Екатерина Великая. Владычица Тавриды - София Волгина
«Емельку Пугачёва четвертовать, голову воткнуть на кол, части тела разнести по четырём частям города и положить на колёса, а после на тех местах сжечь».
Вместе с Пугачёвым к четвертованию был приговорён и его помощник Афанасий Перфильев. Ещё три человека – Шигаев, Подуров и Торнов были приговорены к повешению. При этом члены суда духовного звания хотя и согласились с приговором, но воздержались от подписания окончательного его текста. Оное должна была сделать государыня.
Приговор был приведён в исполнение десятого января семьдесят пятого года на Болотной площади. Стоя на эшафоте, Пугачёв крестился на соборы, кланялся на все стороны и просил православный народ отпустить его согрешения. Молодой палач, имея тайное указание от государыни Екатерины Алексеевны сократить мучения осуждённых, сначала отсек голову и лишь потом, четвертовал. Первую жену Пугачёва Софью Дмитриевну и детей Трофима, Аграфену и Христину, а также вторую жену – Устинью Петровну приговорили к содержанию в Кексгольмской крепости.
Потемкин присутствовал на казни.
– Да, зрелище ужасающее, – ответил он на вопрос Екатерины, когда вернулся с Болотной площади. – Однако, спасибо тебе, Всемилостивейшая государыня, – он весьма дешево отделался. Колико он замучил русского народа, а сам легко расстался с жизнью.
Екатерина, поморщившись, спросила:
– Как народ?
– Народ? – Потемкин прошел вглубь комнаты. – Народ, государыня-матушка, ахнул и содрогнулся.
– Ахнул?
Граф остановился посередь комнаты.
– В один голос! Сам удивился. Наступила минутная тишина. Гробовая. Ну, а когда и Перфильева четвертовали, все зашевелились.
Он подошел к побледневшей Екатерине.
– Ну, все! Все позади, не думай более об том!
– Как же все позади? А башкир, Салават Юлаев? Что с ним делать? Он так молод… всего-то двадцать один год. Отец его принес повинную и сидит теперь под стражей.
– Ну, сие он учинил уже опосля того, как сын его был схвачен в горах Каратау.
– Мне докладывали, что они из знатного рода… Юлаев-отец участвовал в боях с польскими конфедератами в составе трехтысячного отряда башкирской конницы, направленного в Польшу в помощь русской армии. Храбрость и отвага его была отмечена наградой.
– И что сыну не хватало?
Екатерина помолчала. Красивые длинные ее пальцы перебирали оборки воротника.
– Он боролся с губернскими чиновниками, которые склоняли башкир к продаже земель для строительства заводов.
Потемкин зло усмехнулся:
– Стало быть, впредь надобно урезонить аппетиты чиновников.
Медленно прохаживаясь в задумчивости, он резюмировал:
– Следствие идет медленно об сих башкирцах. Сей Салават весьма смелый и одаренный воевода. Он руководил многими ключевыми сражениями и, сказывают, ни разу не допустил полного разгрома своего войска. Грамотный, умный батыр, жаль, что без царя в голове.
Екатерина, слушавшая его с аттенцией, видела, как сверкнул его глаз, когда он грозно изрек:
– Сидеть ему в Ревельской крепости до старости, такожде, как и женам и детям Емельки Пугачева. Дабы другим было неповадно!
* * *
После проведения казней и наказаний основных участников восстания, государыня Екатерина Вторая, с целью искоренения любых упоминаний событий, связанных с Пугачёвским движением и ставивших её правление не в лучшем свете в Европе, в первую очередь, издала указы о переименовании всех мест, связанных с теми событиями. Станица Зимовейская на Дону, где родился Пугачёв, была переименована в Потёмкинскую, а сам дом, где родился Пугачёв, было велено сжечь. Река Яик – переиме нована в Урал, Яицкое войско – в Уральское казачье войско, Яицкий городок – в Уральск. Имя Пугачёва предавалось в церквях анафеме наряду со Стенькой Разиным, и даже для описания событий о Пугачеве, дабы не упоминать его имя полагалось использование лишь слов, как «известное народное замешательство». Так государыня Екатерина Алексеевна желала стереть из памяти народной страшные события того неспокойного вре мени.
Не забыла она и любимый город Казань, где сгорело около тридцати церквей, более двух тысяч домов, около семидесяти казенных строений, более десяти заводов. В августе от переживаний умер губернатор Казани фон Брандт, и Екатерина прислала на его место князя Мещерского, управлявшего до того Малороссией. Она утвердила его план возрождения города, прислала план для нового губернаторского дома, велела Сенату отправить в Казань особого архитектора.
Графу Петру Панину, назначенному главноначальствующим над Казанским, Оренбургским и Нижегородским губерниями, указала, чтоб он приказал голодающим рыть рвы и за оную работу платить деньги и давать хлеб, с тем, чтобы народ удержать на его местах и не дать заняться воровством и разбоем.
Получив от князя Мещерского доклад о самоотверженном подвиге гимназического состава при защите города, государыня подписала рескрипт о том, чтобы выдать из штатс-конторских доходов, для исправления их состояния, не за счет жалованья по их окладам: директору гимназии надворному советнику фон Каницу за полгода, учителям и другим чинам гимназии за треть, а ученикам за год. Кроме того гимназиям было выслано от университета тысячу рублев. Гимназические классы было велено поместить в уцелевшем купеческом доме, а ученикам отвели квартиры в татарских слободах. Такова была забота государыни о жителях Казани, мудрости и заботе, которой были премного благодарны погорельцы. Граф Потемкин весьма поражался милостивому попечительству, кое государыня не забывала оказывать своим поданным.
В казачьих войсках ускорили процесс их перевода в армейские подразделения. Казачьим офицерам легче передавалось дворянство с правом владения своими собственными крепостными. По отношению к Уральскому войску сделали немалые послабления. Примерно ту же политику Екатерина положила проводить по отношению к приволжским народностям.
Казна в связи с турецкой войной и пугачевским восстанием изрядно издержалась. Императрица нервничала, понеже невозможно было последнее время разговаривать с Великим князем, коий вместе с женой, Натальей Алексеевной занимался ничем иным, как мотовством денег. Вечно ему их не хватает, а оное, как известно, часто приводит к сближению с дельцами большой политики.
Государыня помнила, как самой приходилось занимать деньги у аглицкого дипломата Чарльза Уильямса, и как ей приходилось заверять его о существовании партии своих сторонников, коей вовсе на самом деле и не было. А вдруг наследник решится на заведение оной? Кто его знает? Надобно всегда ей, императрице, быть начеку. Слишком уж часто кружит возле него ловкий французский полномочный министр Дюран, да и
