Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков
Вслух же он спросил, без всяких предисловий:
– Через сколько дней, ваше высочество, вы перейдете в наступление?
Ответ великого князя звучал обнадеживающе:
– Я прикажу наступать, как только эта операция станет выполнимой, и я буду атаковать основательно. Может быть, я даже не буду ждать того, чтобы было окончено сосредоточение моих войск. Как только я почувствую себя достаточно сильным, я начну нападение. Это случится, вероятно, 14 августа.
Николай Николаевич был назначен на должность Верховного главнокомандующего 2 августа, после того, как кабинет министров практически единогласно высказался против намерения царя лично возглавить русские войска (в пользу кандидатуры государя ратовал один Сухомлинов). Послужной список великого князя и вправду больше соответствовал званию Главковерха: он получил высшее военное образование в Академии Генерального штаба, имел некоторый боевой опыт, приобретенный в ходе русско-турецкой войны 1877—1878 гг., и долгие годы занимал в армии ряд ответственных должностей. Готовый дать «выпороть себя ради счастья России», он и к другим относился со строгой взыскательностью. Среди Романовых отношение к нему было боязливое. Сам царь однажды признался, что когда он служил в лейб-гвардии Гусарского полка, то очень боялся его командира – сурового «дядю Николашу».
Армия, напротив, боготворила Николая Николаевича. С началом войны имя его стало обрастать легендами. Говорили, что великий князь обходит под градом пуль окопы, собственноручно бьет виновных генералов, срывает с них погоны, предает суду; Григорию Распутину, пожелавшему приехать в Ставку, Главковерх будто бы телеграфировал: «Приезжай – повешу» и т. д. На самом деле именно военной храбрости у Николая Николаевича и не было: он ни разу не побывал на фронте из-за боязни шальной пули.
Великий князь был искренне религиозен, но на особый лад. По свидетельству протопресвитера отца Георгия Шавельского, «воюя с врагом, он все время ждал сверхъестественного вмешательства свыше, особой Божьей помощи нашей армии. «Он (Бог) все может» – были любимые его слова, а происходившие от многих причин, в которых мы сами были, прежде всего, повинны, военные неудачи и несчастья объяснял прежде всего тем, что «Так Богу угодно!».
Веру великого князя в спасительное вмешательство свыше разделяли многие военачальники. Выступая на заседании Совета министров в начале августа, генерал Алексей Андреевич Поливанов сказал, что верит «в необозримые пространства, непролазную грязь и милость Святого Николая Чудотворца, покровителя Святой Руси».
Молодой (46 лет) начальник русского Генерального штаба генерал Янушкевич не имел ни боевого, ни штабного опыта и, по общему мнению, из него был неважный стратег. Он и сам понимал это, поэтому в вопросах стратегического планирования целиком полагался на своего заместителя генерала Юрия Никифоровича Данилова или, как его называли в армии, «Данилова черного» (в отличие от однофамильцев – Николая Александровича «Данилова рыжего», профессора Академии Генерального штаба, ставшего начальником снабжения Западного фронта, и Антона Васильевича «Данилова белого», начальника штаба Кронштадтской крепости). До войны Данилов много лет состоял на должности генерал-квартирмейстера Генерального штаба. Его знали как усидчивого и строгого службиста, с властными замашками и очень большим самомнением, хотя военные таланты его не превышали среднего уровня.
Под влиянием воинственного настроения великого князя Генеральный штаб несколько изменил первоначальный план войны. Было решено использовать все географические преимущества «Польского балкона» – огромного массива русской Польши, вклинившегося между Германией и Австро-Венгрией. Теперь, наряду с двумя группировками русской армии на границах с Восточной Пруссией и Галицией, началось формирование третьей, в районе Варшавы, причем за счет частей, отобранных у первых двух. Эта маневренная группировка, которой отводилась роль главного ударного кулака, должна была броситься прямо на Берлин, как только войска на севере и юге, отбросив неприятеля от границ, расчистят для нее коридор и обезопасят фланги. Так не завершившие мобилизации русские силы оказались распылены уже между тремя расходящимися направлениями.
Ежедневные «мольбы» Палеолога спасти несчастную Францию возымели действие. Верховный главнокомандующий Николай Николаевич 10 августа предписал главнокомандующему Северо-Западным фронтом генералу Якову Григорьевичу Жилинскому «поддержать французов ввиду готовящегося против них главного удара немцев. Поддержка эта должна выразиться в возможно скорейшем наступлении против оставленных в Восточной Пруссии немецких сил». Решение это было чисто политическим: в Ставке боялись потерять сильного союзника и остаться один на один против Германии.
Проведение операции по захвату Восточной Пруссии возлагалось на 1-ю и 2-ю армии, насчитывавшие вместе более 250 тысяч бойцов при 1140 орудиях. Наступая во взаимодействии друг с другом, они должны были взять в «клещи» 8-ю германскую армию генерала Максимилиана фон Притвица (170 тысяч человек при 770 полевых и почти 300 крепостных орудиях), сосредоточенную в районе Кенигсберга и Мазурских озер.
На самом деле соотношение сил было не столь благоприятным для русских войск. Приказ о наступлении поступил тогда, когда их численность не доходила до 75% полного состава. Фактически командующим 1-й и 2-й армий предлагалось вспомнить самый сомнительный из суворовских принципов, и атаковать «с чем Бог послал», не имея ни стратегических резервов, ни достаточного обеспечения. «По мнению лучших российских генералов, – свидетельствует английский посол в Петербурге Бьюкенен, – такое наступление было преждевременным и обречено на провал».
Еще хуже было то, что с самого начала дала себя знать трагическая несогласованность действий двух русских армий.
Первая армия выступила из района сосредоточения 13 августа. Возглавлял ее генерал Павел Карлович фон Ренненкампф – крепкий и энергичный, несмотря на свои шестьдесят лет, кавалерийский офицер с большими пышными усами. За ним закрепилась слава едва ли не лучшего военачальника русско-японской войны, во время которой он командовал Забайкальской казачьей дивизией, и верного слуги самодержавия. Последней репутацией Павел Карлович был обязан своим решительным действиям в 1906 году по подавлению революционного мятежа на Транссибирской магистрали.
Совершив три усиленных перехода по бездорожью, 1-я армия 17 августа ступила на землю Восточной Пруссии. Августовское солнце ярко горело на кончиках русских штыков. Стычки с передовыми немецкими частями были кратковременными, но ожесточенными. В русских войсках царило приподнятое боевое настроение. «С какой гордостью вступили мы в пределы Восточной Пруссии! – пишет начальник одного из санитарных отрядов Николай Владимирович Буторов. – С каким чувством собственного достоинства старались сидеть на лошадях, проходя по обгорелым улицам Эдткунена! Как радовались, глядя на поврежденные артиллерией дома и на местных жителей, поспешно снимавших шляпы!» Ротный командир 106-го Уфимского пехотного полка капитан Александр Арефьевич Успенский вспоминал свои мысли и чувства в те дни: «Главное, – думал я, – не опозориться, не осрамиться со своей ротой, а умереть – все равно – суждено только один раз и ведь так красиво умереть за Родину на поле брани».
На всю Россию
