Москва – Севастополь – Москва. Часть 3. Делай, что должно - Маргарита Нерода
— Не студент-недоучка, а молодой врач, с которого требуют как со старого и опытного. Это, Анна Кирилловна, существенная разница, — мягко сказал Алексей и опустился рядом на свободный стул. Кажется, разговор обещал быть долгим. Видел, видел он уже таких молодых специалистов. Когда-то и сам таким же был. С какого курса их с Денисенко выдернула Империалистическая? Как раз с четвертого, в зауряд-врачи…
Похоже, единственному на весь Геленджик рентгенологу некому было выговориться. И очень-очень давно. Она говорила долго, сперва сбиваясь и всхлипывая, стискивала тонкие пальцы до хруста, пытаясь заставить себя успокоиться. И рассказывала. Про окаянный аппарат, который ломается и ломается, а рентгенотехник моложе ее самой. Про то, как страшно что-то перепутать, ведь молодые врачи, такие же вчерашние студенты как она, ждут ее решения, ее выводов. И смотрят так, будто она действительно все может и знает.
Про младшую сестру, еще школьницу, которая работает здесь же, санитаркой. И про то, как в сентябре сорок первого пришло известие об отце: «Не вернулся с боевого задания». В подводном флоте не бывает пропавших без вести.
— Я тоже зауряд-врачом начинал, в шестнадцатом. Очень страшно было. Но глаза боятся, а руки делают. Что касается недоучки… давайте-ка посмотрим, что у вас с топографической анатомией?
В кабинете Анны Кирилловны почти весь стол был занят книгами. Раскрытыми, заложенными, вложенными друг в друга… «Представляю, думал Огнев, — какой у нее в голове сейчас кавардак. Точно, как калейдоскоп — можно насмотреться до утомления. Даже до переутомления».
Полтора часа разговора о топографической анатомии пролетели как одна минута. Анна схватывала на лету, даром, что устала не меньше, чем на фронте устают. Сначала молча слушала и кивала, потом стала задавать вопросы, наконец, вытащила из стола тетрадь, видимо институтские еще конспекты, и начала быстро записывать.
— Как все, оказывается, проще, чем я думала! И — я же это все знала, только по полочкам разложить не могла. Лида! Ну куда ты без стука? А если бы я пленки проявляла?
Но маленькая фигурка в халате не по росту уже проскользнула внутрь и аккуратно прикрыла дверь.
— Ты их в лаборатории проявляешь! А там я всегда стучусь, — ничуть не смутившись ответила та, — Товарищ Огнев, вас ищут. Дежурный врач сказал — машина идет на Новороссийск, там рентген работает.
— Вот и проводи, — сказала старшая сестра строго, — И смотри, чтобы вечером после смены сразу домой. Учить что на лето задано, как обещала.
— Ты как мама!
— Лида, — аккуратно прервал начавшуюся было перепалку сестер Огнев, — ты кем хочешь стать?
— Врачом!
— Для этого учиться нужно.
— Знаю! Химия и анатомия. А французский для чего, да еще в каникулы?
— Вот что, Лида! Проводи товарища Огнева на пост, а то здесь ты будешь до завтра упрямиться.
Маленькой, но очень серьезной барышне, было на взгляд не больше четырнадцати. В таком возрасте еще не до конца бросают играть в куклы. Хотя видно, как она изо всех сил старается выглядеть взрослой.
— Машина только-только приехала, вы тихонечко. Вам нельзя быстро.
— Да я и не тороплюсь как будто, — он невольно улыбнулся, когда начали спускаться по лестнице. Лида, видимо, как учили, держалась на пару ступенек ниже, готовясь подхватить его, если падать начнет. Ну, падать-то не с чего и незачем, не говоря уже о том, что эта кнопка его не удержит. Скольких она уже так сопровождала, вот с такой же быстрой ласковой скороговоркой. У кого-то из лежащих здесь, может, дома дочка такого же возраста, или младшая сестра.
— Аня сердится, потому что устает. А вы не думайте, я совсем не ленюсь, товарищ Огнев, — рассказывала Лида, — Я и в школе старалась, и на курсах сейчас, химию учу, биологию учу, а мама ругает, что я французским дома не занимаюсь. Понятно, латынь, ее все врачи знают. А остальное зачем?
Чтобы объяснить, зачем будущему врачу французский язык, пришлось задержаться на лестничной площадке. Оказалось, не хватает еще дыхания разговаривать на ходу.
— Без французского языка трудно будет понять, чего достигли французские врачи, а они успели многое. Наш советский хирург Сергей Сергеевич Юдин в «Заметках по военно-полевой хирургии» приводит очень важные данные именно из французского опыта. Первичный шов на военные ранения научились делать именно они, еще в Империалистическую, а в эту войну — первыми в мире массово применили сульфаниламиды. И мы тут на их опыт опираемся. Так что французский язык очень пригодится.
— Ух ты! Когда же они успели? А что еще они открыли? — вот тут у нее глаза загорелись по-настоящему.
— Как успели — я и сам удивляюсь. А что открыли, то разговор долгий. Вот вернусь из Новороссийска и расскажу, если интересно. Как будут полчаса свободные, приходи.
Лида быстро закивала, показывая, что интересно и еще как. «Занятие в форме вечерней сказки, — вспомнилось Огневу. — Как похожа она на тех девчат в Первомайке, разве что младше! Эх, Верочка, тебе бы еще год хотя бы при госпитале в тылу…»
Ради поездки выделили санитарную машину, но всем, отправляемым в Новороссийск раненым выдали форму. За это стоило отчасти поблагодарить сердитого полковника из соседнего отделения: у него дело двигалось к выписке и отправляться аж в соседний город в пижаме он отказывался категорически. Чтобы не тратить время на споры, переодеться дали всем. Огневу даже планшет командирский вручили, кастелянша уважительно заверила: «Это ваш и был, с ним к нам приехали. Все мы сберегли».
За окнами замелькали сначала зеленые пригороды, госпиталь, как оказалось, был не в самом Геленджике, а на окраине. Затем пошли улицы, широкие и пыльные, не везде мощеные. Город был совсем небольшим. По форме Геленджик напоминал чашку, скорее даже кувшин, полный морской воды. Он полукольцом огибал округлую бухту, сжатую меж двух мысов — Толстым и Тонким. Слева синело море, справа — высились горы, покрытые лесом.
И казалось бы, не такой тяжкий труд просто сидеть в машине, но в Новороссийск Огнев приехал неожиданно для самого себя уставшим, будто не спал сутки. И врач, сделавший снимки и просвечивание, настоятельно порекомендовал
