Екатерина Великая. Владычица Тавриды - София Волгина
* * *
Через пять дней после разговора о Разумовских граф Потемкин сообщил государыне, что полковник Петр Кириллович Разумовский просит отпуска из-за болезни жены, а такожде умоляет помирить его с отцом.
– Как же все учинить? – спросил, поглядывая на нее, граф Григорий Александрович. – Ума не приложу! Знать не сладко нашему Петру Кирилловичу без отцовских денег…
– Ужели он так расточителен? Ведь копейка любит, чтоб ее считали. Я знаю, что Великий князь Павел Петрович подарил им на свадьбу тридцать тысяч рублев…
Потемкин поднял высоко брови:
– Достойный подарок…
– Не думаю, что отец, Кирилл Григорьевич, пощадит его… Вспомни, как он обошелся с дочерью Елизаветой, хотел даже за ослушание постричь в монашки…
– Но просит человек помощи…
Потемкин почесал затылок, поморщил лоб, вопрошающе посмотрел на Екатерину. Она вдруг посоветовала:
– А ты попробуй поговорить с ним, Гришененок, авось у тебя получится. Граф тебя уважает, а ты кого возжелаешь, легко можешь убедить даже письмом. Попробуй…
Потемкин улыбался, слушая ее.
– А попробую, – решил он. – Чем черт не шутит? Авось и сумею учинить сие доброе дело! – Он склонился к руке, нежно поцеловал. – Не стану откладывать, душа моя. Сей же час напишу письмо и отправлю курьером.
– Что ж, поспеши. А я благословляю тебя на праведное дело. Жду тебя сегодня на куртаге. И, пожалуй, Гриша, изволь не чертыхаться!
Потемкин направился к выходу. Екатерина смотрела ему в спину, допрежь он не скрылся за дверью.
* * *
Государыня Екатерина Алексеевна и граф Григорий Александрович поселились в Большом Знаменском переулке, который зачинался от Волхонки весьма приметными зданиями. Все окружающие дома такожде были сняты либо куплены в казну для размещения многочисленного двора. Был приобретен и дом на углу Большого Знаменского переулка, в котором разместился Великий князь Павел.
К ее приезду перестроили Пречистенский дворец и павильон в виде турецкой крепости. То, что императрица в тягости, еще было не заметно и она самолично принимала своих секретарей и министров. Двадцать третьего генваря в путевом дворце во Всесвятском под Москвой, Екатерина лично возложила на победителя Пугачева, молодого генерал-майора Петра Голицына орден Святого Александра Невского. Нынче же принимала московского губернатора Михаила Никитича Волконского. Племянник Великого канцлера Бестужева, шестидесятилетний князь Волконский со своим длинным одутловатым лицом, казался много старше своих лет. Екатерина ценила его ум и расторопность, но доверять до конца не могла, понеже знала, что тот мог пойти против совести за ради своего семейства. Ей было известно, что, прикрывая нечистого на руку племянника – Дмитрия Голицына, он, пользуясь своей властью не выдал его правосудию, что явилось последней каплей терпению лучшего придворного брильянтщика, швейцарца Жереми Позье, у коего племянник Волконского обманом выманил драгоценности на огромную сумму. Тем самым он вынудил ювелира спешно выехать с семейством из России, дабы более не подвергаться подобному обману. Потерять любимого честнейшего ювелира Екатерине было крайне неприятно, тем паче, что она имела с ним дело почти два десятка лет. Разве сравнить с ним теперешних брильянтщиков?
Прагматичная Екатерина времени не теряла. Оставаясь одна, когда любимец ее уезжал в Москву, она составляла прожект реорганизации существующих губерний. По ее мнению, губернии должны состоять из населения до четырех сот тысяч душ. Уезды, составляющие губернию, – до тридцати тысяч. Императрица трудилась и над системой местных органов, особливо судебных. Учреждения для управления губерниями, она полагала, должны были стать предметом ее гордости. Как все-таки умны рассуждения французского мыслителя Шарля де Монтескье о принципах разделения власти, и как он прав в своем утверждении, что «свобода есть право делать всё, что дозволено законами».
Потемкин, находясь с ней, изыскивал время упражняться составлением планов по защите границ империи, иногда находил время для богословских бесед с митрополитом Платоном и его братом Левшиным. Екатерина редко принимала участие в разговоре, предпочитая слушать их, прикрыв веки, подставив лицо солнцу. Их с Григорием ребенок, должон спокойно развиваться внутри нее, посему ей приятно проводить часть времени в покое и тишине.
Потемкин, тщясь не беспокоить ее и говорить в полголоса, на сей раз, даже возвысил голос, говоря о красотах Молдавии.
– Ах, какие там места, Ваше Святейшество! Чего одна Валахия стоит! Кстати, был я там в Немецком мужском монастыре, где Архимандритом служит необыкновенный человек, Паисий Величковский. Слыхали, об нем?
– Слыхивал, – ответил басовито митрополит Платон.
Потемкин радостно продолжил:
– Так вот, у него около десяти тысяч монахов, и все под его руководством, довольны им весьма! Монашеская община день и ночь работает! Там иноки более десяти национальностей, ведут переписку, читают святоотеческие книги, исповедание, умные молитвы. Тамошний господарь Григорий Гика и митрополит Гавриил весьма довольны Паисием.
Митрополит, внимавший Потемкину с большим интересом, молвил:
– Я сам говорил с ним. Он хорошо знает Григория Палама, Григория Санаита, Нила Сорского, Иоанна Златоуста, Сирина, и научил меня умной, сердечной молитве.
– Как ты молишься сердечно! Научи ты и меня, – попросил его брат Левшин.
– Что ж не научить, научу, братец!
Митрополит со всем добросердечием обратился к Потемкину:
Ведаешь что-нибудь о добротолюбии? – спросил он.
– Ведаю, вернее, слыхивал, – отвечал вежливо Потемкин.
Разговор был интересным, но Екатерина незаметно под него задремала. Открыла глаза, когда Платон и Гавриил вместе с Григорием собрались уезжать.
Екатерине было тяжело расставаться с мужем даже на краткий срок. Глаза ее были на мокром месте при расставании такожде, как и при встрече после короткой разлуки.
– Катенька, что ж ты плачешь, когда я уж здесь, с тобой, – досадливо вопрошал ее, вернувшийся с долгой дороги, Потемкин.
– Не знаю, – кривила губы Екатерина. – Наверное, еще не все слезы
