Это застряло в памяти - Ольга Львовна Никулина
– Маша, honey, вы знаете, что вы очень привлекательная девушка? – за ужином Милдред без конца расточает мне комплименты и с аппетитом уплетает осетрину по-московски, а вслед за осетриной своё и моё мороженое, запивает тремя чашечками кофе, проглатывает булочки с маком и косится на мороженое Элис.
Её подруга за ужином рассеянна, часто поглядывает через плечо на соседний столик, где сидит мистер Бул, а когда тот, поужинав, встаёт из-за стола, она почти рывком вскакивает и устремляется вслед за ним. Милдред же преспокойно придвигает к себе её мороженое и, почти урча, как кошка, безмятежно его уплетает. Ситуация должна меня забавлять, но мне не до этого: я беспокоюсь: где Том? Его ужин давно остыл. Иду в бюро обслуживания, звоню ему в номер, никто не берёт трубку. И опять на меня надвигается этот мистер Хоукер, как его там. А я ничего для него не узнала и не собираюсь. Я что, тупая, чтобы для него контакт с советским гражданином устанавливать?! Чтобы вылететь с работы?!
– Маша, простите, что я вас снова беспокою, но только один вопрос: вы ещё не узнавали?.. – голос такой вкрадчивый, проникает до печёнок.
– Звонила в Центральный офис, обещали помочь. Надеюсь, завтра сообщат, мистер…
– Хоупер. Спасибо, Маша. Вы очень добры. Хорошего вам отдыха.
И он идёт к лифту в свой одинарный номер, спать. Чудной дядька. Видно, что глухой провинциал. Ничем не интересуется. Фотографировать толком не умеет – все ему помогают. Нескладный какой-то и к тому же близорукий. Ну никакой. Всё время с животными, ясное дело. Меня немного мучает совесть, и я злюсь – ну что будет, если встретятся два старичка? Может, мне самой обратиться в Мосгорсправку?.. Одна мысль об этом приводит меня в ужас. Ладно, свалю всё на справочную службу, дескать, неоперативно работают.
– Маша, дарлинг, вы не видели Элис? – передо мной стоит Милдред, красная как рак, в глазах слёзы. – Мы с Элис и с Джимом Булом договорились после ужина пойти в бар, в другую гостиницу, а её нигде нет, и Джима тоже… – она задыхается от обиды, у неё срывается голос. Вот-вот начнётся истерика.
– Минут двадцать тому назад они вышли на улицу, и мистер Бул побежал ловить такси, я из окна видела, – говорю я. Только он был не в клетчатом пиджаке и не в курточке, а в шикарном сером костюме, а она в меховой накидке. Этого я, конечно, ей не говорю, ума хватает.
– Оу, оу, – стонет Милдред, и по её лицу начинают струиться слёзы, целые потоки слёз. – Она это делает со мной везде, предательница, мерзавка, дрянь! Мой добрый муж платит ей большие деньги как моему личному врачу и компаньонке! Она не должна покидать меня ни на секунду! За эти десять лет она объездили со мной весь свет, неблагодарная! Оу, оу! Ищет мужиков и бросает меня! В Индии, в Бразилии, в Алжире, на Сицилии, в Париже, в Риме, в Лондоне… везде! А я такая больная… – у Милдред потекли ресницы, пухлые пальцы размазывают краску по лицу, всё её большое тело клокочет от обиды.
Я просто не знаю, что с ней делать, и злюсь на Тома. В конце концов это его дело – поддерживать бодрое расположение духа у своих клиентов. А он сачкует уже второй день. По-настоящему он был бы обязан взять её под ручку и отвести в бар, хотя бы здесь, в отеле, и выпить с ней вместе, за её счёт. Чем плохо? Я смотрю на Милдред. Она совсем раскисла, хлюпает носом, помада размазалась, ищет в сумочке носовой платок и не может нащупать, а глаза залепила краска. Бедная, толстая, обиженная, никому не нужная девочка. И только я хочу сказать, что ладно уж, идите в номер и приведите себя в порядок, а потом я погуляю с вами по Красной площади, – из ресторана выходят три медсестрички. Они бросаются к ней и начинают оказывать ей первую помощь – щупать пульс, вытирать лицо влажными салфетками, спрашивают, что случилось, дают успокоительные таблетки.
– Дорогая, не стоит расстраиваться. Элис такая рассеянная, она забыла, что вы хотели пойти с ними…
– Разве можно с вашим здоровьем сидеть в душном баре в окружении курящих и пьющих мужчин?
– Вот умница, больше не плачем, – властным голосом говорит мисс Хартман. – Значит, можем пойти погулять?
– Мы как раз собирались пройтись по Красной площади, осмотреть прекрасный собор при вечернем освещении… Только накиньте кофточку, Милдред, дорогая. После прогулки вы будете спать, как дитя.
Чудо! Распухшие от плача губы Милдред расплываются в улыбку, она счастлива. Медицинские сестрички, ласточки, ведут её гулять. Можно заняться делами и Томом наконец. Но тут передо мной как из-под земли вырастает мистер Рустер.
– Сегодня свободный вечер, – начинает он вкрадчиво. – Маша, не пригласите ли вы меня к себе в гости? Я кое-что припас… – шутит или действительно решил, что я…
– Вас, без Кэрол? – придуриваюсь, понятно.
– Не притворяйтесь, Маша. Меня, без Кэрол, – улыбается, ну Голливуд.
– Это невозможно, мистер Рустер. Мне мама не разрешает приводить мужчин домой, – это правда, а он, глупый, хохочет, думает, что я шучу.
– Кстати, а где Том? – спрашиваю я строго, сумев подавить в себе панику, которая во мне поднимается, когда мне нравится кто-нибудь из туристов.
– Том спит в своём номере, пьяный до полусмерти. Не волнуйтесь, завтра он будет в порядке. Маша, я вас не обидел? Хорошая девочка! – это он сказал по-русски, из разговорника взял. – Чао, до завтра!
Джон удаляется, а я смотрю ему вслед. Высокий, стройный, красивый. Появись я с таким мужичком где-нибудь – все упали бы. Ой, не могу. Только вида нельзя показывать, а я это умею, тренированная. Что будет завтра?
* * *
А утром мы встречаемся как ни в чём не бывало. Элис беспокоится за Милдред – небо хмурится, и может пойти дождь. Пока Элис бегает за пледом для Милдред, та, наклонившись ко мне, шепчет мне в ухо злым шепотом:
– Маша, я люблю Россию, Россия – родина моих предков, мои дедушка и бабушка родом из России, и я хочу вам сказать одну ужасную вещь: Джим Бул – плохой человек, он агент ЦРУ. Его надо немедленно выслать из России. Мои бабушка с дедушкой уехали из Одессы… О, Элис, так быстро? Вы просто мой ангел-хранитель, что бы я без вас делала… – Милдред подмигивает мне и быстро шепчет: – То, что я вам сказала, Маша, только ради пользы России, – и уже громко: – Элис, я ей сказала, что обожаю Россию, русское искусство, русский борсчщ и всё русское.
Всю дорогу до Третьяковки я выслушиваю её заверения в любви к России. В Третьяковской
