Луи Мари Энн Куперус - Ксеркс
Когда фаланга вышла из тени горы, солнце поднялось над холмами Эвбеи, заиграв ослепительным блеском на волнах бухты, воспламенив светом славы своей и небо и землю. Позади уже раздавались крики. Отряд Гидарна вступил в Алпены. Отступление было невозможно. И узкая полоска людей двинулась вперёд, на беспредельно раскинувшийся стан варваров — на золотые щиты, алые плащи, серебряные наконечники пик, на всё людское море, готовое поглотить её. Лаконцы остановились за пределами полёта стрелы. Строй их сомкнулся ещё теснее. Каждый инстинктивно искал плечом плечо соседа. И здесь, перед всею персидской ратью, внемлющей в безмолвии и удивляющейся, горстка эллинов запела свой гимн, бросая любимую всеми боевую песню Тиртея прямо в лицо царю:
Вперёд, о, сыны отцов, гражданМужами прославленной Спарты!Щит левой рукой выставляйте,Копьём потрясайте отважноИ жизни своей не щадите:Ведь то не в обычаях Спарты.
Копьё Леонида указало на трон слоновой кости, вокруг которого во всём блеске и великолепии алых и синих одежд стояла персидская знать:
— Вперёд!
Должно быть, жилы этих трёхсот наполнял бессмертный ихор, а не кровь. Единый вопль исторгался из глоток:
— За царя! За Леонида!
Ответом им стал рёв и грохот: под бой барабанов, стенания труб и атиболов варвары двинулись по узкой полоске земли на три сотни спартанцев и одного афинянина.
Глава 8
— Ну, псы наконец мертвы, хотя умирать они не хотели, — буркнул Ксеркс, невольно ёжась на своём троне: битва подошла неожиданно близко к царю.
— Они мертвы, — подхватил оказавшийся неподалёку Мардоний.
Носитель царского лука был покрыт кровью и пылью. Меч спартанца царапнул его по лбу. Только что он вместе с прочими начальниками персов гнал вперёд войско Царя Царей, даже под кнутами не желавшее приближаться к пришедшим в исступление эллинам, пока подход Гидарна с тыла естественным образом не завершил битву.
Ксеркс одержал победу. Ворота Эллады наконец отворились перед ним. Горная стена более не препятствовала продвижению персов. Однако триумф был куплен дорогой ценой, заставлявшей Мардония — и всех прочих полководцев царя — задумчиво качать головой.
— Господин, — сообщил Ксерксу Гистасп, начальствовавший над саками. — В моём отряде убит каждый седьмой, и притом это были храбрейшие из людей.
— Господин, — молвил Артабаз, шедший во главе парфян, — люди мои клянутся, что этими эллинами овладели дэвы. Они не смеют даже приближаться к телам убитых врагов.
— Господин, — попросил Гидарн, — не угодно ли тебе назначить пятерых начальников в своём полку телохранителей, ибо из десяти моих помощников пятеро убиты?
Однако самую тяжкую весть осмелился донести до слуха Царя Царей только Мардоний.
— Угодно ли всемогущему, — проговорил хранитель лука, — если я прикажу сложить погребальные костры из кедровых стволов и полить их благовонными маслами для братьев моего властелина, Аброкома и Гиперанта? Пусть маги вознесут молитву, дабы фраваши их упокоились в благословенной Гаронмане, ибо было угодно великому Мазде, чтобы пали они от руки эллинов.
Ксеркс согласно кивнул. Трудно быть властелином мира, если тебя смущают такие мелочи, как смерть нескольких тысяч верных слуг, даже кончина одного или двух из многочисленных сводных братьев, трудно и печалиться в такой день, когда враги наконец повержены.
— Они будут отомщены, — изрёк он с царственным достоинством, а потом улыбнулся, ибо к ногам его сложили щит и шлем Леонида, безумца, осмелившегося бросить вызов могуществу персов.
Но окружавшие царя полководцы не радовались: ещё одна такая победа, и у Царя Царей не останется войска.
Тем не менее не подобало портить радость своего властелина. Детский страх сменился в душе Ксеркса не менее детским восторгом.
— Ты нашёл тело этого безумного спартанца? — спросил царь у доставившего доспехи начальника всадников.
— Ты велел, всемогущий, — почтительно склонился тот.
— Хорошо. Отрубите ему голову, а тело выставьте на кресте, так, чтобы видели все. А ты, Мардоний, — обратился Ксеркс к носителю лука, — поезжай на холм, где стояли эллины, и поищи среди них живого. Если найдёшь, поставь передо мной, чтобы все греки убедились в том, как тщетны их попытки воспротивиться моей воле.
Носитель царского лука пожал плечами. Он любил честный, доблестный бой и уважал достойных врагов. Бесчестить труп Леонида — подобный поступок был не по вкусу возвышенным умам арийской знати. Но царь изрёк свою волю, а значит, надлежит исполнять её. И Мардоний отправился на холм, расположенный невдалеке от укрепления, куда отступили эллины, чтобы принять смерть.
Убитые варвары лежали друг на друге; их сразили в рукопашной, засыпав целой тучей стрел. Спешившись, Мардоний вместе со спутниками нашёл убитых. Победители уже обирали их. Носитель лука гневным движением руки велел всем удалиться. Помощники Мардония занялись делом, стараясь побыстрее исполнить его. Усердие их оказалось не безрезультатным. Трое или четверо феспийцев ещё дышали, живы были и несколько илотов, сопровождавших спартанцев. Однако из трёхсот никого в живых не осталось, и тела павших покрывали многочисленные раны.
Снофру, египтянин-раб, слуга, приближённый к Мардонию, окончив свой скорбный труд, подошёл к своему господину и проговорил, сверкнув белыми зубами:
— Все остальные убиты, пресветлый князь.
— Но ты ещё не проверил вон тех.
Снофру вновь занялся делом. Наконец вместе со своими спутниками он извлёк из кровавой груды одно тело и закричал:
— Есть один! Он дышит!
— Значит, он ещё жив. Нельзя оставлять его воронам. Несите сюда, кладите к другим раненым.
Персы сбросили три мёртвых тела с чуть шевелящегося раненого. Лицо и грудь его скрывали шлем и панцирь. Видны были только ладони — узкие и белые.
— Осторожно, — приказал благородный носитель лука. — Это молодой человек. А мне говорили, что Леонид повёл с собой на столь отчаянное дело только зрелых мужей. Эй, негодяи, или вы не видите, что ему душно в шлеме? Снимите его, расстегните панцирь. О, Митра, какое могучее и стройное тело! Живо сбросьте шлем, я хочу видеть этого человека.
Но, когда египтянин исполнил приказание, Мардоний невольно ахнул, ощутив сразу ужас и удивление: Главкон… Прексасп — и вдруг в спартанских доспехах!
Выпавшая Главкону удача отнюдь не была чудесной. Он выполнял свой долг, пока эллины не отступили на свой пригорок. И там, прежде чем варвары прибегли к самому простому способу нападения, пустив вперёд стрелков, в одной из схваток кто-то из вавилонян оглушил его ударом дубины по шлему. Главкон рухнул на землю, и буквально в следующий миг пронзённый копьём гоплит упал на афинянина, защитив его своим телом от приливов и отливов битвы. Всю последнюю часть сражения Главкон пролежал, ничего не ведая и не ощущая. Теперь сознание возвращалось, но он едва не задохнулся, чему воспрепятствовала лишь своевременная помощь Снофру.
Афинянину повезло в том, что Мардоний был скор на решения. Не увидев Прексаспа на его месте возле царя, он решил, что эллин остался в шатре вместе с женщинами, дабы не видеть гибели своих доблестных собратьев. В разразившейся битве гонец, посланный Артозострой, чтобы известить мужа о побеге эллина, так и не нашёл Мардония. Однако носитель лука мгновенно понял, что произошло на самом деле. Всякая ласточка осенью улетает на юг: афинянин возвратился к своим. И гнев Мардония, вызванный изменой Прексаспа, сменился неодолимым страхом перед Ксерксом, который скоро узнает о случившемся. Царь Царей будет беспредельно разгневан. Разве не предложил он своему новому подданному все богатства своей державы? И вот чем отплатил властелину Главкон! Вне сомнения, Ксеркс прикажет распилить его или бросить в клетку со змеями.
К счастью, Мардония окружали лишь собственные слуги, на чью верность он мог рассчитывать. Ничего не объясняя, просто приказав под угрозой смерти молчать об этой находке, он распорядился, чтобы Снофру и бывшие с ним люди соорудили носилки из копий и плащей, выбросили подальше изобличавший Главкона спартанский панцирь и со всей поспешностью доставили его в шатёр Артозостры. Раненый уже начал едва слышно стонать, он шевелил руками и что-то неразборчиво бормотал. Появление Ксеркса, выехавшего на поле брани, чтобы осмотреть его, заставило Мардония побыстрей отослать носилки, сам же он остался дожидаться Царя Царей.
— Значит, живых немного? — спросил Ксеркс, перегнувшись через серебряный поручень своей колесницы и разглядывая обращённые кверху лица мертвецов, лежавших под копытами его коней. — А есть ли такие, кого можно было бы поставить передо мной?
