Том Холт - Александр у края света

По пути они миновали место, где была уничтожена другая половина армии — обнесенный стеной сад в загородном имении некоего зажиточного сиракузянина. Мой дед с горсткой других сумел выбраться оттуда, прежде чем лучники и пращники завершили свою работу. Остальные остались там и стояли на коленях за щитами, пока голод, жажда и неформальное оружие сицилийцев не положили этому конец.

Всего лишь малая часть войска уцелела, чтобы попасть в плен, но таких все равно оказалось многие тысячи, и они умерли от голода и небрежения, запертые в сиракузских каменоломнях — единственном в тех местах надежном месте, способном вместить столько народу. Они умерли просто потому, что для них не нашлось достаточно еды и воды, а также места, чтобы укрыться от стихий.

Я остановился и посмотрел на своих слушателей. Они явно чувствовали себя не в своей тарелке, как дети, которые вдруг осознали, что их отец не самый большой и сильный человек в мире, и никакая добрая фея не присматривает за ними, пока они спят. Оглядываясь назад, я думаю, что поступил, может быть, не слишком милосердно, избавив их в столь впечатлительном возрасте от уютной веры в то, что высокое происхождение, крепкая броня и дисциплина без сомнения способны привести к победе, неважно, насколько ужасна ситуация. В конце концов, эти мальчики должны были стать воинами, а воин обязан во что-то верить, иначе он поджимает хвост и улепетывает, едва завидев блеск солнца на вражеских шлемах.

— Итак, — сказал я, — такова фактическая сторона дела. Мне не нужно объяснять вам, что она полностью противоречит всему тому, что я успел рассказать вам о военной теории. Для тех, кто слушал невнимательно, я повторю ее в двух словах: та сторона, которая не накосячит, выигрывает. Но в этом случае, если не считать нескольких просчетов со снабжением, которые случаются со всяким, я не вижу ни единой ошибки за афинской армией. Афиняне поняли, что откусили больше, чем могут проглотить, и решили отступить в полном порядке.

Не было никакой армии, способной помешать им. Более того, мешать им не было никакого смысла, поскольку они отступали и, как выходило по всему, вряд ли собирались вернуться. В соответствии с основами военной теории, нет никакой выгоды нападать на противника, который сваливает по собственной воле. В конце концов, чего достигли сиракузяне, кроме того, что от души попрактиковались в закапывании мертвых? Они перебили тысячи и тысячи человек — и что?

Так вот в этом как раз и заключается суть. Сиракузяне изменили правила. До сего момента всему миру было известно, ради чего ведутся войны: ради решения того или иного простого вопроса — чья это удобно расположенная равнина или кто правит тем городом. Когда все другие способы решения исчерпаны, вопрос препоручается богам, которые взвешивают тяжущиеся стороны на золотых весах — вы помните, конечно, эту сцену из Гомера, она просто незабываемая. Мы, греки, ведем боевые действия с применением тяжелой пехоты, поскольку стратегия эта эффективна и подходит к нашим нуждам; во-первых, она всегда приводит к ясному результату; во-вторых, результат этот приносят храбрость и физическая сила гоплитов, а не умственные способности отдельных военачальников; в-третьих, она относительно безопасна даже в случае поражения; в-четвертых, гоплитом может быть только представитель правящего класса, имеющий средства на доспехи и оружие. Мы пользовались этой стратегией сотни лет, не внося в нее никаких существенных изменений, поскольку она работает и позволяет добиться нужных нам результатов. Как следствие этого, в греческих войнах никогда не ставилась цель перебить как можно больше народа — цель бесчестная и оскорбительная для богов. Так почему же в этот раз все пошло наперекосяк?

На этот вопрос можно дать множество различных ответов. Можно сказать, что сицилийцы не являются истинными греками (однако по тем же самым критериям и вы ими не являетесь — а вы сейчас так же шокированы, как и я, когда в первый раз услышал эту историю). Можно сказать, что что нападение на Сиракузы было актом государственного пиратства, притом ничем не спровоцированным — и это тоже правда, хотя не столь уж беспрецедентная. Можно, вероятно, утверждать, что после пятидесяти лет, в течении которых афиняне держали остальных греков в рабстве, их ненавидели так люто, что подобная резня должна была рано или поздно случиться. Можно указывать, что все это произошло в конце длиннейшей и ужаснейшей войны в истории, когда одна из сторон совершенно потеряла контроль и повела себя как жестокий ребенок. Причин масса; может быть, вам удастся свести их воедино и выработать какое-то объяснение происшедшему. Но нам это не подходит, поскольку мы изучаем историю, а смысл этого занятия заключается в достижении понимания, отчего случаются определенные события, с расчетом предотвратить их в будущем. В один прекрасный день вы окажетесь во главе армии на враждебной территории и увидите вдалеке толпу подонков, идущую за вами след в след; тут вы вспомните обо мне и спросите себя: что делать?

Вот вам ответ. Необязательно правильный ответ, но все же такой, который вы можете записать на табличках и выучить наизусть; сторона, которая не накосячит — выигрывает, а простейший способ накосячить — это довериться безосновательным предположениям. Никогда не следует предполагать, что прежние правила еще в силе, сложная задача слишком сложна, а простая — слишком проста. Мой дед и его товарищи по оружию предположили, что переход в Катану будет прост, а уничтожение огромной армии при помощи камней и палок — трудное дело; они положились на безосновательные предположения. А на вашем месте я бы сегодня лежал всю ночь без сна, размышляя над этими словами. В сущности, та ночь, в которую вы наконец уложите их в своих умах и спокойно заснете, должна предшествовать дню, когда вам доверят хоть кем-то командовать. Вопросы?

Я не ожидал никаких вопросов (сделав предположение, заметил?), и поэтому оказался несколько сбит с толку, когда Александр торжественно поднял руку и посмотрел мне в глаза.

— Да? — сказал я.

Александр отогнал муху.

— Мне кажется, ошибка афинян совершенно очевидна. Их войско было слишком большим. У них было больше людей, чем они могли прокормить, а вместо еды они послали еще людей. Все эти воины были гоплитами, у них не было легкой пехоты или кавалерии; будь у афинян всадники и лучники, они не попали бы в такой переплет. Кроме того, они не знали дорогу, иначе не стали бы бесцельно плутать по чужой земле. Это уже три ошибки. Если бы они избежали хотя бы одной из них, они безо всяких трудностей добрались бы до Катаны. В общем, я не вижу, к чему здесь столько разговоров.

Я медленно кивнул.

— Ты прав, — сказал я, — в деталях. Но скажи мне, почему сиракузяне атаковали их, хотя они в любом случае уходили? Почему не позволили убраться и не довольствовались тем, что избавились от них?

Александр нахмурился.

— Это просто, — сказал он. — Если бы они добрались до Катаны живыми, то могли бы еще вернуться назад; в меньшем числе, с припасами, кавалерийской поддержкой и проводниками. Мертвецы же ничего такого не могут. Разумно было перебить их.

Я некоторое время изучал его лицо.

— Ты так полагаешь, — сказал я.

— А почему нет? — пожал он плечами. — Кстати, как звали сицилийского военачальника?

— Гилипп, — ответил я. — Он был спартанец.

— Ну что же, — сказал Александр. — На месте Гилиппа я поступил бы точно так же.

Я улыбнулся.

— А я поступил бы так же на месте Александра.

После урока я отправился на встречу в Подкомитет Городского Планирования и Статуй.

Это была уже семнадцатая встреча, поэтому мы утвердили план города за первые полчаса. Остались статуи.

— Не понимаю, чего ты так волнуешься, — сказал мне один из членов подкомитета, багровея лицом. — В конце концов, ты знаешь, что свою статую ты получишь, причем в самой середине агоры. Не вижу, почему ты так завидуешь оказываемым нам маленьким знакам внимания. Мы все-таки основатели города и нам положено…

Тут раздался такой звук, как если бы чье-то терпение мгновенно перешло в парообразное состояния и вырвалось в атмосферу через дырку в зубе. Его издал я.

— Да мне дела нет до этой проклятой статуи, — сказал я. — Если я имею право на статую, сим я отказываюсь от него. Далее, что касается статуй богов, да, несколько богов нам пригодятся; но сорок семь других статуй — вы вообще имеете представление, сколько они займут бесценного места в трюмах? И это не говоря уж о расходах.

— Все это зависит от наших приоритетов, — произнес кто-то еще с презрением. — Ты афинянин. Если бы твой город украшали аутентичные изображения Кекропса, Тезея, Эгея и Алкмеона, изваянные с натуры, разве ты не гордился бы ими? Вообрази только, как любил бы ты эти весомые свидетельства древних традиций твоего народа.