Андрей Гришин-Алмазов - Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич
В Грановитой палате царь принимал от послов поздравления и дары их государя и сам их поздравлял, много пил в честь свейского брата, поминая, что Русь не порывала торговых и дипломатических отношений со Швецией даже во времена татарского нашествия. А после того пира слёг.
Опять был призван ко двору иезуит отец Кунцевич и, наводя страх даже на юную царицу, долго колдовал над царём и лишь на четвёртые сутки под утро, запретив сильно топить в покоях царя, оставил Кремль.
Всё ещё отёчный, с опухшими ногами царь возлежал под большим красным бархатным балдахином. Царица Наталья Кирилловна была тут же.
— Государь мой, Алёшенька, коли тебе так плохо с бражного, пошто ты его тогда потребляешь? — нежно молвила она, гладя мужа по щеке.
— А Господь его знает. Да и аки не можно было не выпить за здоровье моего брата короля свейского, энто ж напрямую пожелать ему смерти. То же не в обычае.
— Обычай обычаем, а коли с тобой што случитси, што мене тогда деять? Сестрицы твои и дочери поедом мене съедят, сразу можно в гроб рядом с тобой ложитьси.
— Не посмеют, Господь накажет. Ты выносила их единокровных сестру и брата, — вспыльчиво произнёс государь, указывая перстом вверх.
— Ладно тебе, Наташенька, я вроде бы ещё поживу, — смягчился Алексей Михайлович.
— Вота и побереги себе, хотя бы ради мене.
Одиннадцатого января 1674 года думе было объявлено о возвращении царя к государственным делам.
Этот январский день огласился криками с самого утра. Царевна Софья рожала тяжело. Воды сошли, и ребёнок шёл по сухому. Ещё в начале января обе царевны, Татьяна Михайловна и Софья Алексеевна, окончательно перебрались в Измайлово, куда пригласили бабку повитуху, умеющую молчать. При царевнах также находились окольничие: князь Андрей Денисов-Мышецкий и Пётр Толстой. Присутствовал в Измайлове и будущий мнимый отец ребёнка Семён Иванович Кропотов.
Утром князь Денисов-Мышецкий отъехал за князем Василием Голицыным. Когда тот вошёл в опочивальню, новорождённый уже спал в колыбельке, сладко посапывая.
— Васенька, — тихим голосом произнесла уставшая царевна, — я родила тебе сына. Нареките его Володимиром, аки первосвятителя, крестившего Русь, благоверного великого князя Владимира Святого. Мене мыслится, што велики дела ему предстоят. А нас он теперича навеки связывает друшка с другом.
Царевна Татьяна, сказав, что Софье надо отдохнуть и поспать, увела князя Василия.
В этот же день ребёнок был крещён как дворянский сын Кропотов Володимир сын Семёнов. Крестным отцом был князь Андрей Денисов-Мышецкий, крестной матерью сестра Кропотова, Варвара.
Время было, когда ночные грабители уже оставили улицы, а работный и торговый люд ещё не появился. В столь раннюю пору за Андреем явился Сивой. Стряхнув снег с шапки, он понуро произнёс:
— Артамон Сергеевич к себе просит.
До дома Матвеева недалеко, и переход по морозному воздуху лишь взбодрил Андрея. Глава Посольского приказа, как всегда по утрам, был в вифлиотике.
— Аки ты ведаешь, Андрей, — начал он уставшим голосом, — на Рождество на Москву прибыло посольство свейского короля Карлоса, посля пира в честь того посольства государь ещё слёг. Теперь он выздоровел и готов приняти посольство для ведения переговоров, но гости отказалися снимати шапки в его присутствии. Толмач посольства Самуил Эосандер был отправлен к своему королю за позволением на это. Пока он не вернётси, они будут жити на свейском подворье. Таки вот. При посольстве содержится капитан Эрик Пальквист, он встречается с иноземцами, у нас живущими, расспрашивает их. Ты должен узнать о чёма. Девятого февраля свей собирают на пир многих иноземных офицеров, тебе надо быть на энтом пиру. Подумай сам, аки энто содеять. Всё уразумел?
— Да.
— Можешь итить.
Андрей поспешил удалиться. Выйдя на улицу, он понял, что надо идти к де Рону.
Капитан только проснулся и по укоренившейся привычке валялся в постели, когда вошёл Андрей. Хозяюшка, заботливая старушка, ещё засветло поставила на стол перед постелью крынку с молоком и большой ломоть свежего хлеба.
При виде Андрея де Рон радостно вскочил с постели:
— О, Андрей, што стряслоси, шо ты пожалевал в такую рань?
— Ты слышал што-нибудь о предстоящем празднике на свейском подворье?
— О, посол граф Оксенширн пригласил барона фон Штейна, а тот — меня.
— Мене с собой взяти можешь? — спросил Андрей.
Де Рон с удивлением воззрился на него:
— Но там не должно быти русских.
— А я будути аки чех, капитан Анжей Злачек. Одёжу иноземну я любу добуду, а аки себе вести, ты мене научишь.
Барон понимающе посмотрел на Андрея и закачал головой, однако, подумав о спасённой им почти три года назад своей жизни, согласился.
Целую неделю де Рон учил Андрея раскланиваться, пользоваться несколькими столовыми приборами, носить парик и ещё многому другому. Славянские наречия давались Андрею с завидной лёгкостью, но де Рон всё же заставил его выучить несколько французских и немецких слов.
Наконец девятого февраля, ближе к полудню, выбритый, как иностранец, в немецком кафтане, парике и туфлях с бантами, Андрей готов был отправиться на званый пир.
Если бы родная жена увидела его сейчас и то бы не признала в этом разодетом, как петух, иноземце с голыми, как у бабы, щеками своего мужа.
Накинув поверх кафтана русские шубы, Андрей и де Рон вышли на улицу. Мороз сковывал движения, ноги, привыкшие к тёплым сапогам, мёрзли. Пар, клубившийся изо рта, садился инеем на усах. Ветер, гулявший по двору, переносил снежные потоки через конёк, и огромный сугроб скопился возле забора.
Лёгкие саночки, сорвавшись с места, быстро донесли их до свейского подворья.
На пороге их встретили оберегающий шведское подворье на Москве Адольф Эбершельд и барон фон Штейн. Де Рон о чём-то пошептался на немецком языке с фон Штейном и указал взглядом на Андрея, тот осмотрел с ног до головы вновь пришедшего и довольно закивал головой.
Скинув шубы, де Рон и Андрей прошли в большую залу, где за накрытым столом восседал посол Швеции граф Густав Оксенширна, представитель лифляндского[134] герцога Готарда Вудберга, эстляндский барон Ганс фон Тизенгаузен, маршалк[135] посольства Герман фон Ферзен, асессор камер-коллегии Иоанн Лилиенгоф и капитан артиллерии города Риги Эрик Пальмквист. Здесь же расположились десятка два иноземных офицеров, в основном немцев, находящихся на русской службе.
Вошедшим приветливо закивали и указали на место за столом. Андрей почти сразу встретился взглядом с капитаном Пальмквистом, тот так же приветливо заулыбался, но в его взгляде сквозило что-то оценивающее. Впервые Андрей чувствовал себя неуверенно, не так, как всегда, когда он рядился в чужую одежду. Кругом слышалась немецкая речь, которая заставляла нервничать.
Они присели рядом с Лилиенгофом. Два обжаренных бифштекса легли на их тарелки. Андрей ловко пользовался столовым прибором, расправляясь с мясом. Он отправлял кусок за куском в рот, запивая рейнским вином, когда заметил, что один из членов шведского посольства красавец барон Тизенгаузен обращается к нему по-немецки.
— Я не немец, — немного напрягаясь, произнёс Андрей по-русски. Тизенгаузен с большим любопытством посмотрел на него.
— А кто же? — на столь же чистом русском спросил барон.
— Чех, — лаконично ответил Андрей, поправляя кружевной воротник.
— Чехия ныне часть империи, и чешское дворянство, служа Австрийскому дому, обязано знать германские наречия.
— Мой отец был при дворе Фридриха Пфальцского, когда Чехия восстала против власти кесаря[136], после чего бежал в Польшу. Земли его секвестровали. Так получилось, что польский я знаю даже лучше родного.
Тизенгаузен рассмеялся и подсел ближе к Андрею:
— Я немец, а родился в Эстляндии, и так получилось, что эстляндский знаю лучше, чем родной. Правда, ещё русский, шведский и норвежский. — Затем, помедлив, спросил: — Как вас зовут?
— Капитан Анжей Злачек, — представился Андрей.
— А я Ганс фон Тизенгаузен.
К ним подсел, внимательно прислушиваясь к разговору, капитан Пальмквист.
— И давно вы на русской службе? — как бы вставлял ненароком фразу, вмешался он в разговор.
— Да уже лет десять.
— И как вам?
— Можно подумать, у меня есть выбор.
— Выбор есть всегда. Город Рига увеличивает свой гарнизон, и хорошему офицеру там может найтись место.
— Я подумаю.
— А что вы думаете о русских? — переменил тему Пальмквист, ловя взгляд Андрея. Андрей усмехнулся:
— Как солдат о солдатах я могу сказать только одно: они выносливы и неприхотливы.
