Екатерина Великая. Владычица Тавриды - София Волгина
Корберон с видимым удовольствием знакомился и часто подходил к Нарышкину, удивляя его в сей вечер своими познаниями: француз поведал, что фрейлины русской царицы получают две тысячи в год, а выходя замуж им дают двадцать тысяч приданного, что замужние статс-дамы носят на груди портрет государыни, а фрейлины – шифр, и что сии знаки достоинства даются им на всю жизнь. Промеж тем, Даниэль Корберон хитро поинтересовался, кто такая Нелединская и поделился тайной: в нее, дескать, до сумасшествия, влюблен граф Андрей Разумовский.
Окроме того, француза волновало творчество соотечественника Фальконе, коий, трудясь над конной скульптурой Великого Петра, никак не может вылить головы Петра и лошади.
– Да, – говорил удрученно Нарышкин, – а ведь императрица, двор, да и народ заждался. Все хотят видеть скульптуру царя Петра. Однако, не скоро еще увидим сие творение, не до того теперь.
– Отчего же? – спросил Корберон.
– Известно отчего! Императрица упражнена Емелькой Пугачевым и его лихой армией.
* * *
Война с турками вдруг и неожиданно, завершилась. Освободившиеся на турецких границах войска – всего двадцать кавалерийских и пехотных полков – были отозваны из армий для действий против Пугачёва, который после триумфального вхождения в Саранск и Пензу, метил на Москву, где ещё были свежи воспоминания о Чумном бунте, имевшем место три года назад. Генерал-аншеф Петр Панин, беспощадно карая пугачевцев по ходу движения своих войск, вызвал с бывшего театра войны с турками генерала Александра Суворова, и стянул под свое командование в Первопрестольную семь полков.
Изрядно напуганный страшным крестьянским движением, московский генерал-губернатор князь Михаил Никитич Волконский распорядился поставить рядом со своим домом артиллерию. Полиция усилила надзор и рассылала в людные места осведомителей с тем, чтобы хватать всех сочувствующих Пугачёву.
Императрица получила депешу, что премьер-майор Иван Иванович Михельсон повернул к Арзамасу, дабы перекрыть дорогу к Москве. Генерал Мансуров выступил из Яицкого городка к Сызрани, генерал Голицын – к Саранску. Повсюду Пугачев оставлял бунтующие села и деревни, которые с трудом усмиряли отряды, отличившихся при штурме Татищевской крепости, премьер-майора Карла Муфеля и секунд-майора Густава Меллина.
– Господи, Гриша, – беспокойно сетовала Екатерина, – теперь супротив Пугачева толико наряжено войска, что таковая армия и соседям была бы страшна…
– Не знаю, как соседей, но злодея Пугачева она должна устрашить и изловить, – незамедлительно ответствовал тот. – Тем паче, что сюда, из придунайских княжеств, отозван такожде и Александр Суворов. Он весьма смелый и умелый генерал. Генерал-аншеф Петр Панин поручил ему командование войсками, кои учинят все, дабы разбить основную пугачёвскую армию в Поволжье. Поверь, остались считанные дни до поимки злодея, понеже за дело взялся генерал Суворов!
Екатерина не стала противуречить, но лицо ее выказывало сумление.
Однако, вскорости, слова графа Потемкина подтвердились: последнюю неудачу лже-царь Петр Третий потерпел при штурме Царицина в конце лета. Получив известие о настигающем его корпусе Ивана Михельсона, Пугачёв поспешил снять осаду с Царицына и двинулся к Чёрному Яру. В Астрахани началась паника. В это время, прибывший туда генерал Суворов, действуя, как всегда, быстро и целенаправленно, посадил пехоту на лошадей, отбитых у Пугачева, взял в одной из бунтовавших деревень полсотни пар волов и двинулся в степь, где скрывался мнимый царь Петр Федорович. По пути его отряд рассеял бунтующих казахов и прибыл в Яицкий городок. Напуганные одним именем генерала Суворова, зная, что будут в скорости разбиты, близкое окружение Пугачева, решилось на предательство, тем паче, что за голову Емельяна Пугачева полагалась государева награда. Суворову оставалось токмо поместить, арестованного его же соратниками, главного бунтаря – самозванца в деревянную клетку на двухколесную телегу. Окружив телегу сильным отрядом, генерал Суворов доставил Пугачева в Синбирск и сдал его своему начальнику, генерал-аншефу Петру Панину.
Новость сия чуть ли не мгновенно достигла столицы и стала известна вице-президенту Военной Коллегии Григорию Потемкину, коий сразу же сообщил ее императрице.
После объятий и радостных восклицаний, Екатерина задумчиво молвила:
– А ведь в сей победе, немалую подмогу учинил комендант Царицына – Иван Ефремович Цыплетев, сорока восьми лет. Несгибаемой воли человек! Впрочем, не мудрено: он ведь родственник русских царей…
– Цыплетев? Первый раз я услышал его фамилию, когда отсылал циркуляр укрепить царицынский гарнизон от Емельки.
– И ведь укрепил тщедушный городишко так, что Пугачев не мог взять его! – заметила гордо Екатерина. – Следует наградить оного коменданта. А лучше, призвать его сюда, услышать истину из его уст о том, как сумел остановить ворога.
– Всенепременно, матушка, наградим истинного патриота отечества – Ивана Цыплетева! – охотно согласился Потемкин.
* * *
Кучук-Кайнарджийский мирный договор между Россией и Османской империей завершил русско-турецкую войну. В условиях мира, русские торговые корабли в турецких водах уже полгода пользовались теми же привилегиями, что и французские, и английские, Россия получила право иметь свой флот на Черном море и право прохода через проливы Босфор и Дарданеллы.
Торжества по случаю заключения Кайнарджийского мира решено было провести не в Санкт-Петербурге, а в Белокаменной. Екатерина Алексеевна тщилась возвысить блеск своего двора, дав запоминающийся яркий праздник, дабы воздать должное силе русского оружия и предать забвению пережитое страной в тяжелое время Пугачевского восстания.
В конце своей любимой, на редкость мягкой в том году, осени, сорокапятилетняя Российская императрица Екатерина Алексеевна вдруг почувствовала, что она паки в тягости. В сорок пять-то лет! Вестимо, сия новость весьма обрадовала графа Потемкина. У него даже появились некие новые планы, кои он не все пока доверял Екатерине.
Влюбленные без меры друг в друга Екатерина и Григорий искали уединение. Она была на третьем месяце, когда они поехали в Москву, дабы там отпраздновать новогодние и рождественские праздники, позже торжественно отметить ее день рождения, и, наконец, летом принять участие в праздновании Кучук-Кайнарджийского мира с Турцией. Опричь того, императрица желала самолично говорить с нарушителем покоя целой империи – Пугачевым, казнь коего должна была иметь место в Первопрестольной на лобном месте.
Естественно, с ними отправилась свита, в которой состояли статс-дама графиня Брюс, ее брат, фельдмаршал Румянцев, камер-фрейлина Протасова, фрейлины Полянская, Шкурина, графиня Бутурлина, княжны Белосельская, Волконская и Сенявина, граф Брюс, графы Чернышев, Нарышкин, гофмаршал Орлов, секретари Козьмин и Ребиндер, камергеры князья Несвицкий, Нелединский, граф Чертков, Будлянский, Обухов, Бибиков, Талызин, Лопухин, камер-юнкеры Михаил Потемкин, Загряжский, Спиридов, Васильчиков, Дивов, граф Головкин, а такожде и Великокняжеский двор с обер-гофмейстериной Марией Румянцевой, генерал-аншефом Николаем Салтыковым, камер-юнкерами князем Александром Куракиным и графом Андреем Разумовским, коего государыня вызвала для инструкций перед отправкой с дипломатической миссией в Неаполь. Опричь того, естественно, в Москву отправился и почти
