Борис Финкельштейн - Гарольд Храбрый

   — Так же, как предают остальных, — пожал плечами Тостиг. — Попы говорят, что мы созданы по подобию Божьему. Значит, все мы — его дети.

   — Ты хочешь сказать, что Иисус?..

   — Был человеком, — кивнул граф. — И не отрицал этого. Потому-то и не исцелял всех страждущих. Он хотел, чтоб люди сами добивались своей цели, а не ждали, что Божья благодать свалится им на голову.

   — Не богохульствуй, Тостиг! — поморщился эрл. — Накличешь на нашу голову кару Господнюю.

   — Хорошо, оставим эту тему, — согласился граф, снисходительно взглянув на собеседника. — Выпьем эля?

   — Вот это другой разговор, — облегчённо вздохнул Сигевульф, потянувшись к кубку. Однако он едва успел отхлебнуть, как Тостиг огорошил его внезапным вопросом:

   — Так что, друг, попробуем возродить былую честь эрлов? Или ты так постарел, что уже ни на что не годен?

   — Это почему же я ни на что не годен? — вскинулся задетый за живое толстяк.

   — Вот и я хотел бы знать — почему? — продолжал раззадоривать его собеседник.

Сигевульф отставил в сторону кубок и сердито взглянул на графа.

   — Мы друзья, Тостиг. И только это...

   — Ты говоришь — друзья? — перебил его Тостиг.

   — Друзья, — подтвердил сбитый с толку эрл.

   — Так помоги мне... — произнёс граф и, опустив голову, с болью добавил: — Я ещё никогда не был так унижен... И одинок...

   — Э... — растерянно промямлил толстяк. — Я бы рад...

   — Что ж мешает? — спросил Тостиг, не поднимая головы.

   — Гарольд... — вздохнул Сигевульф.

   — Он останется королём, — поднял глаза граф. — Мы просто заставим его считаться с нами. Что ты скажешь на это? Поддержишь меня, если я вернусь в Англию?

   — Поддержу... — чуть помедлив, ответил эрл. — Если вернёшься один...

Тостиг холодно взглянул на него и откинулся на спинку кресла.

   — Один, говоришь? — переспросил он. — Нет, Сигевульф. Если я вернусь один, со мной никто не будет считаться.

   — Что ты задумал? — насторожился эрл. — Хочешь склониться на сторону Вильгельма?

   — Почти угадал, — криво усмехнулся граф.

   — Что значит — почти?

   — Не склониться, а использовать Вильгельма, — пояснил граф. — Как-никак, благодаря моей жёнушке я его родственник. Я для вида обращусь к нему за помощью. И вот тогда Гарольд вынужден будет принять мои условия.

   — Ох, Тостиг, не нравится мне твоя затея, — покачал головой Сигевульф. — Смотри — не увязни в этом болоте.

   — Не увязну, — Тостиг, потянувшись к кувшину, предложил: — Что ж, выпьем за дружбу?

   — Выпьем, — кивнул эрл. Он осушил кубок, обтёр усы и, с удивлением заметив, что Тостиг не пригубил эля, поинтересовался:

   — Отчего ж ты не пьёшь?

Граф молчал, отрешённо глядя в кубок.

   — Что с тобой? — встревожился Сигевульф.

   — Ничего... — Тостиг, тряхнув головой, залпом выпил эль. Толстяк хотел было что-то сказать, но граф жестом остановил его, поднялся из-за стола и прошёл к окну. Постояв там с минуту, он, не оборачиваясь, произнёс:

   — Светает...

   — Да уж, засиделись мы с тобой, — вздохнул Сигевульф.

   — Могу я рассчитывать на твою честность? — не отводя глаз от окна, спросил граф.

   — Можешь, — не колеблясь, ответил эрл.

   — А что ты скажешь Гарольду?

   — То же, что говорил раньше. Он должен вернуть тебе графство.

Тостиг обернулся, с улыбкой взглянул на собеседника и с чувством произнёс:

   — Спасибо, друг.

Глава 29

РОДСТВЕННИКИ

Сигевульф пробыл в брюггском замке три дня. На протяжении этих дней Тостиг не возвращался более к политическим разговорам, всё свободное время он проводил с гостем, был радушен и внешне спокоен. Когда же пришёл срок расставания, эрл попытался убедить Тостига не принимать скоропалительных решений и ещё раз взвесить все «за» и «против». Граф благосклонно выслушал его.

— Я подожду, — сказал он на прощание. — Если Гарольд одумается и вернёт мне Нортумбрию, я со своими хускерлами встану под его знамёна.

Тостиг сдержал слово — время шло, а он не предпринимал никаких действий. Лорд Копси и люди из окружения графа недовольно роптали, такой оборот их явно не устраивал. Особенно негодовала жена Тостига, она была не менее честолюбива, нежели супруг и имела на то основания. Её сестра стала норманнской герцогиней и в скором времени могла превратиться в королеву Англии, а что оставалось ей? Всю жизнь провести в постылом Брюгге? Этому не бывать, решила графиня и с жаром взялась за дело. Она взывала к честолюбию мужа, устраивала сцены и всячески Пыталась возбудить его уязвлённую гордость, но все её попытки казались тщетными, супруг был невозмутимо спокоен.

У графини опустились руки, но тут судьба пришла ей на помощь. Купцы, прибывшие из Англии, сообщили, что Гарольд узаконил Моркера в качестве графа Нортумбрии. Тостиг понял, что надеяться ему не на что, и его ярость не знала границ. Три дня он беспробудно пил, а на четвёртый отбыл в Нормандию.

Тостиг застал Вильгельма в его новом Лиллебоннском дверце, расположенном в нескольких лье от Руана. Узнав о приезде родственника, герцог прервал беседу, которую вёл с зодчими, занимавшимися отделкой дворца, выпроводил их и, мельком взглянув на стоявших у дверей оруженосцев, приказал:

   — Сигурд! Передай графу, что я с нетерпением жду его!

Оруженосец кинулся выполнять поручение, а герцог обратился к его товарищу:

   — Никого, кроме графа Тостига, не пускать!

   — Даже аббата и епископа? — уточнил оруженосец.

   — Я сказал — никого! Ты стал непонятлив, Ральф! — нахмурился герцог.

   — Будет исполнено, монсеньор! — Оруженосец поспешно покинул покой.

   — То-то же. — Вильгельм встал из-за заваленного свитками и фолиантами стола, опустился в массивное резное кресло и нетерпеливо воззрился на дверь.

В последнее время он пребывал в постоянном напряжении, а в последние месяцы оно резко возросло, ибо впереди замаячила английская корона. Узнав о воцарении Гарольда, герцог незамедлительно созвал Тинг. Съехавшиеся на него бароны выслушали пламенную речь герцога с плохо скрываемым равнодушием. Вильгельм не мог приказать своим вассалам отправиться вместе с ним в заморский поход, он мог лишь просить и убеждать.

Однако нынешние норманны, в отличие от прадедов, потеряли вкус к морским приключениям и резонно отвечали герцогу, что вассальная присяга не распространяется на военные действия, протекающие за морем. Обиды и политические претензии сюзерена мало их волновали. Положение Нормандии было прочным как никогда — внешние враги разбиты, торговля и ремесла процветают, вилланы трудятся не покладая рук. Всё это позволяло сеньорам проводить свои дни в праздности и забавах. Й вдруг их призывают покинуть родные очаги, и ради чего? Ради сомнительных выгод, которые сулило крайне опасное предприятие?

Плыть в Англию, защищённую морем и могучим флотом, воевать с саксами, которыми командует смелый и решительный Гарольд, — они что, сумасшедшие, чтоб лезть в эту авантюру? Как ни убеждали Вильгельм и его друг и советник, лорд-сенешаль Фитц-Осберн, как ни хитрили, всё оказалось тщетным — бароны наотрез отказались участвовать в походе и разъехались по своим замкам...

Всё было кончено, но Вильгельм не желал мириться с неудачей. Его вассалы отказались сегодня поддержать его, в следующий раз они могут выказать неповиновение. Этого нельзя было допустить. Но что предпринять? Что? Этот вопрос не давал ему покоя ни днём ни ночью.

Размышления герцога прервал Ральф.

   — Монсеньор! — произнёс оруженосец. — Мессир Тостиг, граф Нортумбрийский, просит принять его!

   — Пусть войдёт, — кивнул Вильгельм.

Ральф распахнул дверь, и в комнату, звеня шпорами, вступил Тостиг.

   — Приветствую тебя, дорогой Вильгельм! — оживлённо произнёс он.

   — Рад нашей встрече, любезный Тостиг, — откликнулся герцог.

Он поднялся, приобнял шурина и усадил напротив себя.

   — Как здоровье твоей драгоценной супруги?

   — Что с ней станется, — усмехнулся герцог. — У наших жёнушек крепкая порода.

   — Да уж, что есть, то есть, — рассмеялся сакс.

Оглянувшись по сторонам, он восхищённо воскликнул:

   — Твой новый дворец великолепен! В жизни не видел ничего подобного!

   — Благодарю, — самодовольно улыбнулся герцог. — Немного вина с дороги?

   — Не откажусь, — кивнул Тостиг.