Тысяча кораблей - Натали Хейнс
Греческие воины обменялись несколькими словами и опустили носилки на песок. Груз походил на груду тряпья, но оба солдата выпрямились с явным облегчением. Тот, кто стоял ближе, потер костяшками пальцев поясницу, второй же обратился к Гекабе:
— Ты жена Приама?
— Я его вдова.
— Как тебе будет угодно, госпожа, — ухмыльнулся солдат. Для завоевателей нет ничего забавнее чванливой рабыни, которая воображает, будто ее прежнее положение имеет хоть какой-то вес в новой жизни. Особенно когда рабыня эта — самодовольная старая ведьма.
— Узнаёшь? — просил грек и пнул груду на носилках у своих ног, но та не шелохнулась: тряпье было слишком сырое. Мужчина выругался, снова наклонился, ухватил конец тряпки и отбросил ее в сторону.
Никто не признал бы его в лицо. От воды и ударов о камни труп раздулся и почернел. Часть левой щеки была вырвана, на шее виднелись багровые подтеки. И только знакомая вышитая туника исторгла у Гекабы сдавленный возглас.
Она вспомнила, как Полидор впервые надел ее, поймал свое отражение в отполированной кромке кубка и рассмеялся, увидев, как забавно исказилось его лицо. Еще царица вспомнила, как рабыня делала крошечные стежки по красной материи ворота. И хотя туника успела полинять в соленой воде, приобретя оттенок сырого мяса, от которого у Гекабы скрутило живот, она узнала одеяние сына.
Поликсена подбежала к мертвому брату и бросилась ему на шею.
— Нет! — вскрикнула она. — Нет, нет, нет!
— Итак, вы его признали, — ухмыльнулся греческий воин, но его соплеменник, тот, что постарше, неодобрительно прищелкнул языком и велел:
— Оставь тело здесь. Пусть его оплачут.
— Одиссей приказал нести все, что найдем, в лагерь, — возразил первый, слегка поскучнев.
— Мы расскажем ему про находку. Пусть старуха оплачет родного сына, приятель. Представь на ее месте свою мать.
Молодой угрюмо кивнул, и оба направились к греческому стану.
— Мой брат! — взвыла Поликсена. — Мой дорогой брат!
Она чиркнула ногтями по лицу, оставив на каждой щеке четыре алые борозды. Андромаха заняла место Поликсены рядом с Гекабой и крепко обнимала свекровь, пока рыдания сотрясали дряхлое тело. Гекабе хотелось рвать на себе волосы, но у нее не было сил.
И отчего-то все они забыли, что Кассандра предсказала это событие, и убедили себя, будто безумная бормотала совершенно иные пророчества. Пророчества, которые всегда оказывались ложью.
Глава 20
Энона
Энона потеряла себя. Потеряла уже давно. Раньше она знала, где ее место — в горах, где она носилась по берегам ручьев, отдыхала под тенистыми деревьями, играла на свирели, состязаясь с певчими птицами. Ведя существование обыкновенной горной нимфы, Энона знала, как ей жить. А потом встретила Париса — и все изменилось.
Поначалу к лучшему. Но сперва Энона понятия не имела, кто такой Парис на самом деле. Изгнанный в младенчестве из Трои после предсказания, что это дитя станет причиной падения города, он не должен был пережить свой первый день. Родители не решились оставить его при себе, но не решились и убить. Приам и Гекаба отдали младенца пастуху, чтобы тот отнес его на склон горы и лишил жизни. Но пастух не смог заставить себя выполнить приказ целиком. Одно дело забрать дитя в дикую местность, и совсем другое — высоко занести посох и обрушить его на голову младенца. Поэтому добрый человек не убил ребенка, но тайно взял к себе и воспитал как пастуха при стаде коз. Разве ребенок способен причинить зло целому городу? И потом, никто никогда не узнает правды.
Поэтому, когда Энона впервые увидела на предгорьях Париса — стройного, довольно крепкого юношу в окружении коз, — она сочла его сыном пастуха. Но он был так хорош собой, даже прекрасен, что нимфа целыми днями украдкой следовала за ним. Если бы Парис хоть раз взглянул в ее сторону, Энона могла затеряться среди молодых деревьев. Но с чего ему глядеть? Она передвигалась по земле тише любой из его бойких козочек. Парис играл на свирели: подносил ее к пухлым губам и наблюдал за стадом. К тому времени, как Энона предстала перед юношей, она была уже почти влюблена в него.
В день свадьбы Парис поведал ей, что пастух Агелай усыновил его и что он происходит из троянских чертогов. Но Энона, обладавшая двумя дарами, прорицательства и медицины, с самого первого их разговора знала, что он сын Приама и Гекабы. Размышляя об их совместном будущем, нимфа слышала странный гул в голове, но не придавала ему значения. Да и к чему беспокоиться, когда она уже ждет сына?
Супруги были совершенно счастливы, пока не явились богини, потребовав, чтобы Парис рассудил их. Энона никогда не подвергала дальнейший исход сомнению, хотя понимала: остальным трудно поверить, что Парис не бросил ее — его у нее отняли. По крайней мере, в тот, первый, раз. Муж откровенно рассказал ей о случившемся: он пас стадо в предгорьях, и вдруг его окутал туман. Затем он очутился на высокогорной поляне перед тремя богинями; каждая из них настаивала, чтобы он присудил ей дорогую безделушку, из-за которой они повздорили. Энона, не успев услышать имена богинь, тотчас догадалась, кто они такие.
Нимфа не совсем ясно представляла себе доводы, которыми руководствовался Парис, делая выбор, и не знала наверняка, как разрешился спор. Ей было известно только одно: муж вернулся домой поздно, когда уже давно стемнело, потому что ему нужно было спуститься с горы и забрать коз. В тот вечер он был на редкость рассеян и несдержан. На следующее утро Парис попрощался с женой и заявил, что должен отправиться в Трою и встретиться с родителями. Прежде он никогда не заговаривал о знакомстве с царской четой и не выказывал желания поселиться в городе. Энона понимала, что пытаться остановить его бессмысленно; в любом случае она рассчитывала, что через пару дней муж вернется, получив ответы на свои вопросы.
Только когда Парис ушел, мысли Эноны прояснились. Ей стало очевидно, что Парис не вернется ни завтра, ни послезавтра. Он
