Повесть о самурае - Дмитрий Иванович Богуцкий
По большому счету, именно чужие вещи и обязательства продолжали меня тянуть по жизни. Ящик с чужими деньгами, сосна, кою я сорвал с насиженного места, меч, слишком драгоценный для меня, работа над священной повозкой для бога приютившего меня квартала и осторожное ожидание непонятного предназначения.
Что за карма ожидала меня в ближайшее время? Не знаю.
Но пока я учился смирению. Заново.
* * *
А потом подошло время очередной раздачи рисовых пайков служилым воинам в Замке и усадьбах, чиновникам служб – а прошлая раздача была аж зимой, и вот тут-то город закипел!
Выдачу пайка, разбитую на три части – четверть зимой, четверть в начале лета и остальное после сбора и подсчета урожая, считай, поздней осенью, – ввели совсем недавно, несколько лет назад. Я помню времена, когда было не так. У меня самого-то никогда не было надела – не заслужил, но я помню, как их отбирали у воинов более достойных и переводили их на этот вот рисовый паек. Много тогда было недовольных, многим пришлось учиться жить иначе – на свою-то землю рассчитывать было уже нельзя, а одним рисом сыт не будешь, рис продавать нужно, чтобы были деньги на прочее – одежду, рыбу, лекарства… Вот тут и появлялись рисовые ростовщики, и я уверен, они однажды погубят воинское сословие. Они скупали рис у получивших оплату чиновников и вывозили его прямо со складов Замка на рисовую биржу.
По всему городу тратились огромные суммы, отдавались долги, закупался провиант и одежда, уголь, соль, саке – приказчики из усадеб расторговывались. Бездна работ и забот обрушилась на город, все ремесленники оказались при деле, никто не был свободен, все чинилось, подновлялось, делалось заново.
В эти бурные дни начинался праздник храма Канда. Утро начиналось как обычно, но весь город уже гудел.
И собравшись со средствами, я смог наконец посетить цирюльника.
– О! Господин Исава! – встретил он меня счастливым возгласом. – Ваши дела пошли на поправку!
Он уже все про меня знал, хотя я пришел к нему в первый раз.
– Вы вовремя, – сказал он, поправляя лезвие бритвы. – Скоро начнется.
Он побрил меня, привел прическу в порядок. Тем временем толпа дюжих веселых молодцев выкатила к воротам квартала нашу повозку – а она тяжелая! Среди молодцев я заметил и тех парней в белых кимоно.
– Банда Белого лотоса, – объяснил парикмахер, правя лезвие бритвы. – Они вообще не отсюда, тут только их главарь обитает – Нагасиро. Вон тот длинноволосый кабукимоно.
– Кабукимоно? – повторил я. – Театральное чудовище?
– Ну да. Молодежь. Театральные подражатели, поклонники, прямо живут в театре, носят обноски их реквизита, гуляют с актерами. Любят пошуметь, попугать народ. Но при деньгах всегда, дети богатых родителей, самураев даже. Пришли помочь с повозкой.
– Разве от них не будет неприятностей?
– Обязательно! Обязательно будут. Но не в святой день же? Да и господин надзиратель здесь. Вот и он сам – наш дзисимбан, квартальный надзиратель, Ёсида Мацувака. Идет со своим копьем, взирает, как сокол, острым глазом!
– Да, вижу его.
– А вот наши носильщики! А вот наши удалые ополченцы-отокодатэ. И пожарные-хикэси пришли! Ну, все, пронесут повозку, как перышко! А я закончил – вам очень лучше стало!
– Благодарю.
Я расплатился и вышел из парикмахерской. Приблизился к повозке.
– Господин Исава! – воскликнул Окасукэ, выныривая из толпы. – Только вас и ждем!
– Меня?
– Прошу, прошу сюда. На повозку.
– Мне кажется, это неудобно…
– Все вполне удобно. Вы собрали эти цветы, и это место – ваше.
Так я и проехал на резной крыше богато украшенной повозки, влекомой под ритмичный напев молодыми людьми из нашего квартала, в ряду таких же огромных и богато разукрашенных повозок, прямо за человеком, размахивающим двумя веерами и громкой песней воодушевлявшим людей, тащивших повозку-микоси по улицам города, через мосты к храму Канда, а потом к Замку – мимо сёгуна, которого не разглядел среди толпы придворных под навесом. Танцы и пляски. Жарко и утомительно. Я в целом мало запомнил из того празднества – поливал цветы, чтобы не завяли и не облетели в самый ответственный момент. Но все обошлось.
Помню, что Сакуратай шел за нами и еще несколькими значительными людьми Оденматё, сам он повозку не тянул – это дело молодых. Помню, уже на обратном пути он передал мне бутылочку саке. Это было первое мое саке за очень долгое время, и я легко захмелел и даже не заметил, как внизу у повозки закипела какая-то драка. Все наши дрались с какими-то пришлыми, аж пыль поднялась. Сакуратай легко, как молодой, спрыгнул с повозки, влился в действо, вынув из-за пояса свою тяжеленную трубку и тут же звонко перетянув ею кого-то по голове. Драка закончилась так же быстро, как и началась. Прибывший Ёсида Мацувака даже не успел никого арестовать. Наши разразились победными выкриками и потащили повозку дальше.
А потом празднество закончилось.
Да! Когда я шел назад в храм по темным переулкам, меня попытались ограбить. Какие-то пьяные ронины вывалились из-за угла, наткнулись на меня и начали громко требовать внимания, уважения, денег и саке. Потом как-то резко все разом заткнулись, оставили меня и по одному утекли туда, откуда вышли.
Я некоторое время стоял пьяный, оглушенный и ошарашенный. Я даже за меч взяться не успел!
Потом я догадался оглянуться и увидел спины удаляющихся восвояси кабукимоно в белых кимоно с Нагасиро во главе: мечи за поясами, мечи на плечах, развязная походка – грозный вид напугает хоть кого. Вот и напугали. А я их поблагодарить даже не мог….
Так началось лето.
* * *
И вот, наконец, – баня!
Впервые за полтора месяца я растворился в ее тепле и уюте.
Жизнь налаживалась. Пусть на последние деньги! Пусть.
Кстати, в этой бане за Рыбным рынком на берегу Нихонбасигавы, которую показал мне престарелый господин плотник, посещавший ее после работы, у меня появились новые знакомцы. Люди, с которыми я примерно в одно время посещал баню, ближе к позднему вечеру, когда основной поток посетителей спадает и банная печь начинает остывать на ночь.
Баня в Эдо вообще удивительное место. Скорее место сходок, разговоров и новостей. В бане все голые и без мечей. И отношения там другие. Там я с одобрения господина плотника познакомился со строителями и вольными кровельщиками братьями Хиракодзи – здоровяком Хаято и малышом Тогаем, прибывшими в столицу на большие стройки, затеянные военным правительством.
– Староват ты балки таскать, а то бы мы тебя к себе взяли, –
