Табал - Андрей Евгеньевич Корбут
— Он забыл о моем существовании, — с досадой твердила женщина. — Что нам делать, мой драгоценный Адад, если царь больше никогда не вспомнит обо мне? Что нам делать, когда ему надоест забавляться моими вавилонскими шлюхами? А если он возьмет себе молодую жену?
Адад-шум-уцур, — полный и рыхлый, как тесто, белесый старик, — с самодовольным видом улыбнулся:
— Не думаю, что он забыл о тебе навсегда, царица. Царь уже далеко не юноша. Ему сейчас в постели больше хочется видеть доброго друга… чем юную красотку. В его возрасте если и обращаются к молодости, то лишь для того, чтобы разжечь огонь страсти по прежней любви… Он вернется в твою постель, царица, верь мне.
Закуту передернула худенькими плечиками:
— Ты говоришь как друг или как астролог?
— Как друг… добрый старый друг, моя госпожа.
— Хорошо, а что говорят звезды? — царица повернулась к Бэл-ушэзибу. — Что ждет нас всех? Меня, моего дорогого супруга и единственного сына?
— Боги подарят тебе и твоему сыну счастье, благоденствие и исполнение всех твоих желаний, о царица. Ашшур-аха-иддин будет царствовать в Вавилоне и заново отстроит главный вавилонский храм Эсагил. Я видел твою счастливую старость в объятиях любимого мужа Син-аххе-риба, — вскинув подбородок, с пафосом предсказал прорицатель.
Закуту взглянула на него с недоверием:
— Тебе напомнить, что Вавилон разрушен до основания? Стерт с лица земли?!
— Звезды не лгут…
Не зная, что ответить, Закуту взяла со стола кубок с вином и, снедаемая сильным волнением, осушила его до дна несколькими глотками. После чего снова посмотрела на жреца. На ее памяти он всего дважды попадал впросак со своими предсказаниями (тогда его спасли размытость и нечеткость представленной им картины будущего); теперь же все было иначе: Ашшур-аха-иддин — правитель Вавилона, храм Эсагил и счастливая старость с Син-аххе-рибом. Все это казалось слишком невероятным, однако было таким заманчивым, что царица с готовностью поверила в этот миф и благосклонно улыбнулась Бэл-ушэзибу.
Скур-бел-дан о чем-то долго говорил с наместниками Хальпу и Тушхана. Затем к ним присоединились наместник Руцапу и тамкар Эгиби.
— Отчего я вижу тревогу на ваших лицах? — сильным грудным голосом спросил сановников старый толстяк Зерибни.
— Дорогой друг, это не тревога, это вполне искренне возмущение, — ответил Скур-бел-дан. — Воинам, участвовавшим в походе на Тиль-Гаримму, не выплачено полностью жалованье. Отсюда брожение и недовольство, которое вот-вот выльется в мятеж.
Скур-бел-дан огляделся, чтобы убедиться, что их никто не слышит, но все равно заговорил тише:
— Наших друзей это беспокоит. Я настаиваю, что напрасно. Небольшой бунт пойдет нам только на пользу.
Эгиби замотал головой:
— По просьбе царя и Нерияху я уже выделил десять талантов золота на оплату этого долга.
— И когда получат его в армии?
— Золото Эгиби уйдет от меня уже завтра, — вмешался Зерибни. — Я снарядил большой караван, дал хорошую охрану… Однако путь предстоит неблизкий…
— Да, да… к тому же в дороге все может случиться, — оборонил дерзкую догадку Скур-бел-дан.
— И что тогда нас ждет? — встревожился Набу-Ли, наместник Хальпу. — Что нас ждет, если поднимется бунт у меня, у моего соседа в Тушхане, когда недовольство зреет даже в царском полку?..
— Хаос… Случится хаос, — спокойно откликнулся на это Скур-бел-дан. — А будь у нашего царя мудрый соправитель, разве он допустил бы подобное в Ассирии? И нам надо лишь доказать, что Арад-бел-ит неспособен управлять страной…
Военная знать сидела особняком. Гульят был рад увидеть своих боевых товарищей: Ишди-Харрана, Шаррукина, Санхиро и Юханну.
— Много ли времени ты провел в плену? — спросил туртан у Шаррукина, начальника отряда царских колесниц.
— Царь отправил выкуп за меня через два месяца после битвы под Тиль-Гаримму.
— И сколько же золота царь отдал за твою голову?
— Десять талантов.
— Поэтому царскому полку недоплачивают жалованье, — неудачно сострил Ишди-Харран.
Никто не улыбнулся. Любой из них мог оказаться в плену, и царь, если получалось, старался выкупить знатных ассирийцев у врагов как можно скорее.
Гульят решил сменить тему разговора:
— А где же наш отважный Ашшур?
Речь шла об Ашшур-ахи-каре, который заменил туртана в последней битве.
— А как бы на это посмотрел его новый хозяин? Разве ты не знаешь, дорогой Гульят, что он стал правой рукой Арад-бел-ита, — снова съязвил Ишди-Харран. — Под его командованием сейчас вся армия. Увидеть его здесь было бы странно.
Гульят оглядел своих боевых товарищей с некоторым удивлением:
— Разве не Син-аххе-рибу мы клялись в верности? Не думаю, что мы должны выбирать между Арад-бел-итом и Ашшур-аха-иддином.
Санхиро и Юханна горячо поддержали Гульята, но Ишди-Харран высказался иначе:
— Ты же не думаешь, что Арад-бел-ит простит тебе твое появление в свите Ашшур-аха-иддина?
Син-аххе-риб к этому времени, устав от еды и вина, встал, чтобы пройтись, поманил к себе Мардук-нацира, своего первого министра. За владыкой последовал Шумун, неприметным жестом приказав телохранителям зайти вперед, осмотреть ближайшие входы и выходы.
Царь вышел на свежий воздух, в ночной парк, освещенный тысячами светильников, расставленных словно расходящиеся по воде круги, и был очарован открывшейся ему картиной:
— Я давно здесь не был. Прекрасный вид.
— Я слышал, это была затея его жены Вардии, — подсказал Мардук-нацир.
— Да. Она не только красавица, но и умница… Это правда, что она поссорилась с Ашариду? Почему?
— Вардия всего лишь слишком горячо встала на сторону царицы Закуту, которая прилюдно высмеяла Ашариду за его несбывшиеся обещания дождливого лета.
— Что тут скажешь: она права. Увы, наши ученые мужи говорят глупости так же часто, как дураки. Но я рад, что от тебя не ускользают подобные мелочи. И это еще раз говорит о том, что я не ошибся в своем решении… Я хочу сделать некоторые перестановки среди моих сановников. Как ты помнишь, Мар-Априм занял свое место, а Таб-цили-Мардук остался не у дел. Я долго думал, на какой должности он мог бы проявить себя в полной мере. С завтрашнего дня ты займешь должность министра моего двора. А Таб-цили-Мардук станет первым министром.
Это был удар для Мардук-нацира.
— Чем я прогневал тебя, мой господин?
Син-аххе-риб не посмотрел на старика, который, казалось, сейчас расплачется от горькой обиды.
— Ты уже стар. Твой глаз замылен. Но я ценю твою преданность, опыт и мудрость, поэтому хотел бы, чтобы ты был рядом со мной во дворце. После измены и казни Табшар-Ашшура такой человек, как ты, мне очень нужен.
Мардук-нацира последние слова воодушевили: он просиял и с благодарностью припал на одно колено.
