Время умирать. Рязань, год 1237 - Баранов Николай Александрович
– Нет, нельзя пускать находников на родную землю, – помотал головой Олег. – Смотреть, как зорят селения, девок бесчестят, мужей и детей в капусту рубят. По мне, лучше голову сложить в битве.
– Голову сложить – дело нехитрое, – не согласился Ратислав. – Убьют тебя и твоих воинов, а татарове все так же будут убивать рязанцев, глумиться над женами, насаживать на копья стариков и детей. Легче им будет от того, что ты здесь, на границе, ляжешь со своими воями?
– Ну так надо тогда было, как мой дядя Роман советовал, покориться! – выкрикнул Олег. – И все живы будут!
– Это вряд ли, – покачал головой Ратислав. – Коловрат тогда на совете правильно сказал: пожрут татары все запасы, как саранча. Вымрем к весне с голоду. Да и не удержится такое войско от грабежей и насилия, мыслю, какой бы строгий порядок в нем ни поддерживался. А начнут грабить, насиловать – наши не удержатся, за топоры возьмутся. Тут уж монголы посчитают себя вправе рубить всех направо и налево. Вот так вот.
Олег надолго замолчал, ехал, думал, опустив голову. Потом встряхнулся несогласно, сказал:
– Может, и правильно все, что ты говоришь, брат, но назавтра иль послезавтра, когда сойдемся с татарами в битве, я назад оглядываться не буду. Пойду вперед и буду рубить поганых, пока сил хватит. Чем больше побью, тем меньше их на нашу землю ступит. Легче будет тем, кто в городах и весях наших остался.
– Что ж, я тоже за спинами своих воев отсиживаться не собираюсь. Может, явят Перуне или Христос чудо, и побьем все же татар. А коль нет, но доведется уцелеть, попробую делать так, как сказал. Но это коль не будет другой княжьей воли.
После этих слов оба надолго замолчали, думая каждый о своем. Олег о том, что сказал Ратиславу. А Ратьше перед глазами все виделась Евпраксия. Ее глаза, смотрящие с укором, нежное лицо, гибкий стан. Он, тряхнув головой, отогнал видение, попробовал вспоминать муромскую невесту. Но лицо ее почему-то не виделось. Да и то… Сколько они с ней провели времени? Неделю? Меньше? Да и давно это было. Он прикрыл глаза. Снова перед мысленным взором встал лик Евпраксии.
«Она же жена твоего друга, побратима», – укорял рассудок.
«Но друг умер, кто защитит теперь ее и ребенка? – нашептывал кто-то в голове. – Не ты ли самый достойный?»
Вот такие мысли одолевали Ратьшу в день перед битвой, которая должна была решить судьбу Рязанского княжества.
Ехали до темноты без привала и обеда – день короток, можно потерпеть. Прошли большую часть пути через лес. На ночь шатров не ставили – долго. Для начальных людей соорудили шалаши из елового лапника. Остальные, поужинав и задав овса лошадям, набросали тот же лапник на схваченную морозом, припорошенную снегом хвою, прикрыли его овчинами, улеглись поплотнее, так, чтобы согревать друг друга, и укрылись меховыми плащами. Дежурные, меняясь, всю ночь поддерживали разведенные вокруг лежбищ костры. Ничего, выспались. Привычка к такому ночлегу имелась.
Наутро завтрак – и в дорогу. На степную опушку Черного леса Ратьшин головной дозор выбрался еще засветло. Опять к деревеньке, в которой ожидали из татарского стана княжича Федора. Деревня была цела, так что князю Юрию со свитой нашлось где остановиться. Поселили его в старостиной избе.
Ратислав с Олегом и ближней дружиной остановились в небольшой избенке на окраине со стороны степи. Сразу отправил пять десятков сакмогонов в сторону татарского стана. За татарами, понятно, следили все это время рязанские дозоры, но лучше, если глаз, следящих за врагом, будет больше.
Не поместившиеся в избах воины разбили палатки и шатры. Перед тем как двинуться на врага, надо хорошо отдохнуть, поесть и переночевать в тепле. Держались настороже: кони в бронях привязаны рядышком, сами тоже панцирей не снимали и спать, поужинав, улеглись в них.
Ратьше пока было не до сна: носился вдоль опушки со своей полусотней, встречал выходящих из леса, шедших другими дорогами воинов, направлял их в главный лагерь. К полуночи собрали всех. Пока ставили шатры, готовили пищу, ужинали, укладывались спать, минула большая часть ночи. Наконец стан угомонился. Только дозорные протяжно перекрикивались на разных концах громадного лагеря. Теперь стало можно прилечь и Ратиславу.
Проснулся боярин, когда на улице было уже совсем светло. Толком не выспался, конечно, но спать дальше нельзя: что решит великий князь? Может, войско уже готовится выступать? Нет, не похоже. Тогда б разбудили. А тут все тихо. Осмотрелся. В полумраке горницы разглядел: у противоположной стены на лавке спит князь Олег. В кольчуге. Снял с себя только пластинчатый нагрудник, шлем и сапоги. Сам Ратьша спал так же. На полу на расстеленных овчинах вповалку спал личный Ратиславов десяток. Тоже не сняв доспехов. Присмотрелся. Первуши и Могуты не видать. Или спят за печью, или уже поднялись. Скорее, зная неугомонный нрав ближника и заботливость меченоши, уже встали. Так и есть. Стоило Ратьше зашевелиться и усесться на лавке, из-за печи, с кухонного угла выглянул Первуша.
– Встал, боярин, – радостно улыбаясь, сказал он. – Проходи сюда, я поснедать сготовил.
Ратислав поднялся и осторожно, чтобы не наступить на руки-ноги спящих соратников, прошел за печь. Первуша расстарался: сварил в печи не кулеш, а настоящую похлебку из солонины и найденных в подполье лука и капусты. Совсем не спал?
Ратьша озвучил вопрос.
– Немного прикорнул, – махнул рукой меченоша. – Пока похлебка в печи доходила.
– А Могута где? – задал следующий вопрос боярин.
– Встал чуть свет, – ответил Первуша. – Сказал, пошел к сменившимся дозорным, узнать, что татары. Да к княжьей избе собирался сходить.
– Понятно.
Ратьша принялся за похлебку. Выхлебал быстро, облизал ложку. Меченоша уже вытаскивал из печи горшок с кашей.
– Ну прямо как дома, – похвалил расторопного парня боярин. – Сам-то поел?
– Успею. Надо князя Олега покормить. Наших. Могута голодный ушел – похлебка тогда еще не поспела.
В горнице послышался шум, кто-то смачно зевнул. Потом заскрипели половицы, и из-за печи показался Олег. Потянул носом, сказал:
– Запах тут у вас… Мертвый проснется.
– Садись, – подвинулся на лавке Ратислав. – Хотел пойти к князю, но теперь уж дождусь тебя. Вместе пойдем.
– Угу-м, – жадно хлебая горячее варево, согласился князь.
Когда Олег насытился, князь и боярин надели сапоги, стальные нагрудники, шлемы и вышли на воздух. Погода стояла ясная, морозная. Воинский стан еще не проснулся. Только кашевары раздували костры да вешали над ними котлы с водой для кулеша.
В полуверсте от стана со стороны степи несколько сот пешцов ставили изготовленные ночью рогатки против конницы. Работу почти закончили. Хорошо. Теперь внезапного наскока татарских всадников можно не опасаться, даже если те сумеют как-то обойти рязанские дозоры. Похоже, сегодня на татар князь Юрий не двинется. Правильно: воинам лишний день отдыха не помешает, а враги никуда не убегут, к сожалению. А коль решат напасть, так лучше здесь, чем в открытой степи. Здесь хоть тыл лесом прикрыт. В него и отступить можно, коли бой сложится не в пользу русских.
Ратьша и Олег пошли к старостиной избе, где остановился князь с ближниками. Здесь уже не спали. Из избы и в избу шныряли посыльные, выходили и входили воеводы и начальные люди. Оба поднялись на высокое крыльцо, прошли сени, печной угол, вошли в горницу. Юрий Ингоревич с ближниками, воеводами и князьями сидели на лавках за большим столом, совещались о чем-то. Князь и воевода сняли шлемы, поклонились.
– Долго спите, – сверкнул на них воспаленными глазами великий князь.
Ратьша открыл было рот, чтобы оправдаться, но Юрий махнул рукой.
– Знаю, не спали всю ночь, людей в стан собирали. Садитесь.
Роман Романович, сын князя коломенского подвинулся на лавке, давая вновь прибывшим место за столом. Уселись, стали слушать, о чем говорят. Скоро стало понятно, что действительно сегодня войско никуда не тронется – отдых. А вот назавтра в ночь выступает, так, чтобы под утро, к рассвету, добраться до татарского стана и ударить. Врасплох застать, скорее всего, не удастся, но, может, хоть вывести в поле и выстроиться не успеют.
