Молчание Шахерезады - Суман Дефне
– С твоего позволения, Эдвард, мы поприветствуем хозяйку бала, – сказал Авинаш. От него не ускользнуло, как Эдит и ее давнишний приятель, переглянувшись, закатили глаза. Он понимал, что Эдит, приди она на бал одна, весь вечер держалась бы от Хелены Томас-Кук подальше, но он не одобрял такое поведение. Предложив Эдит свою руку, Авинаш провел ее через весь зал к сидевшей на своем кресле-троне хозяйке дома.
Хелена Томас-Кук вот уже почти тридцать лет была главой семейства. Муж ее умер совсем молодым от болезни, про которую в приличном обществе стыдились говорить. Подхватил он эту болезнь наверняка в одной из тех греческих таверн, куда теперь любил захаживать и Эдвард. Сама Хелена после рождения младшей дочери перестала делить постель с мужем и лишь благодаря этому дожила до своих лет. Но что толку? Двое ее сыновей, братья Эдварда, не подарили ей внуков. А Эдвард, которому вот-вот уже стукнет тридцать пять, жил разгульно. Он не чурался женщин и перебрал в этом городе всех, кто ему отвечал мимолетной взаимностью, от самого благородного до самого низкого происхождения. Из-за всех этих переживаний Хелена Томас-Кук превратилась в ворчливую старуху.
Авинаш почтительно склонился и поцеловал руку, покрытую старческими пятнами. На лице женщины проскользнула легкая брезгливость, что не укрылось от внимания Эдит. Все давно уже знали, что Авинаш Пиллаи работает на Британскую империю, но в глазах леди он по-прежнему оставался всего лишь индусом, приторговывающим драгоценными камешками.
Почувствовав, что на нее смотрят, Хелена перевела взгляд на Эдит. Прикусив губу, чтобы не рассмеяться, та уже собиралась поприветствовать мать Эдварда кивком, но тут ей кто-то прошипел в ухо:
– Пожми руку хозяйке дома. Поблагодари, что пригласила тебя на такой роскошный бал.
Аромат корицы, обдавший шею, она бы узнала всегда и везде. Не дав дочери и слова произнести, Джульетта Ламарк схватила ее за руку и с важным видом, как будто представляла Эдит самой королеве, подвела ее к Хелене. Обхватив ладонями ту самую руку, которую давеча целовал Авинаш, Джульетта защебетала на английском, неестественно четко выговаривая слова:
– Как вы прекрасно выглядите, моя дорогая! Ах, какой чудесный бал! Что за великолепие, вы превзошли сами себя! Одним словом, превосходно, magnifique! Видите, даже моя Эдит вспомнила наконец про хорошие манеры и соизволила почтить вас своим присутствием. А кроме того, она пообещала помочь нам с благотворительным приемом, который мы устраиваем в воскресенье в поддержку сиротского приюта Байраклы, не так ли, darling?
Эдит зло взглянула на мать. Та с легкостью решала, кто и чем будет заниматься, и даже не думала спрашивать жертву. Губы Джульетты растянулись в неискренней улыбке, обнажившей ровные, как жемчужинки, зубы, и она кивнула в сторону хозяйки дома, не оставляя дочери выбора.
– Как поживаете, госпожа Томас-Кук? Благодарю за ваше приглашение, – пробормотала Эдит чуть слышно.
Мать давно уже отпустила ее руку, но на коже все еще были видны следы ее ногтей. Об этом благотворительном приеме Эдит в первый раз слышала. Снова мать решила все за нее, не узнав даже, а свободна ли она в тот день, и это выводило Эдит из себя. Как будто она не жила уже столько лет в собственном доме самостоятельной жизнью. Или ее жизнь ничего не значит для матери? Так, пустяк, да и только. Обернувшись, она посмотрела на комнаты, вход в которые закрывали фиолетовые бархатные портьеры. Обычно в этих комнатах специально нанятые девушки-левантийки угощали гостей, прибывших из Англии, набитыми дурманящей смесью трубками, чтобы гости познали все краски Востока. Нужно как можно скорее ускользнуть туда.
Но в этот момент оркестр заиграл вальс. Не забыв прежде поцеловать руку Джульетте, Авинаш обнял Эдит за талию и повел в центр зала. Все головы вмиг повернулись к ним. Хотя Авинаш с Эдит уже много лет появлялись на приемах вместе, сплетники всегда находили, как еще обсудить их пару.
Хелена Томас-Кук победно улыбнулась на своем троне. Джульетта же, поджав тонкие губы, еще раз высказала свое почтение хозяйке вечера и отошла. Подобные приемы не приносили ей былого удовольствия. Старший сын Шарль вместе с детьми уехал на родину супруги, в Голландию. Анна родила одного за другим детей – Боже, храни их – и превратилась в настоящую деревенскую бабу, даром что жила в Будже в особняке-дворце: целыми днями она занималась своим выводком, взвалила на себя все заботы, да вдобавок еще и за кухарку была. С красивой и утонченной Эдит было бы не стыдно и на самом высоком приеме появиться, но дочь все время ввязывалась в какие-то позорные истории.
Внезапно на Джульетту навалилась усталость. Она поискала глазами Жан-Пьера с Мари. На подобных вечерах младший сын с невесткой обычно и составляли ей компанию. Не найдя их, она направилась к Эдварду, придерживая пышные юбки своего красного шелкового платья, которое она выбрала, не желая признавать свой возраст. Эдвард был завсегдатаем всякого рода гулянок, уж он-то найдет ей собеседников.
А Эдвард, расстегнув воротник рубашки, в который для жесткости были вставлены специальные косточки, смотрел пылающим взглядом на Анику, дочку ван Дейков, только что вернувшуюся из Амстердама, где она училась. В его жизни было не меньше позорных пятен, чем у Эдит, но сплетни про него давно уже перестали ходить. Мужчина – этим все сказано. Но люди пожилые все же перешептывались, что этот шалопай, в отличие от старших братьев, так и не соизволил заняться их семейным делом. Эдвард и не горел желанием заниматься. Ему было гораздо больше по душе обнимать молоденьких красавиц в греческих тавернах. Захаживал он и в один из домов, где его встречала миниатюрная девушка с белой кожей и миндалевидными глазами. Поговаривали, что всякий раз он приносил ей ожерелья да браслеты, – откуда только знали об этом? А у девушки той зубы кривые. Да бог с ней, с этой девушкой. Сегодня одна, завтра другая, никому до этого дела не было, а вот про любовные отношения Эдит сплетни не затихали, обрастая небылицами.
Джульетта глубоко вздохнула, расправила поникшие было плечи и, нацепив улыбку, взяла бокал шампанского с подноса (подносы разносили по залу официанты, одетые в красную форму с золотыми эполетами). Она все еще чувствовала на себе цепкий взгляд хозяйки дома. Сорок лет они уже были соседями, и все эти годы соперничали, а как было бы хорошо, если бы они могли наконец просто по-дружески побеседовать. Но нет.
Когда ужин закончился и Хелена Томас-Кук, попрощавшись с гостями, удалилась к себе, Эдвард подал знак оркестру, и зазвучали модные мелодии. Жившие в Парадисо американки, подхватив партнеров, выскочили в центр зала в своих коротеньких платьях и принялись танцевать непонятный танец, приводя в смущение публику.
– Да что это? Машут ногами, как девицы в парижских кабаре, – ворчала Джульетта.
С одного боку рядом с ней стоял Эдвард, с другого – Авинаш, оглядывавший зал в поисках Эдит. (Улучив момент, когда Авинаш не смотрел на нее, она ускользнула в комнату за портьерой.) Эдвард находился в прекрасном расположении духа. Как хорошо, что он привез из Америки и этот оркестр, и этих двух солистов. Играют потрясающе! Об устроенном им новогоднем бале наверняка будут вспоминать долгие годы.
Выпив залпом шампанское, он покачал головой:
– А по-моему, просто чудесно! Вы только посмотрите, мадам Ламарк, как легко они двигаются, и ни капли стеснения! Если б только я знал движения, я бы и сам не удержался.
Начал он фразу на английском, а закончил на греческом. Джульетта ответила по-прежнему на французском:
– Помилуй, Эдвард, мон шер, было бы чему учиться! Размахивай ногами, как лягающаяся лошадь, вот и все. И платья у них такие короткие, видимо, специально под этот танец. Про нижние юбки они даже и не слышали. А вы что думаете, месье Пиллаи?
Пока Авинаш размышлял над подходящим ответом, фиолетовые портьеры сбоку от оркестра раздвинулись, и показалась Эдит. Жемчужное ожерелье сдвинулось, она прикрывала лицо рукой, видимо, из-за яркого света, слепившего глаза. Вид у нее был как у потерявшегося ребенка. Авинаш быстрым шагом пересек зал, подошел к Эдит, взял ее под руку и повел в тот угол, где стояли Джульетта с Эдвардом.
