Мастер сахарного дела - Майте Уседа
Лишь в следующее воскресенье во время мессы отец Гало обратил внимание на Томаса и Шону – простых крестьян, живших на окраине города и воспитывавших четверых детей. Вдобавок на их попечении состояла юная, но уже овдовевшая племянница. Вдовство ее могло осложнить дело, однако отчаяние отца Гало было столь велико, что он все же решил к ним наведаться.
Глава 3
В капрала Лопеса Паулина влюбилась с первого взгляда. Сначала, во время празднования Успения Пресвятой Богородицы, ее внимание привлекла его военная, с иголочки, форма. А ее шестнадцать лет сделали все остальное. Сердце екнуло впервые с такой необузданной, сокрушительной силой, что вся она превратилась в сполох чувств. Ничто – ни на небе, ни на земле – не могло сравниться с благородством ее отроческих переживаний. Двадцатидвухлетний Сантьяго Лопес должен был вскоре отправиться на Кубу в составе запасного батальона, посылаемого туда с тем, чтобы подавить попытку мятежа, возглавляемого местными сепаратистами. Он предложил ей пожениться до отбытия войск. Она согласилась.
– Будь он хотя бы капитаном, – сказал ей дядя Томас, – так у тебя в случае чего была бы какая-никакая, а пенсия, а как рядовому капралу лучше уж ему поостеречься кубинских мамби[3].
Разговоры о возможной гибели Сантьяго так угнетали Паулину, что она безутешно лила горькие слезы несколько дней кряду. В глазах совершенно безграмотной, но обладавшей острой проницательностью тетушки Шоны капрал Лопес был не таким уж и смышленым, как описывала его Паулина, а, скорее, среднего ума: никто в здравом рассудке не поедет добровольцем на Кубу, где еще какой негр-революционер голову отрубить может. Как бы там ни было, они порадовались за нее – да и за себя, ведь, выдав ее замуж, они снимали с себя ответственность за ее содержание.
В ту пору на Кубе царила обманчивая тишина. Небольшое восстание, приведшее батальон Сантьяго Лопеса в Сьенфуэгос, оказалось обыкновенной стычкой, не вызвавшей серьезных последствий. Разве что капрал Лопес подхватил желтую лихорадку – да так и умер, не успев собственными глазами увидеть ни одной повстанческой шляпы.
Это была настоящая семейная трагедия. Овдовевшая в семнадцать лет Паулина вернулась домой в черном облачении, в полном отчаянии и без капитанского жалованья.
С тех пор работала она не покладая рук: ходила за коровами, поросенком и курами; мыла полы и стирала одежду. А недолгие передышки проводила со своей собакой Наной, которую подобрала немытой и в клещах. Собака была молодая, но уже побитая жизнью. Прямо как Паулина.
Однажды утром, когда месяц апрель уже подходил к концу, накануне второй годовщины со дня смерти Сантьяго Нана учуяла в воздухе неотвратимое присутствие отца Гало. Лаяла она целую минуту, пока верхом на Фермине, которую всей деревней побаивались, потому как поговаривали, что она кусала изменников, из-за поворота не показался он.
Когда он подъезжал, Паулина уже подозвала к себе младших сестер, игравших возле дома. Позади него плелась тощая кобыла, впряженная в повозку, управляемую незнакомым сеньором, на голове которого вместо берета красовалась шляпа. Подъехав поближе, отец Гало неуклюже спрыгнул с Фермины.
– Утро доброе, дочь моя, – поздоровался с ней отец Гало, привязывая мулицу за ветви ближайшего дерева.
– Доброе утро, отец, – ответила ему Паулина.
Отец Гало знал о ее несчастиях. Повторно выйти замуж не так-то просто. Скорее всего, она истратит всю себя на заботу о дяде Томасе и тетушке Шоне, братьях и их детях, пока не сделается никому не нужной старухой.
Он вздохнул. Каменный крошечный домишко выглядел убого. Одежда на девочках была залатанной, обувь – покрыта слоем прилипшей глины. Он приметил ее на мессе вместе с родными и имел некоторое представление о ее миловидности, но по достоинству оценить ее смог только сейчас. По образованности и просвещенности с дочерью доктора Альтамиры сравниться она не могла, зато полевые работы, кои ей были не чужды, способствовали крепкому здоровью и выносливости. Как знать: быть может, этого вкупе с ее красотой и достанет. Паулина озадаченно смотрела на господина, сидевшего в остановившейся напротив дома повозке.
– Это фотографист, – пояснил отец Гало, заметив ее вопросительный взгляд. – Приехал со мной, так что беспокоиться не о чем. Дядя с тетей дома?
– Могу за ними сходить.
– Ступай, дочь моя, я здесь подожду.
Паулина ушла, а вслед за ней побежали и девочки, расспрашивая ее по пути, с чего вдруг к ним явился священник и почему он пришел не один, а с сеньором – из тех, что разъезжали по деревням, предлагая недорогие снимки всего за несколько минут.
Вскоре отец Гало заметил на лугу Томаса и Шону; позади них шли Паулина с девочками. Он нес на плече косу, она – грабли. Дождавшись их, отец Гало предложил им переговорить дома, и Паулине с сестрами больше ничего не оставалось, кроме как дожидаться на улице, глазея через окно. Затем к ним подбежали и остальные.
– Случилось чего? – спросила старшая, Клара, которой исполнилось тринадцать.
Паулина пожала плечами.
– Священник пришел. С дядей и тетей переговорить хочет.
– Это он за мной, на службу меня забрать! – испугался Хулиан.
– Тебе всего двенадцать, – ответила ему Клара.
После продолжительного ожидания тетушка Шона встала из-за стола и подошла к Паулине.
– Переоденься во что поприличней, – приказала она ей.
Паулина растерялась. Тетушка Шона имела в виду костюм, в котором она встретила Сантьяго. С тех пор прошло три года, и со дня его смерти он так и лежал нетронутым. Костюм-тройка состоял из зеленой бархатной юбки, корсажа, украшенного кристальными кораллами цвета гагата, и белой рубашки с цветочной вышивкой.
– Он же теперь мой, – возмутилась Клара, к которой костюм перешел по праву преемственности.
– Не снимать же твою сестру во всем черном.
Паулина никак не могла взять в толк, что происходит. В дверях появился дядя Томас.
– Ну, живее, – повелительным тоном поторопил он ее. – Отец Гало с этим сеньором весь день тебя ждать не будут.
– И причешись, – добавила тетушка Шона.
Паулина вошла в дом, следом за ней вбежала и Клара, которая, несмотря ни на что, считала теперь наряд своей собственностью. Под ее строгим надзором Паулина надела ею же самой сшитые одежды. Когда она, преследуемая Кларой, вышла на улицу, фотографист уже установил возле цветущего кустарника массивный деревянный аппарат.
– Встань здесь, – указал он.
Паулина послушалась, и сеньор, разместившись позади своего диковинного прибора, накрылся черной тканью и произнес:
– А теперь – замри!
Через несколько секунд он нажал на
