Иван Евграшин - Стальной лев революции. Восток

Иван Евграшин

Стальной лев революции

Восток

Книга вторая

Так пусть же КраснаяСжимает властноСвой штык мозолистой рукой,С отрядом флотскихТоварищ ТроцкийНас поведет на смертный бой!

От автора

Живет в нашей стране одна песня, известная под названием «И вновь продолжается бой». Невероятное по своей энергетике произведение. Есть там такие слова:

«Песнь летит во все концы,Вы поверьте нам, отцы!Будут новые победы,Встанут новые бойцы»…

Вот я думаю…

Ладно, бойцы уже не встанут, и побед не будет, а вот перед отцами неудобно получилось. Продали мы их.

Пролог

30 декабря 1918 года.

Екатеринбург.

Андрон Селиванов, вырвавшись с фронта, благополучно добрался санитарным поездом до Екатеринбурга. Мужик неописуемо гордился собой. Он не только сумел далеко продвинуться в сторону родной Акмолинской области, но и смог угодить господам военным врачам, ухаживая за тяжело ранеными во время дороги, заменив пропавшего санитара. Селиванов не знал, куда тот пропал, но, оказавшись практически единственным на весь вагон более или менее подвижным, как умел, помогал врачам и сестрам милосердия. Нога болела несильно, и Андрон умудрялся поспевать везде и всюду.

Сейчас он стоял возле вагона начальника их санитарного поезда и ожидал решения своей дальнейшей судьбы. Самоотверженная работа Селиванова впечатлила врача, который проводил осмотры раненых, и солдату пообещали место санитара. Кандидатура Андрона всех полностью устраивала, так как при этом отпадала необходимость как искать нового санитара, так и сообщать начальству о пропаже предыдущего и обстоятельствах, при которых это произошло. Самое главное — все прекрасно устраивало самого Селиванова.

Поезд находился на главном пассажирском вокзале Екатеринбурга, куда прибыл вчера вечером. В настоящий момент из вагонов выгружали последних раненых, остальные уже были отправлены в городские госпиталя. Для удобства выгрузки тяжелораненых санитарный эшелон поставили на первом пути, но немного в стороне, в самом конце перрона, видимо, для того чтобы не смущать видом человеческих страданий множество солдат и офицеров, находившихся на станции.

Мороз стоял крепкий. Ветра практически не было. С неба нехотя падали маленькие снежинки. С места, где скучал Селиванов, открывался хороший вид в город. Смотреть же в сторону путей солдату опротивело. Так-то — ничего, но всю картину портили горки шелухи от семечек, давние — присыпанные снегом, и свежие — недавно налузганные. Эти горки достаточно равномерно распределялись практически по всему перрону, исключая не очень большую площадку прямо перед центральным входом в вокзал, да и на путях их тоже накопилось немало. Возле некоторых кружком стояли солдаты, сплевывающие шелуху и занятые своими разговорами. Периодически их окутывал дым от маневрирующих по станции паровозов, и люди как бы пропадали из этого мира, а потом появлялись вновь, как ни в чем не бывало. Народу на станции толпился всегда. Люди, гражданские и военные, приезжали и уезжали, а горы шелухи росли. Убирать их было совершенно некому, да и незачем.

Рыжий солдат сначала с интересом рассматривал вокзал, а потом начал присматриваться к окружающим. Андрон покуривал, ожидая положительного решения своего вопроса, и крутил головой по сторонам. В костыле особой нужды не было, поэтому солдат приставил его к вагону. Кроме того, Селиванов опасался, что начальник поезда приняв его за инвалида, может и отказать ненароком (Не дай Бог!).

С того места, где стоял будущий санитар, прекрасно просматривалась большая часть привокзальной площади, по которой сновало множество людей, как военных, так и гражданских. Все занимались своими делами. Кто торговал, а кто и воровал. Одни уезжали, другие приезжали. Кто-то грузил товар на подводы, кто-то ругался. В толпе сновали продавцы всего и вся. Создавалось впечатление, что привокзальная площадь — филиал Центрального городского базара. Все это гомонило, орало, ругалось, материлось. Над толпой поднимался пар. Все это походило на растревоженный муравейник, который месит грязный снег по каким-то своим надобностям. Недалеко от Андрона облюбовали себе место возчики. Тут же топтались возле своих мешков целый ряд торговок семечками. Бабы переругивались между собой и с возчиками, пересмеивались, шутили, зазывали прохожих.

Внезапно совсем недалеко раздался истошный визг, — Держи вора! — Некоторое время народ хаотично бурлил в том месте, потом кто-то громко и радостно заорал: — Поймали! — Толпа загомонила еще сильнее и бросилась кого-то бить и что-то смотреть. Через пару минут появились конные казаки, перед которыми люди недовольно расступились, пропуская. Казаки забрали у толпы кого-то, видимо, воришку, и вместе с ним удалились, лишив, таким образом, людей развлечения.

Несколько раз к зданию вокзала подъезжали легковые автомобили и грузовики. Они непрерывно сигналили, пробираясь к своей цели. Люди, пропуская эти чужеродные тела, расступались, затем толпа снова смыкалась и становилась единым живым, своеобразно пахнущим организмом никогда не знавшим мыла.

Андрон, бывавший несколько раз в заезжем цирке, чувствовал себя зрителем в первом ряду. Он смотрел на разворачивающееся перед ним представление, посмеивался про себя и спокойно курил. Спустя какое-то время его внимание привлекла разношерстная толпа народа, быстро собирающаяся у одного из вновь пришедших со стороны Перми эшелонов. Там были и мужчины, и женщины, и солдаты, и офицеры, и даже дети. Еще Андрон заметил нескольких священников. Перед попами, благословляющими всех подряд, ломали шапки, низко кланялись, по очереди подходили за благословением. Некоторые, видимо, самые верующие, бухались перед служителями церкви на колени, совершенно не обращая внимания на грязь под ногами. Народу на том конце перрона все прибывало, и через некоторое время шум толпы начал перекрывать звуки собственно станции.

Из вагона выглянул начальник поезда с погонами капитана. Он, видимо, вышел в тамбур подышать, услышал шум и решил выяснить, в чем тут дело. Селиванов, заметивший движение на площадке, быстро повернулся. Увидев Андрона, военврач сначала нахмурился, но потом, оглядев рыжего солдата, который не только успел отбросить окурок, но и принять стойку «смирно» и отдать честь по всем правилам, без всякого окрика, приветливо обратился к нему:

— Ты, что ли, братец, рядовой Селиванов?

— Так точно, Ваше Благородие!

Коллежский асессор еще раз оглядел солдата и подумал о том, что давненько он не видал такого бравого служаку, а главное — старательного, если, конечно, верить рекомендациям.

— Зачисляю тебя санитаром. Поступаешь в распоряжение доктора Хватова. Хвалит он тебя, да и сам теперь вижу — молодец!

— Рад стараться, Ваше Благородие!

— Вольно, Селиванов, — начальник поезда дождался, когда Андрон встанет «вольно». — Вот что, служивый… Сходи посмотри, что там происходит, потом доложишь.

Солдат отдал честь и двинулся на другой конец перрона, в сторону толпы, которая все прибывала. Подойдя ближе, Селиванов увидел открывающуюся дверь одного из товарных вагонов. Толпа загомонила еще сильнее. Из вагона стали спрыгивать какие-то люди.

Красный командир Андрей Горшков попал в плен по собственной неосторожности. Кто знал, что колчаковцы, вдруг побежавшие в панике под натиском его батальона, неожиданно развернутся, а с флангов кинжальным огнем по наступающим в беспорядке ротам вдарят пулеметы? Батальон, который наступал на станцию Кормовище, расколошматили в считанные минуты. Кто смог и успел — тот отступил, некоторые в панике бросились бежать назад, многие погибли, а Горшков и еще восемнадцать красноармейцев попали в плен.

«Все! Отвоевались», — подумал Андрей, когда его вместе с бойцами окружили колчаковцы. Оружие отобрали, избили крепко. Однако вместо того, чтобы расстрелять на месте, попавших в плен красноармейцев рассадили по нескольким саням и скорым порядком повезли под конвоем казачков на ту самую станцию Кормовище, которую большевики так хотели занять, чтобы окружить отступавших по Горнозаводской ветке белогвардейцев. До места назначения добрались к вечеру. На станции Горшкова и его бойцов подвезли прямо к эшелону, стоящему под парами, и, недолго думая, прикладами загнали в товарный вагон. Как только пленных затолкали внутрь и закрыли за ними дверь, раздался свисток. Состав тронулся. У Горшкова сложилось впечатление, что ждали только их приезда.

Эшелон двигался всю ночь без остановок. Иногда поезд замедлял ход, видимо, проходя железнодорожные станции и на подъемах, а потом вновь разгонялся. Колчаковцы явно спешили, но находящимся внутри арестантского вагона людям легче от этого не становилось. Было очень тесно. Кроме Андрея с товарищами в теплушку затолкали еще человек шестьдесят. В основном — командиры и комиссары. Кроме них в вагоне толкались и девять матросов, держащихся несколько особняком. Народ в основном сидел на корточках или стоял, так как лежать оказалось не на чем. Несколько затоптанных охапок прошлогоднего сена не в счет. Обсуждали, куда и зачем их везут, но вариантов много, а люди устали и жались друг к другу, чтобы не замерзнуть в холодном вагоне. Отхожего места тоже не было. Нужду справляли в одном из углов.