Всему своё время - Валерий Дмитриевич Поволяев
Безотчетная улыбка расплылась на Костином лице – он был дома. Как это здорово звучит – до-ома!
Но, черт побери, почему все спит и никак не может проснуться жена? Неужто не чувствует, что мужик в дом завалился? «Валька!» – хотел было закричать, но сдержался.
Зафыркал, засипел чайник на плите. Корнеев вырубил газ, достал из шкафчика жестяную банку с заваркой, улыбнулся по-детски счастливо – все ему тут нравилось, даже ночь сегодняшняя, – чай в банке был приготовлен по особому рецепту, его собственному, а значит, был великолепен: смешано три сорта – грузинский, цейлонский, плюс немного, для вкуса, редкий краснодарский, да еще насыпаны корешки душицы, тертая сухая мята и чабрец – крымские пряные травы, которые они с женой привезли в прошлом году из Ялты. Насыпал смеси в стакан – он всегда заваривал чай «по-ленивому», в стакане, накрывая его блюдцем, – залил крутым кипятком.
Валентина сразу услышала, что приехал муж, в тот момент, когда сквозь сон пробилось осторожное, едва приметное корябанье, Костя еще только прилаживал ключ к замочной скважине, – тогда она и проснулась. В голове мелькнула испуганная мысль: а вдруг? «Чего вдруг? – трезво спросила она себя. – Есть вещи, которые никому не дано разгадать, так они и уходят в могилу вместе с владельцами». Ее встреча с Володей – из подобных вещей. Никто никогда об этом не узнает.
Но если посмотреть со стороны, в душе все-таки сидела опаска, робость: ведь разгадать человека, какой бы сложный механизм из себя он ни представлял, можно, почти всегда можно, исключений практически нет – надо только быть хорошим наблюдателем.
«Самое важное – быть предельно естественной. Естественной и искренней», – наказывала она себе.
Подумала: хорошо, что Костя ночью приехал, а не днем – есть время для адаптации, можно привыкнуть к его появлению. Днем она была бы, как… даже невозможно определить, кем бы она была днем. Поежилась: плохо было бы ей.
Когда, заглянув в спальню, муж позвал ее, Валентина не отозвалась, лишь участила дыхание: сон в такую глухую дождливую пору бывает особенно крепок. Муж поверил в это и звать вторично не стал, отправился на кухню, затих там. Будто умер – до Валентины не доносился ни один звук.
Она захотела уснуть, но сон не шел к ней, на душе было тревожно и муторно. Минула бездна времени, прежде чем Костя снова появился в спальне, большой, бесшумный, ловкий. Отзываясь на этот приход, Валентина зашевелилась, выбросила из-под одеяла руки, потянулась, затем вскинулась разом, открыла глаза:
– Ты?
В тот же миг Костя очутился около Валентины, сел на пол рядом с тахтой, взял в ладони ее руку, вялую со сна, гладкую, нежную, прижал запястье к губам:
– Здравствуй, моя маленькая, здравствуй, моя хорошая…
Она потянулась к нему.
– Здравствуй!
– Как ты живешь тут без меня?
– Без тебя живу плохо.
Сжав ладонь жены пальцами, Костя провел ею по своей щеке, колючей, пахнущей бензином, снова коснулся губами запястья:
– Здравствуй, моя хорошая. Как давно я не видел тебя.
– Я тоже. Уже забыла, как ты выглядишь.
– Вот я и прилетел, чтобы ты вспомнила.
– Есть будешь?
– Нет. Я выпил чаю.
Она ощутила в себе что-то щемящее, виноватое – размякла от его простых слов. Костя вел себя, как школьник. И слова были детскими, с какими дети обращаются, пожалуй, только к матери.
– Я соскучился по тебе…
– Как там, на севере?
– Воюем потихоньку. Из позапрошлого в будущее идем, спотыкаемся, падаем, встаем. Синяков полно. Песни самодельные поем, понимаем слабости людей, знаем и свои… Так, кажется, в стихах изложено? Володьку видела? Жив он, здоров?
– Как-то видела, – ответила Валентина спокойным ровным голосом, внутренне удивилась: не ожидала, что так спокойно ответит. – Давно, правда. Жив был и здоров, сейчас не знаю.
– Ну и хорошо, – почти равнодушно пробормотал Костя. Помотал головою: – Эх, на пенсию бы. Вот отоспался бы! Как в детстве, под самую завязку. А Володька, он мог бы и чаще появляться. Погряз в своей науке, галош, наверное, не снимает… А может, «шерше ля фам» виновата, а? Женщину, может, надо искать?
– Не знаю, – спокойно отозвалась Валентина, про себя подумала с неподдельным восхищением: «Ох и стерва же ты, Валька! Ни один нерв, ни одна жилочка не дрогнули!» Произнесла: – Вообще-то ему пора к берегу прибиваться.
– Пусть пока холостякует, – произнес Костя, неожиданно подумал о своем возрасте, сравнил его с Володиным, оценил преимущества: чем старше мы – тем умнее, осторожнее, опытней, истина проста, как земля, как вода, как небо. – Хорошо быть холостяком! Хотя мудрые люди считают, что холостяк живет, как граф, а умирает, как собака.
– Ну, такой конец нашему с тобой родственнику не грозит, – уверенно произнесла Валентина. Спросила в свою очередь: – А Сергей, он как?
– Новую скважину забурил. Считает, что последнюю в своей жизни. Похудел – один нос да зубы остались.
Утро было таким же нудным, как и ночь. Шел все такой же дождь, пропитывал одежду, грозя кому насморком, кому ревматизмом, и некуда, совсем некуда было деться от него. Небо, как и ночью, было низким. провисло до самой земли, гнилое, разбухшее, грозило в любую минуту прорваться, затопить город по самые крыши.
Когда пили кофе, Валентина, озабоченная, то и дело смотрела на часы – у нее была запись, студия и техника уже заказаны, люди ждали, опаздывать даже на минуту было нельзя. С другой стороны – муж дома. Виновато поглядела на него.
– Валя, ты знаешь, я соскучился по тебе, – тихо произнес он.
Она растроганно улыбнулась в ответ, приложила палец к губам: молчи, мол, и так все ясно. Костя, плотно сомкнув глаза, выпятил свой меченый шрамом подбородок, произнес совсем неожиданное:
– Если с тобой что случится… В общем, я не знаю, что тогда буду делать. Я застрелюсь, разобьюсь на вертолете, утону в реке, подохну с голода, в тайге заблужусь, замерзну в тундре. И это не блажь, не пустые обещания. Так оно и будет.
– Ах, ты… – Валентина потянулась рукой к его щеке. – Спасибо тебе. Только не надо так обреченно,
