторое уединение. Неделю Рундальцовы провели, гуляя по окрестностям, играя в стуколку и бридж, собирая малину и наслаждаясь тишиной и спокойствием долгих августовских дней. Возвращались они, нагруженные несколькими картинами доктора, снятыми с подрамников для удобства транспортировки: в избе некуда уже было деваться от однообразных холстов с рекой, лошадью и человечком, а Рундальцовы, унаследовавшие после бегства Веласкеса основной массив его работ, рады были пополнить свою коллекцию новыми образцами.
После этого они плавали туда еще один раз, год спустя, причем по особой просьбе Веласкеса, также поданной через бедную Машу, брали с собой и отца Максима: отчего-то — может быть, чтобы самому избавиться от подозрений в сношении с нечистой силой, — доктору хотелось исповедаться и причаститься. Священник, знакомый ему по Тотьме (тот, который соборовал Елену Михайловну), умер два года назад, а Рундальцовы еще в первый визит много рассказывали ему про своего, в сане сущего, приятеля. Отец Максим с удовольствием составил им компанию — отчасти, вероятно, ведомый пастырским долгом (все-таки нечасто в практике встретишь овцу, настолько отбившуюся от стада), а отчасти — по собственной любознательности и тяге к приключениям. Жертвой последней он чуть не сделался: при высадке дул сильный ветер, река была бурной, так что толстенький отец Максим уже было почти промахнулся мимо лодки, спускаясь прямо в серую воду Сухоны, но доктор рывком вытянул его, так что оба повалились кубарем на дощатое просмоленное дно. За исключением этого маленького происшествия, грозившего, впрочем, большой бедой, все остальное было безупречно — и долго еще Монахов, бывший, вопреки сану, убежденным, хотя и стеснительным чревоугодником, вспоминал приготовленные Машей паштет из налимьей печени с можжевельником и закуску из маслят с маринованными хвощами.
Нынче из-за интересного положения Мамариной они вынуждены были пропустить свой визит, но больше всего их насторожило то, что Маша в этом году в Вологде не появлялась. Клавдия даже ходила на пристань и просила того же самого капитана «Внучат» накануне рейса обратить внимание на то, что происходит рядом с монастырем: вернувшись, тот доложил, что из трубы вился дымок, но ни одной живой души на берегу он не видел. Поэтому решено было, пока не встал лед (а осень в этом году была на удивление теплая), организовать все-таки поездку к доктору: не в виде спасательной экспедиции (Рундальцовы, зная о постоянном потоке пациентов, понимали, что в экстренном случае полностью без помощи он бы не остался), а просто ради связного течения времени. Кроме того, Мамарина, по старой памяти не доверяя никаким другим представителям врачебного сословия, хотела показать ему новорожденную — ну и, раз уж все равно подвернулась оказия, показаться и сама. Сперва, услышав про эти планы, которые излагались мне в
