Екатерина Великая. Владычица Тавриды - София Волгина
* * *
В Москву привезли восемьдесят пять наиболее близких к Пугачеву сподвижников. Перед запланированной встречей с самим самозванцем императрица вызвала на беседу генерал-прокурора князя Вяземского. Принимала его вместе с князем Потемкиным. Генерал-прокурор прибыл со своими помощниками и соратниками.
На вопрос, каков приговор суда, Александр Вяземский твердо ответил:
– Четвертование.
– Но это бесчеловечно, – запротестовала императрица.
– А сей Пугачев и не человек, Ваше Величество, – возразил генерал-прокурор. Ужели мог нормальный человек методично истреблять свой народ, главным образом дворянство, среди них беззащитных стариков, женщин? И естьли б Емельку не предали его же люди, не стоял бы я перед вами… И мое семейство, включая моих внуков, тоже бы погибло! – убежденно воскликнул генерал – прокурор.
– Но, ведь можно просто человека обезглавить. Сразу предать смерти. К чему оные мучения? Можете себе вообразить, что сначала отрубают руку, человек истекает кровью, потом ногу, а он еще жив и так дальше, пока не отрубят голову? Зачем делать его мучеником перед народом. Разве вы не понимаете, что сие может пуще настроить народ против нас.
Вяземский явно не разделял позицию императрицы. Склонившись, он сказал:
– Стало быть, Ваше Императорское Величество, мое мнение неизменно. Опричь того, я думаю, его поддержат мои единомышленники, которые ожидают вашего приглашения за дверью.
Екатерина встала, прошлась по кабинету.
– Хорошо, пригласите их.
Получасовой разговор с ними, не убедил ни Чернышевых, ни Паниных, ни Репниных об замене четвертования. Императрица отпустила их в подавленном настроении.
Посему, решение Екатерины самой поговорить с Пугачевым, появилось не вдруг. Она хотела посмотреть на человека, коего ей, государыне, тем паче, находящейся в тягости, не хотелось предавать мучительной смерти. Такожде ее беспокоил вопрос, как могло случиться, что в империи, которую она нахваливала перед всем миром, которая покрыла себя славой военными завоеваниями, где так хорошо, как ей казалось, налажено управление, могло иметь место таковое кровавое крестьянское восстание.
Через день после встречи с генерал-губернатором Вяземским, государыня приказала привести лже-царя в порядок, дать вымыться в бане, постричь и переодеть. Она прибыла в Бутырскую заставу, где в подвале деревянного острога содержался возмутитель империи, донской казак Емельян Пугачев.
Граф Потемкин настоял присутствовать при оной встрече. Императрица согласилась с условием, что тот не будет встревать в разговор. Императрица и граф вошли в помещение, низкие потолки и грубые стены которого, хорошо освещались десятком факелов. Пугачев в цепях, прикованный к массивному деревянному столбу, сидел в глубине, охраняемый четырьмя стражниками.
Сев за грубый стол посредине помещения и пригласив Потемкина сесть слева от нее, она обратила глаза к преступнику, как она считала, злейшему своему врагу.
Перед ней предстал изрядно потрепанный, широкоплечий, темноволосый, с бородой на обветренном лице, мужик. Он сидел, широко расставив закованные в кандалы ноги, руки на коленях, припухшие черные глаза смотрели остро. Встретившись с ним глазами, императрица отвела взгляд, оглянулась на Потемкина. Тот разглядывал Пугачева исподлобья. Екатерина легко прочла в его глазах ненависть и презрение.
Екатерина с минуту молчала. Пугачев не опускал глаз.
– Ну, что ж, муж мой, Петр Федорович, – ровным голосом, наконец, заговорила государыня, – представьтесь своим настоящим именем.
– Емельян Иванович Пугачёв – донской казак, уроженец Зимовейской станицы, – ответил тот простуженным голосом.
– Что же за станица у вас такая, уже второй возмутитель земли русской произошел оттуда. Не родственник ли ты разбойнику Стеньке Разину?
– Нет, не родственник, земляк.
Пугачев держался с достоинством, говорил четко, слова звучали внушительно.
– Ведаешь ли, чем кончил оный Разин – зачинщик смуты?
– Стало быть, ведаю.
– И ведаешь, что тебя ожидает четвертование?
– И об том знаю.
Пошелестев бумагами на столе, найдя нужную, императрица приступила к допросу:
– У меня токмо три вопроса к тебе. Первое: кто надоумил тебя назваться именем моего покойного мужа? Кстати, если ты мой муж, как же ты мог жениться при живой-то жене? – обратилась она к Пугачеву. Тот, помолчав, брякнул:
– Стало быть, черт попутал, государыня.
– А где он тебя не попутал! – взорвался Потемкин. Екатерина строго взглянула на фаворита и продолжила:
– Стало быть, чёрт попутал, сказываешь. Тогда второй вопрос: кто из моих вельмож, возможно, помогал тебе?
Пугачев пожал плечами, сразу громко забряцали цепи.
– Никто мне не помогал, государыня. Никто, опричь некоторых офицеров.
Екатерина кивнула:
– Знаем тех офицеров. И последнее: кто из чужеземных правителей поспособствовали тебе?
Последовал короткий, но довольно содержательный разговор.
В целом, из его сбивчивого рассказа, она поняла едино то, что люди не поднялись бы, коли б не тяжелые условия жизни, полная безнаказанность обидчиков, зависимость, рабское положение крестьян. Они устали подчиняться прихотям, капризам своих хозяев, подвергаться настоящими преступлениями, творящимися в усадьбах, большинство из которых оставлялись без расследования и последствий.
– К тебе, государыня, стало быть, не можно достучаться, хоть и слывешь справедливой, – сказал он, вперив глаза в пол. – Ты же запретила крестьянам жаловаться на помещиков. Вот никакой другой возможности искать правду у народа не осталось, окроме бунта.
– То – правда: я запретила обращаться напрямую ко мне. Зато можливо подавать в суд. Что ж ты не обратился туда?
– Там такожде правды не добьешься, – сказал тот, как прежде, вперив глаза в пол.
– Ну, а зачем назвался моим мужем?
– А как иначе можно было поднять обиженный народ? Некоторые знали или догадывались, что я обычный казак, но людям все едино: им нужен был предводитель, коий бы вел их против их притеснителей. Они хотели верить, что доброго царя не убили, а он прячется до лучших времён. Стало быть, я был их надежа – государь.
– Никто не догадывался, как может сей бунт кончиться с их надежей?
– А людям нечего было терять. Они верили, что есть мой указ о скорой вольности или о переходе всех крестьян в казну, коий избавит их от рабства, стало быть – невыносимая жизнь их облегчится.
– Вот и облегчил! – паки разъярился Потемкин, – теперь половину их перевешают, как ты вешал дворян и помещиков! – Граф смотрел на колодника снизу – вверх некоторое время. – Правды они искали! Огнем и мечом своих же русских губили! На помазанницу Божью замахнулись, безумцы! Безголовый ты, Емелька, казак! Всех донских казаков надобно изничтожить!
Потемкин не на шутку разошелся, Екатерина с трудом его остановила после того, как приказала увести злодея-самозванца.
* * *
Императрице, по ее приказу, был представлен и палач. Крепкий, румяный, в косоворотке, лет тридцати семи, похожий на сказочного доброго молодца, он преданно смотрел в глаза
