Сергей Мосияш - Скопин-Шуйский. Похищение престола
— Это хорошая мысль, — поддержал Шаховской.
— Обскажешь ему все наше положение, скажешь, что только на него наша надежа.
Неожиданно и царь Петр Федорович подал голос:
— Скажи ему, что здесь нахожусь я — его племянник. Он обязательно меня выручит.
Болотников пробормотал на эту царскую просьбу: «Ага. Держи карман». Зная, кто он есть в действительности, воевода не мог терпеть этого царского «племянника», не умевшего своего имени написать: «Самозванец. Явится Дмитрий Иванович, на первом же суку повесит такого племянника».
Так и решено было отправить Заруцкого за Дмитрием Ивановичем. Атаман сам подобрал себе самых отчаянных казаков, где-то около двухсот человек.
— Бери больше, Мартыныч, — советовал Болотников.
— Большой ватагой труднее прорываться, Иван Исаевич, и уходить трудно, следов много остается. За мной наверняка наладят погоню, а с малой ватагой легче спрятаться.
— Ну гляди, Мартыныч, тебе видней. Главное, доберись до Дмитрия Ивановича, скажи ему, что я давно жду его. Слава Богу, решился наконец.
К прорыву Заруцкого готовились тщательно. Каждому казаку из скудных запасов осажденных было насыпано по торбе овса, чтобы в пути не тратить время на пастьбу коней. Прорываться назначено было в ночь, а чтобы отвлечь внимание врага от места прорыва, с вечера открыть пальбу в направлении Москвы. Наверняка Шуйский решит, что пушки прочищают проход для воровского войска и вполне возможно подтянет туда силы с ближайшего западного направления, ослабив там осадное «кольцо». Тогда через него легче будет прорываться атаману Заруцкому с ватагой.
Накануне Иван Мартынович наказывал отобранным казакам:
— Никакого шума, никакого бряка, кто будет ранен, чтоб не смел кричать, помня, что этим выдаст товарищей.
Тут же была принята единодушно клятва перед атаманом, краткая и ясная: «Драться молча, умирать не охая».
В субботний вечер, едва село солнце и наступили сумерки, по московской дороге был открыт огонь из пушек. И расчет осажденных оправдался, Шуйский встревожился, тем более что одно из ядер докатилось до его шатра.
— Никак вздумали воры на Москву рвануть. Ну мы устроим им тут баню.
Царь приказал усилить войско на московском направлении, оттянув полки с восточной и западной стороны «кольца».
Хотя Скопин-Шуйский усомнился и высказал Шуйскому догадку:
— А не отвлекают ли они нас для чего-то другого, Василий Иванович?
— Для чего?
— Кто их знает. Но уж больно старательно бьют по московской дороге. Только по московской, а другие башни молчат.
— Нет, Миша, — не согласился Шуйский, — на то и придуманы пушки, чтоб прочищать дорогу пехтуре.
— А еще, государь, для отбития нападения врага.
— Верно, сынок, — согласился царь. — И для отбития.
— Но мы же отсюда не нападаем, напротив отодвинуты ради бережения твоего величества не менее в полверсту.
— А може, это за мной охотятся, — усмехнулся Шуйский.
А меж тем после полуночи отворились западные ворота. Еще днем обильно смазанные свиным салом петли в навесах не пискнули.
Провожали ватагу Болотников с Нагибой, стоя в надвратней башне.
— Ты глянь, Федор, ни стуку ни груку, — сказал удовлетворенно воевода.
— Ведомо, Заруцкий велел каждую желязяку сеном обмотать.
— Молодец Мартыныч.
Заруцкий, выехав из крепости легкой хлынью, направил коня не вперерез «кольца», а по касательной к нему, благо было оно многоверстным. И когда из темноты раздался крик: «Стой! Кто идет?» Заруцкий мгновенно отвечал:
— Его величества есаул Мартын. Вызваны к ставке государя. Не слышишь, как воры молотят его?
— Да где тут не слышать, спать гады не дают.
Заруцкий не ошибся. Кто в 100-тысячной армии мог знать, есть такой есаул Мартын или нет? А может, и вправду есть. Сделал из своего отчества фамилию какому-то есаулу. И все. Проскочил через «кольцо» хоть и замеченным, но сошел за своего.
И даже утром на следующий день никто не поинтересовался каким-то есаулом, спешившим в ставку государя со своей станицей.
А Болотников с атаманом Нагибой, проторчавшие на башне до третьих петухов, чутко слушая «кольцо», не почуяли с западной стороны ни выстрелов, ни криков. И решили, не сговариваясь: «Прошел Мартыныч. Если б началась свалка, мы б услыхали». И искренне радовались, совершенно не подозревая, что уж никогда при жизни не увидятся с атаманом Заруцким.
Заруцкий прибыл со своей ватагой в Стародуб на четвертый день пути. Еще на подъезде к городу увидел в поле группу мужиков, занимавшихся под управлением какого-то поляка военными упражнениями, тыкая копьями и рожнами в соломенные чучела.
Казаки было начали отпускать по адресу «мужичья» шуточки, мол, коли вола, крути хвоста. Но Заруцкий осадил шутников:
— А ну кончайте, скалозубы!
На въезде в город стражники в воротах доброжелательно рассказали, как проехать к государю:
— Ото прямо, прямо и по левой руке изба с петухом на охлупе[51], то и есть дворец царя.
Интересовались у Заруцкого:
— А вы к нам в подмогу?
— Да, да, в подмогу, — отвечал атаман, все более и более убеждаясь, что стародубский царь пока не силен и вряд ли сможет помочь Туле.
В царском дворце о двух горницах он увидел трех молодых людей, с аппетитом наворачивающих из горшков гречневую кашу. Все трое повернули головы к вошедшему гостю. «Который же из них царь?» — подумал Заруцкий. Но тут сидевший в торце стола русый парень сказал:
— А вот ко мне и казаки пожаловали.
Заруцкий догадался: «Царь» и, поклонившись, молвил:
— Да, ваше величество, я атаман Заруцкий Иван Мартынович, послан к вам из Тулы царевичем Петром Федоровичем просить у вас помощи.
— Что? Зажал вас там Шуйский?
— Зажал, ваше величество. Еще как зажал, дышать нечем. На вас только и надежа.
— Ты сколько сабель привел?
— Около двухсот.
— Ну вот. А у меня где-то около тысячи еще и необученных ратников. Сколько у Шуйского?
— Сто тысяч, государь.
— Вот и рассуди, чем же я могу помочь Туле?
— Да я уж думал об этом, проезжая по городу, — вздохнул Заруцкий.
— Но не журись, атаман, лучше садись с нами за стол. Гаврила, принеси атаману горшок каши ну и корчагу с горилкой. Надо обмыть пополнение моей армии. А? Иван Мартынович, ты ж остаешься с нами?
— Наверно, останусь.
— Не наверно, а точно. Тула все равно накроется. А мы, вот подкопится народишко, пойдем Брянск добывать, а там и на Москву.
Царь сам наполнил кружки горилкой. Спросил:
— За что выпьем, атаман?
— За что велишь, государь.
— Ты, Заруцкий, возьмешь команду над всей моей конницей. Вот за это и выпьем.
Осажденные в Туле после отправки Заруцкого стали считать дни: «Туда три дня, оттуда — три, в общем через неделю должен явиться Дмитрий Иванович». Но прошла неделя, вторая, минул и месяц, а из Стародуба ни слуху ни духу ни об атамане, ни о государе.
А между тем съестные припасы кончались. Уже к сентябрю в городе было съедено все живое — кошки, собаки, вороны, не говоря уже о домашней живности. С курами, свиньями еще летом управились. Добрались и до коней, которых и кормить стало нечем.
Шуйский, зная о трудностях у осажденных с питанием, несколько раз предлагал им сдаться «на милость победителя», но всякий раз получал отказ.
Царь спешил покончить с тульскими ворами не только из-за того, что на Брянщине явился новый Дмитрий (который уж?), но из-за того, что в Москве ждала его невеста Мария Петровна Буйносова, сговоренная за Шуйского еще при Лжедмитрии. Свадьба все откладывалась из-за непомерной занятости жениха. Но ведь надо ж когда-то жениться, он, чай, давно не молоденький — 60 уж стукнуло, да и невеста не девочка. Уж отец ее, князь Буйносов Петр Иванович, так ждавший свадьбы своей любимицы, сложил голову в Путивле от рук самозваного царевича Петра. Пора, пора жениться: «Вот Тулу возьму, вернусь с победой и за свадебку».
Так царь отписал в Москву заждавшейся невесте. К октябрю, когда ветром-листодером оборвало почти все листья с дерев, когда из Тулы густо побежали перебежчики, Шуйский потерял терпение:
— Вот сукины дети, возьму Тулу, всех в «воду пересажаю».
И тут в один из дней явился к царю улыбающийся Скопин-Шуйский, приведя с собой невзрачного мужичонку. Шуйский как раз сидел с боярами, думал.
— Государь, — заговорил Скопин, — може, и не ко времени, но дело весьма важное. Выслушай вот сего мужа, сына боярского Кравкова. Говори, Фома.
Но Кравков начал говорить, когда сам царь позволил:
— Мы слушаем тебя.
— Государь, я знаю, как заставить Тулу сдаться.
— Ну-ну, — заинтересованно молвил царь.
— Надо ее подтопить.
