Михаил Ишков - Марк Аврелий. Золотые сумерки
Ей никогда не забыть пакостную ночь, когда Вер взгромоздился на нее, придавил собой, просунул руки под нижнюю тунику. Уммидий, до последней минуты присутствовавший на вечеринке, после короткого окрика Вера, поспешил спастись бегством. Бросил ее на растерзание пьяной скотине. Трагедии, вздохнула Фаустина, правда, не случилось бы, не будь она так глупа и чувственна. Но даже если и так, что мешало Уммидию встать на защиту молившей о пощаде женщины. Более того, спустя некоторое время он тайно, с апломбом и с какой‑то зверской радостью, обмолвился кое — кому, что уговаривал императрицу покинуть пир, однако она‑де отмахнулась. После предупреждения императрицы болтать в открытую остерегался, однако время от времени позволял себе подмигивать Фаустине и многозначительно усмехаться. Хуже всего, что лысый сатир открыто спелся с Цивикой.
Фаустина радостно потерла руки — пришел ее черед. Она сполна заплатит за унижение, лишь бы молодцы сработали без крови, без членовредительства. Императрица не знала, каким образом сумеет испортить жизнь Уммидию, но предугадывала, что сейчас, после смерти Галерии, самый удобный момент для того, чтобы навлечь на Уммидия открытую немилость императора.
Сатир больше не будет пялиться на нее, она заставит его опустить поросячьи глазки. Но главное, он со страху немедленно уползет в тень, следовательно, оппозиция лишиться достаточно серьезного попутчика. Болтовня Уммидия, его хамское поведение очень раздражало всех истинных приверженцев императора. Те же, кто таил неприязнь к нынешнему режиму встречали речи Уммидия аплодисментами, ловко подначивали его и то и дело рассказывая об очередной его выходке, добавляли — что взять с этой семейки! При этом соглашались, что Марк — святой человек, но по наследникам следует судить по дядьям, а не по отцам.
Уммидий был очень богат и исключительно по воле Марка. Он владел обширными оливковыми посадками, тремя виллами и прекрасным городским домом. Бóльшая часть имущества досталась ему от покойной жены. История была давняя, давшая Фаустине повод бросить мужу очередной упрек в преступном попустительстве и неумеренной доброте. После смерти матери Марк Аврелий передал свою долю материнского наследства в пользу сестры, заявив, что ему достаточно отцовских денег. Фаустина никак не могла признать справедливой подобную дележку. Она доказывала, что не корысть подбивает ее перечить мужу — хвала богам и отцу с матерью, она не бедствует! — но исключительно знание людской породы, однако Марк решительно настоял на том, чтобы жена никогда не вмешивалась в его семейные дела.
Когда боги прибрали сестру Марка Аннию Корнифицию, бóльшая часть ее имущества отошло к Уммидию, а крохи к их сыну Муммию. После смерти супруги Уммидий, не дождавшись окончания траура, поселил в каждом из принадлежавших ему особняков наложниц. Их не было только на пренестинской вилле, так как поблизости нахощдился загородный дворец императора.
* * *
Дождливой декабрьской ночью Бебий, Квинт и Тертулл, настоявший на обязательном своем участии в этом предприятии, а также двое опционов* (сноска: Опцион — заместитель центуриона или декуриона, соответствует примерно нынешнему командиру отделения. В римской армии младший офицерский чин.) из Бебиевой когорты, лично отобранных Сегестием, подобрались к вилле. Солдаты считались умельцами по части тайных вылазок. Лица заранее вымазали сажей.
На улице сгущалась сырая тьма. Крупные холодные капли горстями сыпались с кипарисов и лавров, с фиговых и тутовых деревьев. Некоторое время заговорщики наблюдали за конюшней, где отдыхал караул, оставленный Уммидием на вилле. Один из опционов сходил на разведку. Скоро он вернулся и сообщил, что сторожа дрыхнут. Опцион добавил, что на всякий случай он подпер дверную створку обрубком толстой жерди. После чего вся группа без шума подобралась к флигелю. Квинт отыскал зарешеченное узкое окно, втроем они выломали решетку и один за другим проникли внутрь. В коридоре спал один из домашних рабов. Обезгласить его, связать было делом одной минуты.
Здесь, во флигеле зажгли особого рода военную лампу, бросавшую свет только в одном направлении. С ее помощью быстро отыскали каморку, туда вела небольшая дверца из комнаты «ночи и сна»
Сорвали замок. Первым в каморку вошел Бебий. Марция в одной тунике сидела в углу на деревянном полу. Колени согнуты, голову положила на колени. Увидев странное напоминающее демона существо с черным лицом, девушка даже не вскрикнула. Равнодушно глянула в ту сторону и отвернулась. Бебий подхватил ее, понес на руках. Успел шепнуть на ухо.
— Не бойся.
Марция бурно разрыдалась.
В грязной хрупкой девчонке со спутанными длинными волосами трудно было узнать красавицу, изображенную на шкатулке. Если что и напоминали о прелести, то это глаза — большие, заплаканные, темно — голубые.
Из поместья выбрались кратчайшим путем, через сад. В одном месте пришлось проломить забор, иначе Бебий с Марцией на руках не мог перебраться через изгородь. В тот момент, когда ломали жерди, в главном доме вспыхнул, потом заметался свет. Раздались крики. Кто‑то бросился к строению, дверь которого подпер один из опционов.
Преторианцы бегом добрались до повозки. Здесь девушку принял обряженный в крестьянина Сегестий. Сразу укутал женщину в овчину, на ноги надел шерстяные носки — повез. Бебий распрощался с опционами и Тертуллом. Сначала все трое хором попытались возражать, один из младших офицеров начал доказывать, что бесчестно бросать патрона в беде. Его поддержал Тертулл, однако Бебий объяснил, что у них нет лошадей и, если начнется погоня, толку от них будет немного. У Квинта Корнелия Лета скакун был, поэтому он без долгих разговоров вскочил ему на спину и бросился догонять Сегестия. Скоро к ним присоединился Бебий.
До самого Рима никто не пытался остановить повозку. Погоня нагнала их, когда вдали, с полого перевала редкой россыпью огоньков открылся Вечный город. Скоро впереди очертились огни сторожевого поста, устроенного на Пренестинской дороге. Вот о чем подумал в тот миг Бебий — только бы Сегестий успел миновать заставу. В городе центурион вмиг затеряется в переплетении узких улочек. Между тем догонявшие приближались, их факелы светили все ближе и ближе. Сколько человек, сказать трудно. Бебий по шуму и крикам определил, что не менее десятка, все конные.
Бебий остановил коня, вполголоса обратился к Лету.
— Скачи с ними, — он указал на удалявшуюся повозку. — Я их задержу.
— Вместе задержим.
— Нет, Квинт. Если нас обоих опрокинут, они настигнут Сегестия. Лучше ты задержи их на каком‑нибудь перекрестке.
— Ладно.
Он развернул коня и помчался вслед за Сегестием, который к тому моменту успел миновать заставу. Выскочившие из караулки солдаты — статоры из городской когорты, проглядели его, попытались остановить скачущего во весь опор Квинта, однако тот ловко перемахнул через преграждавшую путь натянутую цепь и скрылся в темноте улиц. В следующее мгновение погоня выскочила на прямой участок дороги, ведущий к посту. Бебий развернул коня, ударил пятками под живот и разогнал до галопа. Так и врезался в толпу преследователей. Деревянной дубинкой опрокинул одного, другого, третьего. Успел пожалеть, что не взял с собой оружие, в следующее мгновение его опрокинули. Он с размаху грохнулся оземь.
* * *
В квартал Субура Сегестий в сопровождении Квинта въехал уже в едва наметившихся сумерках.
Это был самый тихий час в Риме, когда успокаивались даже самые отчаянные молодцы, знатные господа успевали вернуться с пиров, а честные обыватели досматривали последние сны перед новым трудным, щедрым на обиды днем. Здание, где на третьем этаже Сегестий снимал комнаты, представляло из себя трехэтажный, многоквартирный, доходный дом, называемый в Риме инсулой. К новому году центурион собирался переезжать во флигель, который за умеренную цену обещал сдать ему Дидий Юлиан. Далее можно было подумать и о собственном жилье, ведь в придачу к званию центуриона Сегестий получал право после увольнения быть приписанным к сословию всадников. Казалось, жизнь налаживалась, однако Виргула ни секунды не колебались, когда муж заговорил о несчастной девушке, спросил, не смогла бы жена присмотреть за ней. Беседовали ночью, в обнимку — зачем им обзаводиться собственным домом, когда нет детей, когда на небе ждут райские хоромы. Стоит ли гневить Христа отсутствием сострадания и отказом в братской любви? Мало ли они претерпели, чтобы бояться наказания?
Виргула поджидала Сегестия в небольшом портике, пристроенном к дому — пряталась за колонной. Сегестий перенес Марцию наверх, там ее положили возле жаровни, только что заправленной горячими углями. Девушку била крупная дрожь, она без конца спрашивала, где Бебий, что с ним? Виргула успокоила, на ходу объяснила, что с Бебием все в порядке, он жив — здоров. Когда представится возможность, он сразу навестит ее. Затем женщина напоила беглянку горячим молоком с медом, заставила выпить всю кружку.
