Последние саксонцы - Юзеф Игнаций Крашевский
Поблагодарив его взглядом, исполненным благодарности, панна Аньела села междум двумя дамами, которые поглядывали на неё довольно хищно.
Всё-таки одна из них, более вежливая, начала разговор и оказалась знакомой панны стражниковны. Поэтому дальше разговор шёл достаточно доверительный.
Пани Старостина указывала Аньели особ, иногда немного злобно комментируя их пребывание в Белостоке. Панна Аньела улыбалась, слушала, училась и не забывала искать глазами того юношу, который привёл её к столу. Ей не без труда удалось его открыть в какой-то толпе, в углу, за маленьким столиком, в обществе мужчин, что она смогла объяснить тем, что он, должно быть, был с гетманом на короткой ноге, или, может, его родственником.
Изысканное застолье продолжалось довольно долго, под конец его порядок был расстроен, часть мужчин осталась в столовой зале, а дамы начали переходить в другую. После ухода Старостины беспокойная панна Аньела уже сама хотела выскользнуть за другими, когда её верный товарищ оказался рядом с боку, подал руку и в очень весёлом расположении, распихивая стоящих на дороге, проводил её в сильно освещённую залу с хорами, на которых уже раздавалась полная жизни музыка.
Сердце панны Аньелы сильно билось.
Должно быть, это был предназначенный ей муж, её спутник в будущем, о котором она мечтала. Едва проводив её снова к стулу, когда она думала, что он задержится рядом с ней, он поклонился… и исчез.
Почти в ту же минуту она увидела перед собой бунчачного пана.
Тот также был весьма оживлён после застолья и благодарно улыбался из-под седеющих усов.
– Простите мне, панна стражниковна, что я не мог служить вам за столом. Гетман навязал мне пани Старостину Пониквицкую и я должен был идти с нею в паре. К счастью, меня выручил француз.
– Француз? – живо спросила панна Аньела.
– Француз, – ответил Толочко, – и большой любимец пана гетмана, несколько лет его домочадец.
Девушка о других подробностях спрашивать не смела, дабы не пробудить в ротмистре ревность, но Толочко казался на этот раз терпеливым.
«Француз, домочадец, приятель, любимец гетмана, несомненно занимающий высокую степень в военной иерархии. Маркиз, может, или граф», – говорила себе панна Аньела, и её сердце снова забилось живей.
Теперь Толочко вместо этого чужеземца взял её к польскому, и хотя тот был отбит и панна Аньела пошла от одного к другому, по целому ряду неизвестных ей мужчин, надеясь, что судьба даст ей снова этого француза, он не приближался уже к ней. Позже подзывала его даже взглядами, полными значениями, но француз остался к ним равнодушен.
В его поведении было что-то странное, это действительно был, как говорил Толочко, домочадец, а может, родственник гетмана, потому что сам развлекался мало, но следил, чтобы развлекались другие.
Он бегал, провожал, знакомил, угощал, подбирал пару для танцев, но сам не танцевал, разве что только временно кого-нибудь нужно было заменить. Тогда он выступал с великой грацией и быстро прятался в угол.
Панна Аньела видела в нём какое-то таинственное существо.
Танцы продолжались очень долго.
Стражниковне в них не везло, мало её приглашали и сама видела, что среди этих нарядных дам, особенно замужних, с искусно сделанными причёсками на головах, с бриллиантами и жемчугом на шее, она в своём скромном убранстве, без драгоценностей, не производила никакого впечатления.
Толочко в этот вечер имел слишком много обязанностей, чтобы полностью посвятить себя девушке. Гетманова велела ему следить, чтобы её мужа не напоили. Сапега посылал его к разным лицам, с которыми хотел поговорить насчёт будущего Трибунала, наконец и гетман не раз к нему обращался. Поэтому он забегал только, когда мог, принося лимонад, пирожные и сладости, присматривая над своим сокровищем, которое, вконец уставшее и отчаившееся, почти уже дремало.
Самым болезненным было для неё то, что не могла приманить к себе этого любезного француза. Глаза её подвели, она потеряла веру в себя.
Ротмистр спросил, танцевала ли она; она отвечала кисло, что не имела знакомств, и, наверное, по этой причине её не приглашали на танец.
На этом Толочко ушёл, а так как был бунчучным гетмана, хоть в литовском войске, и имел связи, привёл ей трёх товарищей национальной кавалерии: Мерли, Пузыра и Опоркотовича. Эти вовсе не аристократические имена не понравились панне стражниковне, но ребята были очень молодые, энергичные, весёлые, но что же? У гетмана, который сам был наполовину французом, для неё подобрались такие, ни один из которых не знал французского языка, а все развязностью напоминали Буйвида.
С этим всем Опоркотович пришёлся ей по вкусу, хоть без французского языка.
Под конец вечера гетманова, желая удалиться от забав, послала Толочко к панне Аньели, который привёл её к ней.
По дороге они встретили франуза, который был сильно занят.
Панне Аньели хотелось узнать, кто это был; она очень ловко обратилась к Толочко, смеясь над тем, что этот сеньор, который имел отвагу проводить её к столу, не осмелился вести её на танец.
– Он понимал, – сказал ротмистр коротко, – потому что вести к столу, когда не хватало кавалеров, это нечто другое, лучше он, чем кто-нибудь; а что касается танца…
– Почему он не мог пригласить на танец? – спросила панна Аньела.
– Ему не подобало, – отпарировал Толочко.
– Почему?
– Ну, из того соображения, кто он.
– Как это? А кто он? Ты говорил, что он как домочадец живёт в Белостоке и гетман его любит.
– Чистая правда, – подтвердил Толочко.
– Кто он?
– Он помогает на всех балах, – закончил ротмистр, – даже говорят, что он шляхтич, но тем временем только учитель танцев. Шевалье д'Ормонт.
Панна Аньела побледнела как стена. Она! Троцкая стражниковна подала руку учителю танцев!
Ей вдруг опротивел Белосток, развлечения, свет… всё.
В ней сильно заговорила благородная гордость Коишевской.
Назавтра ещё экспедиция в Хороши на целый день, хоть обещала много удовольствия, была испорчена воспоминанием об учителе танцев.
Но от того её заслонял Опорктович, товарищ национальной кавалерии, которого стыдиться ей не нужно было.
В этот день гостей прибыло больше, а некоторые исчезли.
Под этой невинной забавой даже неподозрительный глаз мог догадаться о каких-нибудь тайных сговорах, сходках и совещаниях. Более серьёзные господа, более деятельные их товарищи, известные физиономии тех, которые служили Радзивиллам, Сапеге, Массальскому, проскользнули с бумагами и сидели где-то в углах. В канцелярии никто не имел отдыха.
Действительно, хоть там в этот день ничего не разрешилось, все на всякий случай хотели знать, с кем держаться и на кого могли рассчитывать.
