Борис Васильев - Владимир Мономах
— Пусть скажет!.. — крикнули из зала.
— Наш единый воевода — князь Мономах! — громко сказал Тмутараканский князь Борис. — Он до сей поры не проиграл ни одной битвы, выиграет и эту! Самую главную для Руси битву!..
— Верно сказано! — крикнул Стародубский князь Василий. — Мономах наш единый воевода!..
— Владимира Мономаха в единые воеводы!.. — дружно гаркнули князья Святославичи, все три брата — Олег, Давид и Ярослав.
— Верно!.. Верно!.. — вразнобой прокричали Червонорусские князья Володарь и Василько.
— Поддерживаю, — сказал, поднявшись со своего места, великий князь Киевский Святополк Изяславич.
И вопрос о едином воеводе был окончательно решен.
Глава тринадцатая
1
И тотчас новый единый воевода князь Мономах собрал общий совет из удельных князей и воевод отдельных дружин.
— Никогда доселе половцы не были столь сильны, как в эту годину. С апреля на Русь не упало ни единой капли дождя, тогда как над Степью Половецкой они шли и шли. От бескормицы и жары мы потеряли всех своих лошадей. Лишь немного их чудом уцелело на всей Руси, и их легко подсчитать. Начнем с великого князя Киевского. Сколько у тебя уцелело, брат мой?
— Двадцать две лошади в личной охране, — встав, доложил великой князь.
— У тебя, начальник тайной разведки?
— Двенадцать, — сказал Свирид.
— Воевода Железян?
— Ни одной.
— У вас, князья Святославичи?
— Все лошади пали.
— Князь Волынский?
— Одна подо мной. И то чудом.
— Оставь ее себе, князь.
Неожиданно встал Тмутараканский князь Борис. Смутился было по молодости, закашлялся, но взял себя в руки.
— В Тмутаракани не было засухи, — сказал он. — Ветер с моря приносил дожди, и у меня есть полторы сотни всадников, князь Мономах.
— Вот и все наши кони, князья, — вздохнул Мономах. — Из этого выходит, что ввязываться в конную рубку нам не следует. Наша конница из ударной силы превратилась в силу подсобную. У нас есть только пехота, но она не выдержит удара половцев в открытом бою. Значит, этот бой нам следует дать только там, где не сможет воевать половецкая конница.
Сразу поднялся шум, говор, отдельные возгласы. Князь Мономах поднял руку, и все примолкли.
— И такое место есть. Но до него не только надо дойти до половецкого набега — надо заставить половцев пройти на это место, где мы их и встретим.
— А как мы их заставим? — спросил кто-то из удельных князей, не встав с места. — Каков твой план?
— Если мне приснится план завтрашнего боя, я немедля извещу тебя об этом, — сказал Мономах с легкой усмешкой.
Все промолчали.
— А я немедля поручу своим разведчикам выяснить, кто именно навел этот сон на моего побратима, — сказал Свирид.
Рассмеялись. И примолкли.
— Половцев приведет к месту сражения личная охрана моего брата великого князя Киевского Святополка Изяславича. Брат знает это место и во имя спасения Руси пожертвует своей личной охраной.
— Будет так, — подтвердил великий князь и вздохнул.
— У нас еще есть кое-какое время, — сказал Мономах. — И за это время лазутчики начальника тайной разведки проведут княжеские и Отдельные дружины к месту, где они соединятся и где состоится решающая битва. Эти дружины я расставлю для боя сам. Готовьте дружины, а я пока поговорю с моим братом.
Великий князь Святополк Изяславич и единый воевода Мономах остались один на один.
— Позволь дать тебе совет, брат мой, — сказал Владимир.
— Говори.
— Городок Клянск на самой дальней окраине Киевского княжества. Там узкие, а порой и тупиковые улицы, множество проходных дворов. Повели своему начальнику личной стражи запутать половцев в этих переулках и проходных дворах. Половцы не любят и не умеют воевать в городах. Пусть начальник стражи помотает их, собьет со следа, оторвется и прямиком помчится ко мне. Пока половцы будут разбираться, куда он подевался, я повелю ему приготовить к поджогу мост через Клянку и, не поджигая его, скакать прямо к тебе, великий князь.
Святополк с облегчением улыбнулся:
— Прими мою благодарность, брат. — И протянул Мономаху руку.
Крепкое рукопожатие сказало обоим больше слов.
2
Все вооруженные силы, которыми располагал Мономах, в тусклом предзорье уже двигались к городку Клянску. Вел их личный гонец великого князя Киевского, за которым пешком поспевали сводные дружины удельных князей, отдельные дружины воевод, волы тащили обозы с запасами стрел, оружия, воды, продовольствия. Замыкали шествие санитары Меслима. В его отряде тоже был свой обоз, возы которого были заботливо укрыты рогожами от любопытных глаз.
Шагать по высушенной в прах, убитой солнцем земле было тяжко до боли в сердце. За четыре месяца небывалого зноя земля под пылью превратилась в камень.
Единый воевода князь Мономах в полном боевом наряде тоже шел пешком, тоже изнывал от накопленного степью жара, тоже обливался потом, но шагал широко и бодро. И, глядя на вождя, все старались шагать бодро и широко. А кто не выдерживал и падал, того санитары Меслима тотчас оттаскивали с дороги, давали глоток воды, и он либо возвращался в строй с новыми силами, либо его укладывали на воз.
Наконец перевалив небольшую возвышенность, дружины увидели реку, и люди, забыв про усталость, побежали к воде.
— Стоять!.. — во всю мощь своих легких крикнул Мономах. — К речке — по очереди. Воеводам — следить. Пить воду запрещаю, пока не прополощете горло. За порядок отвечает воевода обоза Меслим. Кто не прополощет горло, того лишать воды вообще — беспощадно оттаскивать от воды. Ясно?!
Жаждущих оттеснили. Места у речки заняли воеводы, следящие за очередностью.
— Не более трех глотков, — предупредил Мономах. — Как загнанных коней поят, знаете, поди.
Поглядев, как начали исполнять его приказание, он пошел встречать новые подходившие дружины. Встретив, молча повел их к жалкой, деревянной крепостце заштатного и всеми забытого городка Клянска.
— Вот где нам предстоит помереть за Святую Русь. Да, помереть, но разгромить объединенное половецкое войско под знаменем хана Китана.
Воины молчали.
— Я вел вас дорогой, по которой пойдет половецкая орда Китана. И половцы увидят то, что видели вы. А что видели вы, шагая по окаменелой от жары земле?
Молчали воеводы, молчали удельные князья. Кто-то тяжко вздохнул.
— Ничего мы не видели, князь Мономах, — угрюмо сказал князь Олег Святославич.
— Там ни черта не видно, — подтвердил Железян.
— И половцы ничего не увидят, потому что последний холм скрывает Клянск от глаз. Хан Китан пройдет этот путь на рыси, но цель свою обнаружит только тогда, когда окажется на холме.
— Городишко этот? — спросил кто-то из удельных заштатных князей.
— Что он увидит-то?.. — ворчливо протянул кто-то из княжат.
— Он увидит наш строй, — улыбнулся Мономах. — И что он сделает?
— Расстреляет нас в упор?.. — со вздохом спросил воевода Железян.
— Мы — цель для сабель половецких, а не для стрел, — спокойно сказал Мономах. — И хан Китан с рыси перейдет на галоп.
— Пеших рубить? — ахнул кто-то из молодых удельных княжат.
— Так и будет, — подтвердил Мономах. — Если мы не успеем вовремя за лопаты схватиться и копать до седьмого пота. Меслим!..
Со скрипом подъехала запряженная волами телега. С нее соскочил Меслим и сдернул рогожи.
Под рогожами лежали заступы, кирки, ломы, мотыги — все, чем можно было рыть землю. Первым за тяжелый лом ухватился Мономах.
— Что может остановить конницу, если у нас конницы нет? — спросил он, вгоняя лом в каменистую землю. — Половецкую конницу может остановить только земля. Ну, так давайте все, дружно, ее хоронить!..
Хуже всех приходилось удельным князьям и их дружинникам, поскольку до сей поры им не случалось брать в руки ни мотыг, ни заступов: для этого у них были рабы и крепостные смерды. Но… Но они поклялись исполнять повеления единого вождя.
— Стойте, князья! — крикнул Меслим. — Намотайте тряпки на руки, пока кровавых мозолей не натерли, а то и мечи в руках держать не сможете. Тряпки в моей телеге. Живо, живо!..
Князья похватали тряпки, замотали ими ладони, начали долбить и копать, но тут крикнул Железян:
— Копать вам не след! Лучше перебрасывайте землю на откос!..
— Верно сказано, — отметил Меслим.
С этой работой князья кое-как еще справлялись. Ров вырастал на глазах. Копали все, кроме стрелков Добрыни. Им следовало беречь как силы, так и руки, поскольку от этого зависела меткость стрельбы. Лучше всех копали дружинники Железяна. Это были вольные люди, имевшие семьи и собственные участки свободных земель, с которых они и кормились.
