Робин Янг - Крестовый поход
Идрис сплюнул.
— Суннитом. Это не значит правоверным.
— А потом они научили меня убивать. — Назир присел на корточки. — Последнее, что я у них познал, уже став атабеком, было умение причинять боль. Я знаю, как сделать, чтобы человек жил много недель, но мучился. Знаю, какие раны лишь болят, но не убивают. Я уверен, что ты очень крепкий, Идрис, и неколебим в своей вере. Но все равно вытащу из тебя то, что мне нужно.
Церковь Святого Марка, Венецианский квартал, Акра 26 мая 1276 года от Р.Х.
Святой отец закрыл требник, и хор вместе с прихожанами начал заключительный гимн вечерни. Младенец на руках Бесины заплакал, разбуженный пением. Она принялась его качать и успокаивать. Когда люди с задних скамей потянулись на выход, Андреас, перегнувшись через сидящую рядом Катарину к Элвин, протянул ей небольшой кошель:
— Положи в ящик для пожертвований, а я выведу их на улицу.
Элвин подождала, пока прихожане рядом поднимутся со своих скамей, затем направилась вдоль прохода к причетнику, который держал деревянный ящик с отверстием в крышке. Собирал пожертвования для бедных. Элвин вытряхнула туда из кошеля три золотые монеты.
Причетник чуть расширил глаза.
— О, сколь ты щедра и благодетельна.
— Это от моего хозяина, Андреаса ди Паоло, — ответила Элвин.
— Мы упомянем его в наших молитвах.
Элвин двинулась к выходу. Остановилась у двери, ожидая, когда последние прихожане выйдут в озаренный янтарным светом двор, и почувствовала, как кто-то схватил ее за руку. Она испуганно обернулась. Уилл. На голове капюшон черного плаща.
— Как ты здесь оказался?
— Пришел тебя увидеть. — Его лицо было напряжено.
— Что случилось? Эврар?
Уилл вспомнил, что не видел ее уже две недели. С тех пор как Саймон нашел их на базаре и сказал, что Эврар умирает.
— Нет. Эврар меня тогда обманул. — Он замялся. — Ладно, объясню в другой раз. Сейчас это не важно. Я пришел сказать, что покидаю Акру на некоторое время.
— Куда ты отбываешь?
— Важно не это. Важно, чтобы ты знала.
Элвин долго смотрела на него, затем высвободила руку.
— Нет, Уилл, так не годится. Ты пришел, говоришь, что отбываешь из Акры, и ожидаешь от меня чего? Кивка? Улыбки? Мол, до свидания? Не сказав ничего, куда отбываешь, зачем и как надолго.
— Я не знаю.
— Не знаешь, куда отправляешься?
— Не знаю, как надолго. Может, на несколько недель, может, дольше.
— Нет. — Ее щеки порозовели. — Так больше не будет!
— Элвин, — громко прошептал Уилл, направляясь за ней. Догнал ее на ступеньках церкви. — Элвин!
Она обернулась. Ее зеленые глаза гневно блеснули.
— Я устала от всего этого, Уилл. Понимаешь, устала.
Люди вокруг начали оборачиваться.
Ее окликнул Андреас, стоявший неподалеку со своей семьей. Катарина весело помахала Уиллу.
— Андреас, я сейчас, — нерешительно произнесла Элвин.
— Увидимся дома. — Купец взял руку жены.
Элвин смотрела им вслед, ее щеки пылали. Гнев прошел так же быстро, как вспыхнул.
— Почему ты так со мной поступаешь? — устало спросила она.
Уилл мучился. Видеть на лице Элвин страдание было непереносимо. Хотелось сжать любимую в объятиях и держать, пока оно не исчезнет. Но как быть, если ты посвятил себя «Анима Темпли», дал клятву продолжить дело отца? Особенно теперь, когда стало известно о похищении камня. Надо помешать этому во что бы то ни стало.
— Я не хотел уезжать, не сказав тебе, — объяснил он. — Не хотел, чтобы ты гадала, куда я подевался.
Элвин порывисто вздохнула:
— Уилл, мне надо идти.
Он стоял ошеломленный, глядя ей вслед. Затем ноги сами понесли его вперед. Он побежал, не замечая, что плащ распахнулся и видна белая мантия тамплиера.
— Я обязан сделать это ради нас с тобой. — Уилл наконец догнал ее и повернул к себе. — Иначе… — Он понизил голос: — Иначе погибнут все. И не только в Акре. Нам всем грозит большая опасность.
Элвин смотрела, не понимая.
— Какая опасность? И почему ты? Почему не кто-то другой? Зачем ты меня пугаешь, Уилл. Лучше расскажи.
Мучаясь отчаянием, он завел ее в ближайший переулок.
— Но ты не должна никому рассказывать. Все очень серьезно.
— Даю слово.
И тогда Уилл поведал ей, что заговорщики, к которым, не исключено, принадлежит и великий магистр, собрались похитить Черный камень из Каабы. Это вызовет войну, самую кровавую, какой еще не знал мир. Он рассказал ей, как они с Эвраром раскрыли этот план, и, не упоминая ничего об «Анима Темпли» и Калавуне, объяснил, что имеет давнюю связь с одним из высших чинов в войске мамлюков, которого едет предупредить.
— Ты отправляешься в Каир? — встревоженно спросила Элвин. — Один?
— Да, сегодня вечером. Их надо остановить. Иначе всему конец.
В первое мгновение у Элвин возникла глупая надежда. Если мамлюки пойдут на Акру, христианам ничего не останется, как вернуться на Запад. И тогда рыцарям, в том числе и Уиллу, не за что будет воевать. И все закончится. Но она знала, что так не получится. Христиане сразу Акру не сдадут. Будут сражаться до последнего.
— Я не хочу, чтобы ты уезжал, — прошептала она.
Уилл привлек ее к себе. Элвин на секунду напряглась, словно сопротивляясь, затем расслабилась. Подняла голову, нашла губами его губы, и они слились в поцелуе. Вначале легком, затем более страстном и горячем. Их языки сплелись. Она сбросила с головы Уилла капюшон и охватила руками шею там, где завивались черные волосы, влажные от пота. Легко царапая ногтями его кожу, она слышала напряженные хриплые стоны, исходящие из глубины его нутра. Уронив на землю черный плащ, он поднял Элвин и прижал к стене, задрал юбки. Она вцепилась в него еще крепче. — Ты меня любишь?..
Он стащил с ее головы чепец, распуская волосы.
— Да.
Они занимались страстной, отчаянной любовью в темном переулке под звон колоколов церкви Святого Марка, желая лишь одного: чтобы это длилось вечно.
Цитадель, Каир 26 мая 1276 года от Р.Х.
— Где она? Где?
Калавун протиснулся мимо стражников, сопровождавших его в гарем, и побежал по коридору, заставляя слуг поспешно освобождать путь. Затем растолкал тех, кто стоял в дверях покоев. У постели склонились жены Бейбарса, Низам и Фатима, а также дворцовый лекарь. Низам повернула голову. Твердо посмотрела на него:
— Эмир…
Не замечая ее, он ринулся к постели. Взглянул на лицо дочери и замер. Невыносимое горе сжало ледяными пальцами сердце. Айша пристально смотрела на отца своими прекрасными карими глазами. Восковая кожа при свете масляных фонарей приобрела голубоватый оттенок. Он быстро оглядел ее застывшее тело, затем вернул взгляд к искаженному страхом лицу, открытому рту, откуда торчал распухший пурпурный язык. Задушена? Но нигде не было видно следов насилия. Калавун коснулся пальцами ее кожи и быстро отдернул. Она была холодная.
— Вы прочитали молитву? — спросил он, не оборачиваясь.
— Мы только что вошли, — ответила Низам.
Подал голос лекарь:
— Эмир Калавун, она мертва уже больше четырех часов. Наверное, подавилась едой.
Как будто не слыша его слов, Калавун наклонился к уху дочери и прошептал:
— Ашаду ан ла илаа илла-лла. Ва ашаду анна Мухаммадан расул-Улла.
— Где мой сын? — спросила Низам у стоявшей сзади служанки. — Пусть его найдут. Барака должен быть здесь.
Откуда-то слева раздался пронзительный вопль, но Калавун его почти не слышал. Его глаза застилали слезы. Ничего не видя перед собой, он подхватил безжизненное тело дочери на руки и начал баюкать, сдерживая рыдания. А вопли продолжались.
— Уберите ее! — приказала Низам. — Уберите отсюда эту тварь!
Сквозь туман Калавун увидел сгорбившуюся на подоконнике маленькую коричневую обезьянку. Она дрожала мелкой дрожью, расширив в ужасе янтарные глаза. И пронзительно кричала. Евнух попытался ее достать, но обезьянка прыгнула на оконную решетку и повисла на ней с несчастным видом. Блуждающий взгляд Калавуна наткнулся на поднос на столике в изголовье кровати, тарелку с недоеденным рисом и пустую чашу. Казалось, поднос поспешно оттолкнули в сторону. Чаша лежала опрокинутая на кучке сухого желтого риса. Евнух продолжал ловить обезьянку. Калавун резко опустил Айшу на постель и встал.
— Кто принес ей еду? — Его голос потонул в шуме. — Кто? — рявкнул он, и все затихли. — Я спросил, кто принес ей это?
— Слуга, — ответила Низам, — перед намазом. Айша попросила ее не беспокоить. Сказала, что хочет побыть одна. Служанка пришла убрать посуду и нашла ее на полу.
— Она захотела полежать, — добавила Фатима, избегая свирепого взгляда Калавуна. — Сказала, что ей нездоровится.
— Это было до еды или после?
Низам нахмурилась:
