Блиц-концерт в Челси - Фавьелл Фрэнсис
Эта речь Черчилля, прозвучавшая вскоре после выступления короля Георга, в котором он отметил великолепную работу служб гражданской обороны, как всегда, стала живительным эликсиром для утомленных, напуганных, находящихся на грани отчаяния людей. Слова премьер-министра неизменно оказывали на меня поразительное воздействие, силу которого мне трудно описать. Тогда же мы узнали из газетных сообщений нейтральных стран, что в Берлине началась эвакуация школьников – детей отправляли в Австрию и Восточную Пруссию; эти известия еще больше укрепили наш дух и подтвердили заявление Черчилля о том, что мы бьем немцев.
Что касается немецкой пропаганды, она крайне слабо разбиралась в национальном менталитете и характере британцев. Подтверждением тому были передачи Лорда Хо-Хо. Этот запутавшийся, сбившийся с пути человек почему-то предпочитал обращаться со своими угрозами к жителям Лидса. Он объявлял, что их разбомбят ближайшей ночью, им вот-вот придет конец, а стрелки часов на городской башне, которые в данный момент показывают такое-то время, отсчитывают последние часы их жизни. Создавалось впечатление, будто Лидс наводнен германскими шпионами или, по крайней мере, у Лорда Хо-Хо имеется свой таинственный источник информации. Манчестер – еще один излюбленный город пропагандиста, которому он адресовал свои тирады. Мне же Лорд Хо-Хо напоминал последователей Освальда Мосли, только те были менее комичными и не такими изобретательными.
Немецкое информационное агентство новостей сообщило, что Гамбург сильно пострадал от налетов Королевских ВВС, рабочий район полностью уничтожен. Кроме Гамбурга ежедневным бомбардировкам подвергаются Хамм, Кёльн, Дортмунд и Берлин. Эти сообщения поддерживали нас, когда в небе над Лондоном появлялись самолеты люфтваффе. Однако, думалось мне, в Германии наверняка есть немало детей, стариков, больных и немощных людей, которые страдают так же, как страдаем мы в Англии. Некоторые раненые, с которыми мы беседовали, тоже думали об этом, отнюдь не все злорадствовали по поводу сокрушительных рейдов ВВС Британии. «Страдают не те люди, – сказала мне одна пожилая женщина, которую мы выкопали из-под развалин. – Этот Гитлер, почему он сам не на фронте, рядом со своими солдатами? Ведь это он устроил войну. Обоим моим сыновьям пришлось уехать подальше от бомб, они находятся в деревне, в полной безопасности, а все бомбы достались их старой матушке».
Моего кузена, бригадного генерала, отправили служить в Северную Ирландию. Его жена осталась в Ричмонде. Их усиленно бомбили, но она, как и многие жители города, почти не обращала внимания на ночные налеты. Вскоре после начала «Блица» кузен ненадолго вернулся в Ричмонд и пришел в ужас, когда завыли сирены и с неба посыпались бомбы. Равнодушное отношение жены к происходящему привело генерала в восторг. Находясь на фронте, он ни разу не слышал воя сирен и не видел бомбежек, и с тем и с другим ему довелось познакомиться только дома, на побывке.
Одним ясным солнечным утром миссис Фрит протирала пыльное окно в моей студии. Она открыла створку и перегнулась через подоконник, чтобы стряхнуть тряпку. Несколькими минутами ранее прозвучал сигнал воздушной тревоги, однако ничего существенного не произошло, если не считать раскатов отдаленной канонады. И вдруг на нас обрушился рев самолетных двигателей, а затем один из самолетов пролетел так низко, что его тень скользнула по освещенной солнцем стене комнаты. «Это немец! Немец! – закричала взволнованная экономка. – Видели черные кресты у него на крыльях?!» И в тот же миг застрекотали пулеметы и в воздухе зачиркали пули. «Закройте окно! Скорее!» – крикнула я. Но миссис Фрит только еще дальше высунулась наружу и, вывернув шею, уставилась в небо, словно увидела там внезапно поднявшуюся радугу. Надо признать, меня тоже одолевало любопытство; не в силах совладать с собой, я присоединилась к экономке. Вдруг внизу показалась машина, она неслась, вихляя из стороны в сторону, затем раздался пронзительный визг тормозов, автомобиль сделал резкий поворот и нырнул под арку нашего дома.
«Смотрите, всю крышу изрешетило пулями, и лобовое стекло разбито!» – воскликнула миссис Фрит.
Раздался звонок в дверь. Мы пошли открывать. На пороге стояли капрал – это он был за рулем армейского автомобиля – и молоденький капитан, его пассажир. Ричард велел им зайти, а миссис Фрит без лишних слов отправилась на кухню, принесла бренди и вложила стакан в трясущиеся руки капитана. Молодого военного била дрожь, он не сразу смог заговорить. Придя немного в себя, капитан поинтересовался, всегда ли у нас в Лондоне так опасно и шумно.
– Бог мой, – всплеснула руками миссис Фрит, – да у нас почти каждый день так!
Но мы тут же поспешили заверить капитана, что это впервые вражеский самолет шныряет над Челси так низко. И рассказали, как в сентябре наш спитфайр преследовал немца до самой Кингс-роуд. Но обстрел улицы из пулемета – такого еще не бывало. Позже мы узнали, что самолет сбили недалеко от вокзала Виктория. Пилот успел катапультироваться, однако публика, встретившая его на земле, была настроена не особенно дружелюбно. Молодой капитан сказал, что до сих пор служил в очень тихой части страны и его только что перевели в Лондон. Неудивительно, что он хотел знать, часто ли на жителей столицы нападают подобным образом средь бела дня!
Глава четвертая
Одной октябрьской ночью в самый разгар бомбежки позвонила Катрин. Она сказала, что ребенок на подходе, и попросила меня поехать вместе с ней в больницу. Сирены начали завывать, едва стемнело, неподалеку то и дело ухали взрывы. Катрин сказала, что скорая вот-вот приедет. «Не могли бы вы поторопиться?» – произнесла она умоляющим тоном. Я торопилась, как могла. В районе Чейни-Уок было оживленно: дежурные перекрывали проходы по улицам, направляя людей в убежища, пожарные машины и кареты скорой помощи мчались на вызовы, а вокруг все гремело и грохотало. Придерживая рукой каску, я пустилась бежать.
Внешне Катрин выглядела спокойной, но плотно сжатые губы и окаменевшее лицо говорили сами за себя. Бомбежка мало ее беспокоила, впрочем, как и всегда, единственное, что волновало будущую мать, – удастся ли вовремя добраться до больницы. Нынче немногие столичные клиники принимали рожениц. Катрин направили в больницу Сент-Мэри-Эббот. Я проводила ее до палаты и помогла улечься в постель. Принимавшая нас сестра сказала, что в родильный зал идти пока рановато, но любезно позволила мне остаться, хотя на мне не было медицинской формы: убегая из дома, я не успела переодеться. Она добавила, что я смогу навещать Катрин, когда захочу, если на мне будет форма сестры Красного Креста. Эта женщина действовала быстро и четко и относилась к пациенткам с большой теплотой. Я не сомневалась – Катрин в надежных руках. Если не считать нарастающей бомбежки, с ней все будет в порядке. Кое-кто из соседок по палате попросил разрешения спрятаться под кроватью. Я поинтересовалась у сестры, как роженицы чувствуют себя в такой обстановке. Она сказала, что большинство справляется, но попадаются женщины, которые начинают паниковать. «А для них это опасно, – нахмурилась она. – Тогда нам приходится вести себя построже. Нельзя потакать их страху». Сестра повесила на спинку кровати карточку с данными пациентки и вышла из палаты. Едва она скрылась за дверью, как Катрин бросила взгляд на карточку и разразилась слезами.
– Как мило, правда? – сказала я, не понимая причину внезапных слез: там было указано лишь ее имя. Но затем поняла, в чем дело: перед ним стояло «миссис». Это маленькое добавление и вызвало столь бурную реакцию.
– Теперь никто не узнает, что я не замужем, – всхлипывала она.
Для Катрин эта тема по-прежнему была чрезвычайно болезненной. Вскоре у нее начались схватки. Пришли две сестры, чтобы забрать молодую женщину в родильный зал. Бедняжка прижалась ко мне и тихо заплакала. Я знала: во время родов она будет до крови кусать губы, но не издаст ни звука. Катрин была одной из самых храбрых девушек, которых я когда-либо встречала. Ей всегда приходилось самой справляться с трудностями, и ни бомбы, ни грохот зениток не могли напугать эту отважную душу. Единственное, что страшило Катрин, – осуждение соотечественников, таких же, как она, беженцев, их высокомерные и глупые намеки по поводу ее положения. Свидетельство о рождении Катрин, которое мы запрашивали, прибыло, что привело его обладательницу в восторг, она мечтала поскорее присоединиться к одной из волонтерских служб – теперь Катрин стала британкой и хотела сражаться за Британию. Я покинула Сент-Мэри-Эббот глубокой ночью. Сестры обещали позвонить, когда родится ребенок. Ричарда дома не было: он отправился в очередную поездку по делам министерства. Миссис Фрит спала на раскладушке в кухне. Она услышала, что я вернулась, и вышла спросить, как там Катрин.
