Убитый, но живой - Александр Николаевич Цуканов
Ваня показывал матери шариковые ручки с плавающими внутри разноцветными рыбками, симпатичные безделушки, что второпях подвернулись Андре в магазине «Березка» без выбора, спехом, и счастливо восклицал: «Вот это да!.. Ты посмотри, какой баскетбол. Посмотри!»
Андрей Павлович вышел на крыльцо дохнуть осенней свежести. Он как бы наново оглядел черную «Волгу», водителя, припавшего лицом к рулю, сопровождающего, что прохаживался вдоль забора в плащике с поднятым воротником. Сон растаял, и он, снова возвращаясь в реальность, крикнул давно уже обеспокоенному комитетчику:
– Миша, иди чайку попей! Скоро поедем.
Лейтенанту Мише очень хотелось изловить агента иностранной разведки. Он ходил вдоль забора и думал: вот если бы и вправду оказался этот Малявт шпионом! Тогда бы ему… И прикинул, что лучше – орден или внеочередное звание? Решил, что орден лучше, звание так или иначе через два года присвоят. Хотя умом, конечно, понимал: где набрать столько шпионов, чтоб хватило каждому лейтенанту?.. Но все же зоркости решил не терять.
Миша пил чай, пошмыгивая носом, потому что отдал свой носовой платок дочке, когда отводил ее утром в детский сад. Ему очень понравилось малиновое варенье – темноватое, густое. А теща то ли жалела сахара, то ли руки не те – у нее выходило варенье жидкое, кислое. Он поначалу прислушивался к разговору стариков, пытался запомнить имена… Но когда услыхал: «Так ведь они в тысяча девятьсот десятом году поженились…» – ему стало до зевоты скучно. Подошел парень – сын, а может, внук этой пожилой женщины. Показал коробочку со световым табло, с кнопочками.
– Не хочешь сыграть? – Стал показывать, как набираются очки за каждое попадание в корзину.
– Вот это да! – сказал Миша и уцепил игру двумя руками.
Андрей Павлович вновь стал Андре Малявтом, потому что не без гордости рассказывал про своего сына, который является одним из ведущих специалистов не только в Бельгии, но и во всей Западной Европе в области топливной энергетики, а внучка учится в Сорбонне. Так они и менялись: то преуспевающий Андре Малявт, обеспокоенный судьбой сына, который развелся во второй раз, то обыкновенный Андрей Павлович.
– Внука вот, жаль, нет, – посетовал Андрей Павлович.
– Ничего, вы еще и до правнуков доживете.
– Тут уж как Господь Бог порешит. – И он привычно с широким замахом перекрестился, что больше всего удивило Анну.
– А сын, внучка – крещеные?
– А как же! У нас в Брюсселе большая православная община, своя отдельная церковь, куда стараемся ходить если не каждое воскресенье, то в праздники непременно. Приедете, я покажу ее. Красивая, хоть и небольшая.
Миша вскинул голову и допустил два промаха подряд к Ваниной радости.
– Я что-то неправильно сказал?
– Да вы смеетесь? В Бельгию!..
– Нет ничего сложного. Вам нужно будет лишь точно в указанный срок приехать в Москву. Там вас встретит работник посольства. Он же оформит документы, посадит в поезд. А через двое суток вы – в Брюсселе. К Рождеству, а? Вот славно бы погуляли, походили бы по картинным галереям. В Антверпен!.. – Андрей Павлович загорелся этой идеей и легко представил, как это можно устроить. – К Рождеству, а?..
Миша опять вскинул голову и допустил еще промах в игре.
– Да к январю Анну Георгиевну еще высветить не успеют.
– Как это «высветить»?
– А документы все проверить. Справки собрать. Вы, Анна Георгиевна, в Приполярье работали? – спросил Миша, выказывая свою осведомленность. – Так. Да не на одном месте. А еще где?
– На Алтае, в Оренбургской области… правда, совсем недолго. Потом здесь уже в военведовском хозяйстве… Все сразу и не припомнишь.
– Вот видите! А это все – запросы, запросы. А потом все сверить.
– Ну тогда летом, на следующий год, – предположил Андре, так и не поверив до конца этому молодому комитетчику.
– А утвердят ли ее характеристики в обкоме партии? А лимиты на поездки в капстраны, спущенные на область?..
– Но у меня имеются знакомства в российском правительстве, – выложил свой козырь Андре Малявт.
– А вы сейчас, Анна Георгиевна, где, на сорок шестом работаете?.. Вот видите! Номерной завод. Пять лет ограничения по выезду.
– Но ведь она там не главным конструктором.
– А у нас для всех один порядок – от уборщицы до директора.
– Вы шутите, Михаил!
– Какие тут шутки, – ответил Миша-комитетчик, которого задело, зацепило за живое искреннее удивление иностранца. – Мой двоюродный брат второй год не может выехать в Индию из-за того, что когда-то давно служил поваром в войсках ПВО.
– Ладно, разберемся в Москве. А сейчас, – Андре глянул на часы, – мы все вместе поедем обедать в «Интурист».
– Куда? В ресторан?.. Нет, нет, разговору быть не может! – Анна Малявина так энергично замахала руками, так запротестовала, что жиденький румянец проступил на ее блекло-желтых щеках. – Как-то лет пять назад Аркадий, Ванин отец, – он с путины тогда вернулся – уговорил пойти в «Центральный», а сам назюзился, стал шампанским всех угощать. Так ему морду набили и в милицию сдали. А я расплатилась одна и… – Анна осеклась. – Вот вспомнилось! Но не поэтому, нет, извините. Какой из меня теперь ходок? Ночью вон «скорую» вызывали, с утра корвалол глотаю. Да и… – Она сжала кулак и, распрямив кисть, взмахом довершила все недосказанное.
Она как в зеркале увидела себя в коричневом платье, похожем на сутану, и в туфлях со стоптанными каблуками рядом с ухоженным иностранцем, одетым со строгим изыском – такой проглядывал иногда еще в двадцатые годы сквозь простенький ситчик, потертые пиджаки, ушитые по ноге голенища сапог… А потом все подмяла военизированная форма, беспросветно серая, как сама жизнь. Хотя и ее кое-кто умудрялся носить как элегантный костюм от знаменитого Райземанса. Ныне же и военные, и чиновники ходили в жеваных штанах, с одноцветным селедкой-галстуком на груди.
Одеться со вкусом Анна умела. Однажды ей досталась путевка в местный санаторий, так она за два месяца нашила себе таких платьев, костюмов, что ее с порога стали спрашивать:
– Откуда к нам? Не из Москвы ли?..
– Нет, из Парижа, – отшутилась она, и ее шутку поддержали:
– Понятное дело, что из столицы.
А массовик-затейник выискивал каждый раз глазами:
– Где тут наша француженка?
Но тогда было хоть из чего переделывать-перелицовывать, а в последние годы, прежде чем пойти в цех штамповщицей, получала в плановом отделе девяносто шесть рублей сорок копеек на руки, и все они уходили на еду да на редкие обновы сыну. На себя она махнула рукой.
Андре Малявт, силясь хоть на время обернуться Андреем Павловичем, сумел подавить удивление с назойливым «как же так?».
Нищета в двадцатых годах зацепила его на короткий миг, когда они с тетушкой, что называется, прятали под подушку каждый пфенниг, пока прорывались сквозь паутину формальностей со своими
