Екатерина Великая. Владычица Тавриды - София Волгина
Потемкин замолчал, разминая сцепленные пальцы рук. Екатерина, чувствуя себя разбитой, перебирала оборки своего платья, огромный брильянт на ее пальце то вспыхивал, то затухал. Потемкин морщил лоб, хмурил брови.
– Как улучшить? Вот в чем вопрос? – паки, в задумчивости, медленно проговорил граф. – Стало быть, что надобно учинить? – наконец собрался он с мыслями. – Надобно много чего поменять в управлении государством, выяснить каковые меры надобно предпринять, дабы не допустить впредь такие бедствия в нашем многострадальном отечестве.
Он обратил к Екатерине свой единственный глаз.
– Что-то я не припомню в истории чужестранных соседей таких страшных бунтов. Может статься, ты знаешь о подобных крестьянских восстаниях?
Она отрицательно качнула головой:
– В нынешнем веке не припомню такового… – ответствовала она. – Соседи наши умудряются жить поспокойнее.
– Вот и надобно понять, отчего жизнь их проистекает в спокойствии. Не идут друг супротив друга, брат противу брата в страшной сечи.
Екатерина сжала виски. Глаза ее отяжелели, потускнели.
Потемкин подошел, сел рядом, положил ее голову себе на грудь.
– Ну, вот, опять тяжелые мысли портят тебе здоровье, – он крепко притянул ее к себе. – Все будет ладно. Осталось немного времени у босяка Емельки. Успокойся!
– Непонятно мне, Гришенька, – вдруг поделилась Екатерина своими сомнениями, – отчего по смерти Бибикова, генерал-майор князь Голицын так долго сидел в Оренбурге, дав тем самым передышку Пугачеву, коий сумел за то время собрать на Урале новые войска?
Потемкин сделал неопределенную гримасу:
– Меня тоже занимает сей вопос… Есть ли бы не оная задержка, не ускользнул бы Емелька от Михельсона. Мне такожде не понятно, как сей самозванец – оборванец осмелился в третий раз штурмовать город Казань, и на сей раз учинить таковой страшный пожар, что сам чуть было не сгорел со своими разбойниками. Едва мой брат, Павел, спрятавшийся с солдатами в Кремле, сумел с ними спастись от оного пожарища!
Оба помолчали, размышляя над сим фактом.
– Но что же Голицын? Как ты мыслишь, отчего он медлил? – прервала молчание Екатерина.
Потемкин собрал брови на переносице. Вздохнув, сказал:
– Не могу утверждать, матушка, но после смерти Бибикова, полагаю, князь, сумевший первым побить супостата, ожидал назначение на его место, но, понеже Ваше Величество поручили командование генерал-поручику Федору Шербатову, князь Голицын оскорбился и стал выжидать, что и как пойдет…
Екатерина ужаснулась:
– Неужто, зависть так на него подействовала? Не можно поверить!
– Может статься – не моя правда… Все прознаем. Дай время, голубушка, Екатерина Алексеевна!
* * *
На одном из приемов при императрице, обер-шталмейстер Лев Нарышкин познакомился с новым французским поверенным в делах Мари-Даниэлем Корбероном, молодым человеком приятной внешности, лет двадцати пяти. Нарышкин не очень-то обращал на него внимания, тем паче, что знал: императрица не жалует французов. Однако, государыня Екатерина Алексеевна намекнула ему, что не худо было бы проследить незаметно, не шпионит ли сей молодой французский красавец в пользу своего молодого короля Людовика.
Императрица знала, что Левушке будет не трудно выполнить оное пожелание с его веселым характером, тем паче, что сведения можно было бы черпать от своих юных старших детей – Александра и Натальи, кои токмо стали выезжать в свет. Екатерина полагала, что агенты агентами, а умный вельможа, многолетний друг, тем паче, преданный, – совсем другое дело. По счастью, помощник посланника оказался весьма общительным, что было весьма по душе балагуру – шталмейстеру. Не успев познакомиться с моложавым и остроумным Нарышкиным, француз охотно рассказывал свои первые впечатления о России, первое мнение о своем дипломатическом сопернике, прусском дипломате графе Сольмсе, как с виду холодном и простодушном, а на самом деле – весьма хитром человеке, что вполне соответствовало мнению самого Льва Александровича.
– Да, оного пруссака на мякине не проведешь! Он добьется своего «не мытьем так катаньем»! – согласился Нарышкин.
Мари-Даниэль попросил повторить поговорку и записал карандашом в свою маленькую книжицу. Затем попросил уточнить ее значение. Узнав перевод ее, заулыбался, закивал головой.
– Так знаете, монсеньор Конберон, – заметил ему Лев Александрович, – сей пруссак не прост, он кавалер прусского Черного Орла и русского – Александра Невского.
– Бог с ним, с кавалером! Есть и другие интересные кавалеры. Мне нравится, к примеру, господин Браницкий. Он так любезен, много говорит о женщинах, как настоящий француз!
– М-да… Сей шляхтич еще тот прожигатель жизни. Такие люди всегда успешны в делах, потому как их все любят не знамо за что.
Корберон улыбался и внимательно слушал.
– А знаете, господин посланник, – предложил Нарышкин, – давайте встретимся послезавтра на ученьях гусарского полка, под командой графа Потемкина.
Лицо Корберона просияло. Он искренне радостно воскликнул:
– С превеликим удовольствием, граф. Я приеду с графом Лясси, гишпанским посланником, естьли вы не против.
– С гишпанским дипломатом? Конечно, императрица его весьма любит.
Корберон весьма проникся к веселому Нарышкину, и бес-конца рассказывал о себе и своих друзьях. От него Лев Александрович узнал о некоторых секретах шевалье де Порталиса, влюбленного в жену Ивана Чернышева, с которой встретился еще во Франции, поелику, любя ее, он и последовал за ней в Россию. Граф узнал, что основной работой Корберона является дешифровка депеш министра графа де Вержена из Франции и шифровка их для маркиза Жюинье, коий возглавлял французское посольство в Петербурге. Еще он не забыл поведать, что, гуляя в Летнем саду, был повержен необычайной красотой девицы Корсаковой, хотя в сердце и мечтах его живет некая прекрасная Шаролотта. Признанья сии смешили Нарышкина, но и одновременно веселили.
Нарышкин видел Корберона и какого-то молодого человека около церкви в воскресный день. Государыня Екатерина Алексеевна возвращалась из церкви после обедни в честь орденского праздника Александра Невского вместе с вице-канцлером графом Остерманом, коий представил ей молодых посланников-французов. Галантные кавалеры, изрядно смущенные, как потом признался Корберон, величием, благородством и любезностью императрицы, почтительно склонились и подошли к протянутой руке.
В тот день праздничный обед был дан в Зимнем дворце, где Корберон и его коллеги из посольства были представлены Великому князю. Бывши в тягости, жена его, Наталья Алексеевна, чувствовала себя неважно и не появлялась в обществе.
После обеда, на балу, Корберон подошел к Нарышкину. Он был в восторге от вошедшего в бальный зал красавца – Федора Орлова и просил его представить ему, что Нарышкин без труда и учинил в пять минут, заодно представил Корберона братьям Ивану и Захару Чернышевым, и их женам, а такожде завоевателю Крыма, старику Василию Михайловичу Долгорукову-Крымскому. Вездесущий Корберон в тот вечер был представлен маркизом Жюинье старой восьмидесятилетней
