Екатерина Великая. Владычица Тавриды - София Волгина
«Здравствуй, душенька. Я спала до девятого часа и теперь токмо встала. Каков ты опочивал, пришли сказать, буде писать поленишься. Рано, а ужо В. К. будет. Люблю тебя, как душу, душа, душатка милая».
Потемкин скривил губы, упоминание существования «В. К.» – Великого князя, было ему вовсе не по душе. Из-за него по вторникам и пятницам Потемкин носа не показывал в утреннее время.
Следующие признательные записки Потемкин читал, слюнявя палец и медленно перелистывая, особливо внимательно:
«Хоть тебе, душечка, до меня и нужды нету, но мне весьма есть до тебя. Каков ты в своем здоровье и в опале ли я или нету? А тебе объявляю всякую милость от Бога да и от Государыни».
«Я очень и без перевода поняла, что все сие написано было, и мой ответ точно значил, что я тебя чрезвычайно люблю и тобою весьма довольна и счастлива. Желаю, чтоб ты в том же находился положении».
«Гришенька, знаешь ли ты, вить тебе цены нету. Токмо, пожалуй, пришли сказать, каков ты после мыленки».
«Здравствуй, голубчик. Все ли в добром здоровье. Я здорова и тебя чрезвычайно люблю».
«Мамурка, здоров ли ты? Я здорова и очень, очень тебя люблю».
«Гришенька, здравствуй. Хотя, что ни говори, но люблю тебя чрезвычайно».
«Батинька, не смею приходить, что подзно, а люблю тебя, как душу».
«Милой друг, я не знаю почему, но мне кажется, будто я у тебя сегодни под гневом. Буде нету и я ошибаюсь, tant mieux. И в доказательство сбеги ко мне. Я тебя жду в спальне, душа моя желает жадно тебя видеть».
«Батинька милой, я здорова, но спала худо и мало, а Вас люблю много».
Потемкин, утомившись, прервал чтение и аккуратно сложив все записки, перехватил бечевкой.
Посидел, подумал. Улегся на кровати, вытянул ноги. Не нравилось ему, что Екатерина желала видеть его всегда и везде и не переносила его отсутствие, с трудом уступая его просьбам куда-то отлучиться.
«Однако, любит тебя царица, добрый молодец, Григорий, изрядно любит. Весьма изрядно! – подумал он с удовлетворением. – Надобно встретиться сегодни непременно. С другой стороны, ни к чему мне находиться у нее на побегушках, и зависеть от ее монарших прихотей. Надобно честь свою мужскую блюсти!»
Полежав еще немного и поразмыслив, вдруг подумал: «О каких побегушках ты, Григорий Александрович, упоминаешь, бессовестный и неблагодарный?»
Встав, он крикнул камердинера и, написав ласковую записку Екатерине, засобирался к ней с визитом.
* * *
В начале июля государыня Екатерина Алексеевна получила донесение, что на центральной площади Саранска был зачитан указ Пугачева о вольности для крестьян. Жителям были розданы запасы соли и хлеба, а городскую казну разбрасывали черни, ездя по городовой крепости и по улицам. К сообщению был приложен его Манифест. Екатерина пробежала по нему глазами и отбросила его. Позвонила и послала за графом Григорием Потемкиным. Паки взялась за чтение злостной бумаги. Сей манифест произвел на нее изрядное впечатление и воодушевил бы такожде на присоединение к войску Пугачева. Людьми движет надежда на лучшую жизнь, как говорится, «или пан или пропал». А таковых людей не один мильон…
Вошел Григорий Потемкин. Екатерина подала ему бумагу.
– Изволь Григорий Александрович, посмотреть сей манифест, прочитай его вслух, послушаю его.
Потемкин, повертев его в руках, принялся медленно и членораздельно вычитывать:
«Объявляется во всенародное известие
Жалуем сим имянным указом с монаршим и отеческим нашим милосердием всех, находившихся прежде в крестьянстве и в подданстве помещиков, быть верноподданными рабами собственной нашей короне; и награждаем древним крестом и молитвою, головами и бородами, вольностию и свободою и вечно казаками, не требуя рекрутских наборов, подушных и протчих денежных податей, владением землями, лесными, сенокосными угодьями и рыбными ловлями, и соляными озёрами без покупки и без оброку; и свобождаем всех от прежде чинимых от злодеев дворян и градцких мздоимцов-судей крестьяном и всему народу налагаемых податей и отягощениев. И желаем вам спасения душ и спокойной в свете жизни, для которой мы вкусили и претерпели от прописанных злодеев-дворян странствие и немалыя бедствии.
А как ныне имя наше властию всевышней десницы в России процветает, того ради повелеваем сим нашим имянным указом: кои прежде были дворяне в своих поместиях и водчинах, – оных противников нашей власти и возмутителей империи и раззорителей крестьян, ловить, казнить и вешать, и поступать равным образом так, как они, не имея в себе христианства, чинили с вами, крестьянами. По истреблении которых противников и злодеев-дворян, всякой может возчувствовать тишину и спокойную жизнь, коя до века продолжатца будет.
Дан июля 31 дня 1774 году.
Божиею милостию, мы, Пётр Третий,
император и самодержец Всероссийский и протчая,
и протчая, и протчая».
Потемкин дочитал и, паки повертев бумагу, бросил ее на стол. Упершись руками о спинку стула, он склонил голову в раздумье. На Екатерину он не смотрел: знал, она крайне раздражена и раздосадована.
– Опять, небось, их грамотей, Иван Почиталин, писал, – заметила с иронией Екатерина. – Оному казачку всего-то двадцать лет, сказывают, его отец послал к Пугачеву служить.
Потемкин, подняв голову и выпрямившись, молвил с усмешкой:
– А ты думала, государыня – матушка, так быстро можно покончить с чернью? Поди теперь, успокой их отцов, сыновей… Не хотят они жить по – старому, по-скотски…
Потемкин мрачно уставился на карту. Екатерина нервно прохаживалась по кабинету.
– Ведаю, что ты хочешь сказать. Понимаю, надобно улучшить их жизнь. Ужели я противу оного?
Как улучшить? Вот в чем вопрос?
Потемкин побарабанил пальцами по столу:
– Как? Надобно сериозно об том думать нам всем и, особливо, правительству.
Обсудив сей вопрос с некоторых сторон, Екатерина устало откинулась в кресле. Прикрыла глаза.
– Откуда сей разбойник берет толико народу? – возмущенно вырвалось у нее. – Двадцать пять тысяч! А ведь совсем недавно, после последних боев, у него оставалось в десять раз меньше народу!
– Слава Богу, количество не всегда решает исход битвы, – мрачно заметил граф, – Михельсон действовал верно, он ударил по основному пугачевскому ядру – Яицкому.
– Надобно, как следует вознаградить его.
Потемкин молчал. Екатерина не спускала с него глаз:
– Но, что же, Гришенька, следует далее учинить нам? – спросила она дрогнувшим голосом. – Должон же быть выход… Он призывает убивать дворян, он их уже уничтожил несколько тысяч…
– И еще немало падут от него и его помощника, сего башкирца, Салавата Юлаева, – бесстрастно заявил Потемкин. – А
