Молчание Шахерезады - Суман Дефне
Время взаймы
– Ты только посмотри, что творится-то, а? – проворчала Мюжгян сидевшей рядом с ней Сюмбюль.
Они вместе раскатывали тесто на просторной кухне в особняке Томас-Куков, напоминавшей пчелиный улей, где непрестанно кипела работа. За рядами столов женщины всех возрастов, наклонив свои покрытые разного цвета платками головы, готовили блюда на любой вкус; их умелые пальцы знали свое дело и без остановки закручивали тесто, раскладывали мясо, заворачивали зеленые листья. А главный повар, родом из Италии, ходил меж столами, контролировал работу и раздавал указания на всех языках, бывших в ходу в то время в Смирне. Молодые мужчины забирали уставленные закусками подносы и уносили в зал, полный гостей.
– На что ты жалуешься, Мюжгян? – прошептала ей в ответ Сюмбюль, вытирая испачканный мукой лоб. – Где еще мы сейчас найдем такие хорошие деньги? Сама знаешь, выбирать не приходится. Вот мы упаковываем инжир, и что же? Здесь-то нам за день заплатят в пять раз больше.
– Да брось ты, ей-богу! Неужели мы теперь будем прислуживать этим иностранцам?
– Милая моя, мы здесь не прислуживаем, а готовим бёреки да пахлаву. И всего-то два дня. Эти иностранцы нас даже не увидят, – сказала Сюмбюль, на лице которой тем не менее читалась досада. – Посмотри, сколько теста раскатали. Пока мы все эти бёреки накрутим, успеть бы потом хоть одним глазком посмотреть на этот их бал.
– А вот будь Хильми Рахми здесь, ты бы тоже могла расхаживать в числе приглашенных. Неужели тебе это даже в голову не приходило? А вместо этого ты стоишь на кухне и готовишь для них.
– Постой-постой, дорогая моя! Хильми Рахми ведь даже никакой не генерал. Полковника-то вот только получил. Да и будь он хоть сто раз генералом в этой армии, которую создал Мустафа Кемаль-паша, и что? Иностранцы же не признают правительство в Анкаре.
– Сегодня не признают, а завтра признают и встанут перед нами на колени, – проворчала Мюжгян. Словно вымещая свою злость на тесте, она заработала скалкой с удвоенной силой. С тех пор как Хусейн ушел воевать, невестка сделалась ярой патриоткой, но Сюмбюль к подобным высказываниям уже привыкла. Поэтому лишь молча выложила раскатанные пласты на противень.
– Мюжгян, так тонко не надо. Иначе порвутся, когда положим начинку.
– Ах да, ты ведь у нас все всегда лучше всех знаешь.
– Не обижайся, прошу тебя. Я всего лишь не хочу опозорить нашего свекра Мустафу-бея.
Именно Мустафа предложил им поработать на кухне в имении Томас-Куков, где устраивался новогодний бал, на который были приглашены все самые богатые и знатные люди Смирны, Борновы, Буджи и Корделио. Приготовления шли уже не одну неделю, а на саму праздничную ночь наняли множество дополнительной прислуги и поваров из Смирны.
– Ты посмотри, сколько на кухне работников, весь город здесь!
Сюмбюль окинула взглядом кухню, занимавшую весь первый этаж особняка Томас-Куков. Вообще-то, даже язык не поворачивался назвать это место просто кухней. Огромное помещение с несколькими чуланами и печами, где вплотную стояло множество столов, и у каждого – свое предназначение: эти вот, например, – только для лука, а те – для теста. На вбитых в стену гвоздях висели приспособления, которые Сюмбюль в жизни не видела. Некоторые из них даже работали на электричестве. Но пользоваться машинами, от рева которых Сюмбюль с Мюжгян всякий раз подскакивали, разрешалось только слугам Томас-Куков, да и то не всем. Недавно вот главный повар застал врасплох какую-то женщину, которая, видимо, не должна была даже приближаться к электрическому миксеру, и такой шум поднял!
– Этот аппарат Эдвард-бей из Америки привез, и с ним уже немало людей без пальцев остались. Поэтому старший повар так и щепетильничает. В такой день несчастный случай совсем некстати будет, – негромко сказала сидевшая рядом с Сюмбюль девушка.
Волосы у нее были повязаны легким голубым платком, а миловидное лицо напоминало беличью мордочку. Даже когда она говорила, пальцы ее продолжали очищать фисташки, горкой лежавшие перед ней. Фисташки эти, высвобожденные из скорлупы, отправятся затем в ступку, а оттуда – на сладкую пахлаву.
Мюжгян бросила на девушку недовольный взгляд. После того как Хусейн умчался воевать, она перестала разговаривать с христианами. Теперь она даже не переступала порог их лавок и магазинчиков.
– Эдвард-бей и так немного не в духе из-за того, что пришлось нанять еще двух главных поваров, – продолжила девушка.
– Это что же, здесь, на кухне, три главных повара сейчас?
– Да. Тот повар-итальянец, который только что сюда подходил, как раз и работает у Томас-Куков постоянно. Но Хелена-ханым еще двоих привезла из Смирны. Только на время бала. Один из них – мастер по рыбе. А чем второй занимается, я, честно говоря, так и не поняла. Ах да, и Хайгухи-ханым, конечно же, сегодня здесь. Она десертами заведует. Это ведь именно она и учила нас их готовить. Еще в те давние дни, когда устраивались приемы. Профитроли, карамельные пудинги, крокембуши… Она жена известного пекаря Берберяна. У них лавка на набережной. Знаете? Да кроме них и нет больше армян, которые бы выпечкой разной занимались.
Пока девушка с похожим на беличью мордочку лицом все это тихонько рассказывала, Сюмбюль посмотрела на сидевшую напротив полную женщину, которая делала из теста шарики, а потом какой-то штукой, похожей на шприц, эти шарики надувала. Интересно, это и есть те самые крокембуши?
– Когда эти шарики выпекутся, мы заполним их сладкими взбитыми сливками. А потом положим один на другой, и получится такая вот двухметровая башня.
– А два метра – это в аршин-эндазе[84] сколько будет?
– Ей-богу, не знаю, но повыше нашего росту получится. Уж никак не меньше трех эндазе. Сейчас вот только они испекутся, а заполнять их сливками нас всех позовут.
Сюмбюль нагнулась к ней и спросила на ухо, шепотом:
– А ты наверх хоть разок поднималась, видела гостей?
Ни на секунду не отрываясь от работы, девушка ответила:
– Поднималась. Давеча надо было отдать поднос одному из официантов, вот я и оказалась у самых дверей зала. Столы-то в зале они выставили друг за дружкой. Прямо-таки как вагоны поезда. А столов этих столько – конца и краю нет. И все уставлены блюдами, которых я в жизни не видела. Смотрите, вон там, чуть дальше, поварята – они все работают в домах французов. Это они-то и приготовили все те незнакомые блюда. И чего только еще нет на столах: хавиари, каламари, хтаподи[85], рыба в майонезном соусе, – но это все уже наши собственные повара готовили. А шампанского-то сколько!..
Сюмбюль знать не знала, что такое майонез, да и шампанского никогда не видела. Но дабы не выдать свое невежество, молчала.
– Пока официант забирал подносы, я успела взглянуть одним глазком на женщин. Ах, хануми му, какие у них платья, какие украшения! Ожерелья сверкают ярче светильников. Они все словно актрисы из тех фильмов, которые показывают в кинотеатре «Пантеон». Прекрасные, роскошные! Платья-то у них пышные-пышные, с длинным-длинным шлейфом, а на ушах и груди блестят алмазы, изумруды да рубины. У некоторых на головах – бриллиантовые диадемы. Они, должно быть, принцессы. Эх, разве это все опишешь? Тут надо своими глазами видеть.
Неожиданно в разговор вступила полная женщина, сидевшая напротив них и готовившая шарики из теста.
– Слышали? Поговаривают, будто на бал приглашен и сам Стергиадис.
Столько лет слыша вокруг греческую речь, Сюмбюль уже достаточно знала язык, чтобы понять слова этой женщины.
– Думаете, он приедет? – спросила она по-турецки.
– Вряд ли. По слухам, он никакие приглашения не принимает. Ужасно своенравный человек. Среди нас никто его не любит. Говорят, что он даже покровительствует туркам.
Девушка-белочка бросила на Мюжгян настороженный взгляд. Но Мюжгян продолжала как ни в чем не бывало раскатывать тесто.
