Сергей Мосияш - Скопин-Шуйский. Похищение престола

— Ну-ну, — заинтересованно молвил царь.

— Надо ее подтопить.

— Подтопить? Каким образом?

— Надо на Упе ниже города устроить плотину и вода затопит весь город.

— Ты что, братец, всерьез? — усмехнулся Шуйский.

— Всерьез, государь, — отвечал Кравков.

Кто-то из бояр засмеялся, и это оказалось заразительным, даже царь не удержался. Смеялась вся Дума.

— Ну и выдумщик ты, Кравков, ну и выдумщик. — Шуйский взглянул на Скопина: — Где ты его откопал, Михаил Васильевич?

— Он в моей дружине, государь.

— Веселый парень, ничего не скажешь. Пусть идет.

Кравков ушел, князь Скопин остался. Досидел до конца совещания, а когда бояре разошлись, подступил к Шуйскому:

— Василий Иванович, а что, если попробовать?

— Чего попробовать?

— Ну устроить плотину на Упе.

— Миша, ты что, всерьез думаешь, что мы подтопим Тулу?

— Не знаю. Но Кравков божится, что, если все ратники принесут и кинут по мешку земли туда, где он укажет, вода подымется и затопит Тулу.

— Но это же смешно, Миша.

— А мне отчего-то не смешно, Василий Иванович. Давайте попробуем. Любому воину наполнить один мешок и часу достанет. Нам одного дня хватит свершить это. Позволь, Василий Иванович.

— Ты возьмешься за это?

— Возьмусь.

— Ладно. Сколь месяцев проторчали тут, один день ничего не решает. Возьмись, Миша. Но если не получится, я твоему Фоме велю ввалить сотню плетей.

На том и порешили. Воротившись к себе, Скопин отыскал приунывшего Кравкова.

— Ну что, Фома, царь разрешил строить плотину.

— Да?! — расцвел сын боярский.

— Да. Но учти, сказал, что, если не получится, велит всыпать тебе плетей.

— Получится, Михаил Васильевич, обязательно получится.

— Ну вот с завтрева — командуй, Фома, всей армией командуй.

В тот же день князь Скопин-Шуйский разослал по полкам приказ государя: «Каждому воину всех званий и положений насыпать мешок земли, принести к реке и свалить туда, куда укажет муромский сын боярский Фома Кравков».

И с утра на следующий день словно муравьи потянулись к реке ратники с мешками, из дальних полков мешки везли на телегах. Сам князь Скопин нагреб возле своего шатра мешок и даже слугу своего Федьку заставил:

— Чего стоишь, Федор, бери мешок.

— Дык я навроде не воин, Михаил Васильевич, — пытался увильнуть слуга.

— У воеводы в услужении, значит, воин. Бери мешок. Ну.

Многие, приходя с наполненными мешками, посмеивались над Кравковым:

— Ну что, Фома, готовь задницу.

— При чем тут задница? — недоумевал Кравков, что как-то узналось об угрозе царской.

— Как при чем? Ей за все ответ держать.

К вечеру плотина была готова. По ней взад-вперед носился перемазанный, промокший до нитки Кравков, командуя охрипшим голосом запоздавшим:

— Не бросай там. Вот сюда неси, сюда.

Ему хотелось самому видеть прибыль воды, он и на ночь остался возле плотины. Сжалившиеся товарищи принесли ему сухое платье и полушубок:

— Переоденься, горе луковое. Заколеешь ночью-то.

Однако и тут не переставали вышучивать строителя:

— Вздумаешь топиться, полушубок оставь.

Но шутки от Кравкова отскакивали как горох от стены. Все мысли его были заняты плотиной и подъемом воды. На глаз подъем определить трудно, поэтому, оставшись наконец один, Кравков срезал несколько талин, очистил их от коры, наделал белых колышков.

Спустившись к реке, воткнул один у самой воды, второй колышек на шаг выше, третий и четвертый еще выше по откосу. Поднялся далее на обрыв, закутался в полушубок и только тут почувствовал, что клацает зубами: «Кажись, промерз за день-то». Постепенно стал согреваться и даже лег на жухлую бурую траву в надежде уснуть. Однако не спалось. Заполночь поднялся, спустился к реке, нащупал белевший первый колышек. Он уже стоял в воде.

«Прибывает, прибывает, — обрадовался Кравков. — Теперь можно уснуть». И действительно, успокоясь, уснул быстро. Утром, разбуженный раздавшимися рядом голосами, сел, протер глаза.

— Ну что, Фома, получилось ли? — спросил товарищ по десятке. Кравков вскочил, вгляделся в свои колышки, насчитал вместо четырех три. Понял, что первый уже ушел под воду. Сказал:

— Еще как получается, — и побежал вприпрыжку к шатру воеводы. — Михаил Васильевич, вода прибывает, — сообщил князю с торжеством.

— Ну и когда подтопим Тулу? — спросил Скопин.

— Я думаю, через дня два-три поплывет она. — Строитель ошибся, но ненамного. Туляки полезли из домов на крыши через неделю, вместе с крысами, уцелевшими в подвалах и кладовках.

А к Шуйскому явился от осажденных посланец с белым прапором на копье.

— Государь, я послан воеводами и царем Петром для переговоров.

— Наконец-то, — усмехнулся царь. — Сколько раз я предлагал переговоры, отказывались. А ныне что ж подвигло вас?

— Голод, государь.

— Вот видишь, голод оказался сильнее даря. Говори, с чем пришел?

— Воеводы и царь готовы сдаться хоть сегодня, если ты, государь, даруешь живота им.

— Ну что ж, дарение сие не в карман лезет. Обещаю.

— Крест будешь целовать?

— Ворам-то? — возмутился Шуйский. — Ты в своем уме? Довольно с них и слова царского. Ступай. Скажи, чтоб первыми выходили начальники.

На следующий день с утра в воротах появился первым Болотников, он проехал к ставке царя, слез с коня. Подойдя к шатру, вынул саблю, завел ее за затылок, вошел и увидев восседавшего на походном кресле царя в окружении бояр, опустился на колени.

— Руби, государь, мою голову или дай слово молвить, — и положил перед собой саблю острием на себя.

— Говори, — сказал Шуйский.

— Я честно служил Дмитрию Ивановичу.

— Где ты его видел, атаман?

— В Самборе, государь.

— Ты видел не царевича Дмитрия, Болотников, ты видел самозванца Мишку Молчанова, назвавшего себя царевичем, который давно почил в бозе. Ты служил самозванцу, атаман.

— Я не знал, что он обманщик, государь. Клянусь тебе. Но приняв его за царевича и дав ему слово, служил ему честно. И теперь, если ты мне позволишь присягнуть тебе, я буду служить тебе так же честно и никогда не нарушу присяги.

— Но вот сейчас же нарушаешь роту[52] ему.

— Но я действительно считал его царевичем. Он обманул меня, и я вправе переступить через роту.

— Сам знаешь, атаман Иван, что повинную голову меч не сечет. И я не нарушу сего древнего правила. Оставь саблю, а потом мы решим о тебе.

После Болотникова положили свои сабли атаман Нагиба, за ним князь Шаховской, которого не преминул Шуйский упрекнуть:

— Эх, Григорий, не с ворами бы тебе, князю, якшаться. Вот что теперь прикажешь делать с тобой? Молчишь?

У Шаховского и впрямь язык не поворачивался просить прощения у человека, которого он люто ненавидел. Так и удалился молча.

Привели к Шуйскому и царевича Петра. Царь с интересом оглядел его. Усмехнувшись, спросил:

— Так, значит, ты есть царевич Петр Федорович?

— Да, государь.

— А ведь у государя Федора Ивановича не было сына, братец. Не было. Была дочь, но в малолетстве еще померла. Как же ты так оплошал?

— Но меня выбрали, государь.

— Кто выбрал?

— Казаки.

— У меня просишь милости, а сколько в Северских городах князей извел. А?

— То не я, государь.

— А кто же?

— То мои бояре решали.

Шуйский рассмеялся, просмеявшись, молвил:

— Ну что ж, если твои бояре были столь жестоки, чего ж ты ждешь от моих? А?

Оставив, как обещал, им жизнь, Шуйский довез их до Москвы, а там царевича Петра повесили на площади. Остальных разослали по тюрьмам. Болотникова отправили в Каргаполь, где вскоре согласно секретному предписанию сперва ослепили, а через два дня «посадили в воду».

Обнаружив среди пленных Фидлера, царь, не скрывая злорадства, приказал:

— Посадите голубя в воду пять раз, а выньте четыре раза. Пусть нахлебается досыта. Да подоле, подоле.

И несчастного немца топили целый час, окуная и вытаскивая. Не забыл царь и главного героя — Кравкова, велел всыпать ему «дюжину горячих».

— За что, Василий Иванович? — удивился Скопин.

— Как за что? Где он раньше был? Почему дотянул до октября?

Кое-как отстоял князь Скопин изобретателя от такой царской «милости», пожаловав своей — сделал личным адъютантом.

14. Пожар занимается

Радость Шуйского по случаю победы под Тулой несколько омрачалась слухами о появлении на Брянщине еще одного Дмитрия. И когда царь решил распустить войско, против этого неожиданно возразил Скопин-Шуйский:

— Нельзя сейчас распускать рать, государь.

— Почему?

— Надо покончить с очередным самозванцем, появившимся в Стародубе.