Горничная Карнеги - Мари Бенедикт
— А что еще должно быть?
Патрик, который обычно не лез за словом в карман, промолчал.
— Мне кажется, ей надо знать, — тихо произнесла Мейв.
Патрик тяжко вздохнул.
— Фении планировали поднять вооруженное восстание одновременно в Ирландии и Нью-Йорке. В Ирландию оружие привезли из Америки, и американские солдаты, которые только что отвоевали в Гражданской войне, согласились пойти в наемники к Ирландскому республиканскому братству. Английские власти об этом узнали и теперь ведут розыск лидеров фениев. — Он помедлил. — К которым относится и твой отец.
— Ты ошибаешься, Патрик. Папа сочувствует фениям, но не участвует в их движении. И уж тем более не может быть лидером. Да, в первые годы после Великого голода он высказывал радикальные мысли, потому что злился на английское правительство, не оказавшее помощи голодавшим ирландцам. В то время идеи фениев о свободе и равенстве всех людей всецело имели смысл, так он мне говорил. Но с тех пор прошло много лет, его взгляды давно поменялись, хотя слухи о его прошлых симпатиях к фениям действительно стали для Мартинов хорошим поводом, чтобы лишить нас части земель.
— Значит, о земле ты знаешь?
— Я знаю, что Мартины заблуждаются.
— Клара, я думаю, твой отец ничего тебе не говорил, чтобы защитить тебя. Судя по письмам, которые мы получаем из дома, он не терял связи с фениями и всегда оставался одним из их лидеров. Просто движение ушло в подполье. А теперь, даже при отсутствии доказательств, Мартины под давлением Короны принимают еще более жестокие меры против твоего отца.
У меня дрожал голос, дрожали руки.
— И что это значит?
— Это значит, что Мартины отменили договор на аренду всей земли. Увы, у вас больше нет ни фермы, ни дома.
— Элиза мне написала, — призналась я. — Но она ничего не писала о нынешних папиных связях с фениями. Она говорила, что Мартины отобрали землю на основании старых слухов.
— Скорее всего, она просто не знает всей правды, Клара. — Патрик ненадолго умолк и покачал головой. — Как и все фении, твой отец как раз выступал против сгона ирландских арендаторов с земли. Он надеялся на отмену подобной практики. Он хотел, чтобы сроки аренды на землю не менялись по прихоти землевладельцев и чтобы все люди имели право владеть землей, а не только арендовать ее. Мне очень жаль, Клара. Нам всем очень жаль. Твой отец — хороший человек.
— Я чувствую себя ужасно, находясь так далеко от семьи.
Мне было горько от собственной беспомощности, но при этом во мне нарастали обида и злость на отца: тайком от близких он возглавлял подготовку восстания против властей, рискуя нашим благополучием; мне же пришлось ехать в Америку, чтобы обеспечить дополнительный доход на случай, если мы из-за его действий потеряем ферму. Как можно требовать подобной жертвы от собственной дочери? От всей семьи? И ради чего? Ради дела, которое — пусть и достойное само по себе — имело так мало шансов на успех?
— Все равно ты ничем не помогла бы им, Клара, — сказал Патрик, пытаясь меня успокоить. — В действительности работать в Америке, вдали от ирландского политического безумия, и отправлять деньги домой — это лучшее, что ты сейчас можешь сделать для своей семьи. Где они нынче живут?
— У маминой сестры в пригороде Голуэя. — Я расплакалась от беспокойства и злости. — Почему он ничего мне не сказал? Почему они врут в своих письмах?
Врут о ферме и о причинах, по которым ее отобрали. Врут о том, кем был отец.
Мейв подошла ко мне и обняла со словами:
— Мы все выдумываем небылицы, Клара. Иногда для себя, иногда для других.
Глава двадцать восьмая
26 декабря 1865 года
Питсбург, штат Пенсильвания
На обратном пути в Хоумвуд я вышла на станции «Либерти-стрит», за несколько остановок до Рейнольдс-стрит. В такое позднее время на практически пустынной платформе было темно, свет горел только в будке кассира. Полчаса назад, выходя из дома Патрика, я собиралась вернуться прямо на Рейнольдс-стрит. Но уже в пути подумала, что, может быть, сумею найти утешение в католической церкви — единственной на весь Питсбург, — располагавшейся неподалеку от станции «Либерти-стрит».
Я подошла к освещенному окошку кассы и спросила кассира:
— Вы не подскажете, как пройти на Семнадцатую улицу?
Он посмотрел на меня с явным неодобрением.
— Вы, что ли, ищете церковь Святого Патрика?
— Да, сэр.
— Я не принял бы вас за католичку. — Последнее слово он произнес так, словно плюнул.
Потрясенная его грубостью — я знала, что в Питсбурге не жалуют католиков, но считала местных людей более терпимыми, чем ирландцы, — я отшатнулась и пошла прочь. Кассир все-таки смилостивился и крикнул мне в спину:
— От платформы налево и прямо по Либерти-авеню. Через пару кварталов увидите пересечение с Семнадцатой.
Выложенная булыжником Либерти-авеню оказалась широким проспектом, таким же людным и оживленным, словно сейчас был не праздничный вечер, а полдень рабочего дня. Свет от уличных газовых фонарей позволял разглядеть покрытые копотью мутные витрины торговых лавок и черный снег под ногами. Лошади тянули перегруженные повозки; возницы высматривали подходящие места, где могли бы остановиться и выгрузить ящики и корзины. Мальчишки-рассыльные, торговцы, закрывающие магазины, и фабричные рабочие, заступающие на вечернюю смену, протискивались в толчее мимо меня — не грубо, но целенаправленно.
Я чуть не прошла мимо церкви, но все-таки вовремя разглядела круглую, увенчанную крестом башню, почти скрытую зданием склада на углу Либерти-авеню и Семнадцатой улицы. Церковь Святого Патрика, стоявшая посреди многолюдного торгового квартала, представляла собой прямоугольное сооружение из камня и дерева — ничем не примечательное и отличавшееся от других лишь крестом над входной дверью и пристроенной сбоку каменной башней. По сравнению с пресвитерианскими молельными домами Хоумвуда эта церковь казалась простой и невзрачной, однако выглядела гораздо богаче, чем католические церкви у меня на родине. Из-за правительственных запретов на исповедание католической веры в Голуэе наши богослужения проходили в наскоро возведенных, временных, крытых соломой постройках, а то и вовсе под открытым небом — насколько позволяли соображения безопасности. Только в последние годы в Ирландии начали строить более солидные, постоянные католические церкви, но они все равно имели двойное предназначение — служили еще и приютом для местных школ.
По странной иронии судьбы о питсбургской католической церкви — единственной в городе и одной из немногих во всей Западной Пенсильвании — я узнала благодаря миссис Карнеги и старшему мистеру Карнеги. Однажды вечером, еще прошлой зимой, во время обычной деловой беседы моя хозяйка и ее старший сын
