Время умирать. Рязань, год 1237 - Баранов Николай Александрович
– Вот и ладно, – кивнул Ратьша. – Кстати, найдешь в здешней деревеньке место в конюшне для моего конька?
– Это для Буяна-то? – усмехнулся Матвей. – Потеснимся, распоряжусь. Сам где хочешь остановиться?
– Свой шатер поставлю. О том не заботься. Люди уж, наверное, занялись.
– Вот и ладно. Угощайся пока, а я пойду за всем прослежу. Прости, что не могу разделить с тобой трапезу.
– Благодарствую, Матвей Терентьевич. Иди, конечно, какие тут могут быть извинения.
Походный воевода вышел заниматься своими делами. А Ратислав плотно поужинал: на походе не обедали, день короток.
Вышел из воеводского шатра. На улице совсем стемнело. Главную улицу лагеря освещали трепещущие под ветром факелы. У шатра его ждал изрядно замерзший Первуша. Увидел своего воеводу, обрадовался, подбежал, склонил голову в легком поклоне. Сказал:
– Шатер поставили, боярин. Тут неподалеку. Жду, чтобы проводить.
Подышал на озябшие руки без рукавиц, продолжил:
– Буяна свели в деревенскую конюшню. Матвей Терентьевич приказал. Я проследил, обиходил, попоной накрыл, овса задал.
Первуша засунул руки под мышки.
– Совсем замерз? – спросил Ратьша. – Куда рукавицы дел?
– Видно, в конюшне забыл, где жеребца твоего поставили, – развел руками меченоша.
– Пойдем, поищем, – ворчливо проговорил Ратислав. – Руки поморозишь, какой из тебя вояка будет. Покажешь заодно, где конь стоит, а то мало ли…
Дошли до конюшни. Заботливо укрытый попоной Буян мирно хрупал овсом в яслях. Ратьша проверил подковы, холку, ласково потрепал жеребца по шее. Тот, продолжая жевать, благодарно всхрапнул, скосив влажный глаз на хозяина.
Первушины рукавицы лежали на жердине, отгораживающей загон. Парень обрадовано ухватил потерю, подышал внутрь, надел. Расплылся в довольной улыбке.
– Сильно голодный? – спросил у меченоши боярин.
– Да не, ништо, – шмыгнул носом Первуша.
– А то зайдем в шатер к походному воеводе. Там еще много чего на столе осталось.
– Не, – замотал головой парень. – Наши уж, наверно, кулеш варят. Я с ними.
– Ну смотри. Была бы честь предложена. Пошли, покажешь, где шатер поставили.
Ратьшин шатер поставили и правда неподалеку от шатра Матвея. Видимо, тот хотел, чтобы воевода степной стражи был под рукой. Ратиславовы воины даже успели разбить вокруг палатки для себя, благо места хватило. У палаток уже пылал десяток костров, на которых варился кулеш, заправленный жирной свининой – самая пища для ночевки на морозе.
Ратьша прошел вдоль палаток, проверил, ладно ли поставлены. Постоял у костров, хлебнул как раз уварившегося кулеша на пробу, перекинулся парой слов с разомлевшими от жара костров воинами. Вроде все ладно. Подождал, пока поедят Могута с Первушей. Сам от кулеша отказался: наелся в шатре у Матвея. Вот травяного взвара глотнул, обжигаясь: бодрит и согревает.
Увидев, что ближник и меченоша насытились и напились, поманил их за собой. Когда те подошли, сказал:
– Пошли к дороге. Чаю, великий князь вскорости подъедет. Надо встретить.
В лагере у Черного леса простояли полных два дня. Юрию Ингоревичу не терпелось схлестнуться с татарами, это видно было. Но изрядный воинский опыт подсказывал ему, что утомленных четырехдневным переходом людей и лошадей гнать в битву на отдохнувшего и сытого врага нельзя, потому с задержкой смирился. Дозорные из степи доносили, что татары все так же сидят под Онузлой и никуда пока не двинулись, так что спешить вроде было ни к чему.
Выступили ранним утром третьего дня, на третий день зимнего месяца студеня, декабря по-церковному, только начало светлеть небо на восходе. Обоз оставили в лагере. Трехдневный запас еды и овса погрузили на вьючных лошадей. На заводных усадили пешцов, которые присоединились к войску здесь, у Черного леса. Князья, бояре и дружинники побогаче заводных коней, понятно, взяли. И не по одному. Ратьша ехал на походном жеребце из своей конюшни. Буяна, облаченного в боевой доспех, вели в поводу. Так же двигались и Могута, и Ратьшины дружинники из его личного десятка: чего томить боевых коней, если есть походные.
Войско входило в Черный лес пятью отрядами. Их вели хитрыми лесными дорожками опытные проводники из засечной стражи. Отряды шли не слишком далеко друг от друга, верстах в трех-четырех, чтобы по выходе с другой стороны леса можно было быстро соединиться для отпора возможному наскоку татар, буде они вдруг проведают о приближении русичей и решат ударить на них у самой границы степи и леса. Идти по лесу по одной дороге совокупно всему войску не годилось: змея всадников шириной не больше чем по четыре в ряд вытянется на полдня пути.
Тысячу семьсот степных стражников и присоединившихся к ним ополченцев из сожженных рязанских степных селений тоже разделили на пять частей. Они шли впереди отрядов головными дозорами. Вот и Ратьша с тремя сотнями шел в трех верстах впереди среднего, самого большого отряда, в котором двигался сам великий князь. С Ратьшей отпросился и Олег Красный, поручив свою дружину переяславскому воеводе.
К восходу солнца успели пройти верст десять. Ратислав и Олег ехали в голове отряда. Впереди в версте двигался дозорный десяток. Могута и Первуша поотстали саженей на двадцать, чтобы не мешать беседе боярина с князем. Впрочем, в начале пути разговор не клеился: встали рано, толком не проснулись, потому ехали в полудреме. С восходом солнца ожили. Мало-помалу завязался разговор. Сначала говорили про погоду, про морозец, особо свирепо покусывающий нос и щеки с утра. Потом Ратислав рассказал про лес, про засечную черту, про то, как организована на ней служба. Все это Олег Красный в общем знал, но Ратьша говорил об интересных подробностях, о которых переяславский князь не слыхал. Потом ехали какое-то время молча, любуясь вековыми соснами и елями, сверкавшими под солнцем свежими снежинками, особо яркими на темной хвое.
– Как мыслишь, побьем татар? – задал в конце концов, видно, давно мучивший его вопрос Олег.
Ратьша с ответом не спешил. Затем качнул головой.
– В поле – нет. Зря Юрий Ингоревич этот поход в степь затеял. Ну да о том я уж говорил. Помнишь…
– Да почему же нет? – загорячился Олег. – Вояки они, конечно, посильнее половцев, но намного ли? Вспомни: один наш одоспешенный конный дружинник аль детский стоит троих, а то и пятерых половцев. Пусть эти и сильнее, все равно один наш двух-трех татар стоить будет! Не так разве?
– Пусть даже так, – невесело усмехнулся Ратьша. – Пусть даже трех татар наш вой стоить будет. Наших тринадцать тысяч. Множим на три. Тридцать девять получается. А татар семьдесят. Да и не все наши так хороши. Вспомни, даже дети боярские многие одоспешены кое-как. Я уж не говорю об ополченцах. А выучка… Татары, говорят, бьются, как единый кулак, а мы…
Нет, в поле против них нам не выстоять. Мыслю, выйти из битвы, сохранив живыми воев побольше – вот в чем задача. Потом трепать их малыми отрядами в Черном лесу и на засеках. После битвы, конечно, там уже не удержим, народу не хватит, но потрепать потреплем. Потом бы отошел к городам. Конницу за стены прятать бы не стал: толку там от нее немного. Пешцов – да, на стены. А конница должна кружить вокруг города, не давать татарским отрядам запасать корм лошадям и еду воинам, наскакивать на осадников, рушить пороки и тараны. – Ратислав умолк. Снова усмехнулся грустно. Добавил: – Да только не слушает никого князь. И меня тож…
– Да если делать так, как говоришь, пускать врага на землю нашу, сколько народу сгибнет, сел, городов, деревень сколько сожгут!
– И так сожгут, – жестко ответил Ратьша. – Не удержать нам татар. Даже если и в поле не выходить, а из-за засек отбиваться, слишком уж перевес велик. А смерды в схронах попрячутся. Кого-то, понятно, достанут, но многие уцелеют. А горожане, может, за стенами отсидятся. Хоть это вряд ли. Вспомни, что они с Булгарией сделали. А та всяко была посильнее нашего княжества. Дождались хотя бы владимирцев, тогда еще могли бы удержать ворога на засеках. Так нет же!
