Борис Финкельштейн - Гарольд Храбрый
— Сию минуту! — Граф облегчённо перевёл дух. В замке поднялась суета: забегали слуги, закудахтали куры, запахло едой и пивом.
Гарольд наскоро перекусил и в сопровождении Рагнара отправился в отведённые ему покои. Он устало улёгся на ложе из шкур, оруженосец, как обычно, расположился у дверей. Снаружи покой охраняли верные хускерлы.
* * *Наутро король повелел созвать всех знатных сеньоров из Нортумбрии, Мерсии и североуэльских округов. Его внезапное появление застало врасплох непокорных северян, их мятежный пыл мгновенно угас. Через несколько дней все они съехались в Йорк по высочайшему приказанию и предстали пред своим сюзереном.
Король дождался, пока англы, датчане и саксы рассядутся на скамьях, расставленных вдоль стен, и заговорил.
— Я повелел призвать вас для того, — начал он, — чтобы узнать, есть ли у вас какие-либо претензии, любезные мои вассалы?
— Таковых нет! — ответил за всех эрл Алфвиг.
— А что скажут англы и датчане?
Северяне молчали.
— Будем считать, что вы всем довольны, — усмехнулся король. — И это радует... Однако до меня дошли слухи, что кое-кто из вас помышляет о бунте...
— Это навет, государь! — пробасил знатный англо-датчанин Бьёрн.
— Нас оговорили враги! — поддержали его земляки.
— Вот как? — Король усмехнулся. Однако улыбка быстро сбежала с его лица. Он подался вперёд и с жаром заговорил: — Для Англии настали тревожные времена! Не пристало нам думать о старых обидах! Мы должны быть едины, иначе королевство погибнет! Едины в помыслах и делах! Вы согласны со мной, братья?
— Да, — послышалось в ответ.
— На протяжении многих столетий наши предки враждовали друг с другом. И к чему это привело? Неужели вы хотите, чтоб на английский трон вновь уселся иноземец?
— Нет! — вскричали разом несколько англов.
— Вот и прекрасно! Значит, я могу рассчитывать на вас, мои славные англы и храбрые датчане? Вы поможете своему королю?
— Поможем! — нестройно отозвались таны.
— Что ж, посмотрим, — улыбнулся Гарольд.
Он кивнул Рагнару, оруженосец отворил дверь, и в зал церемонно вступили Моркер и Эдвин. Моркер вышел вперёд и, поклонившись, замер в ожидании.
— Что ты хочешь от меня, эрл? — спросил Гарольд.
— Хочу служить тебе, государь, — ответил Моркер.
— Быть по сему. — Король встал с кресла, сошёл с возвышения, приблизился к графу и торжественно произнёс: — Эрл Моркер! Перед Богом и уитанами признаю тебя своим вассалом и графом Нортумбрии!
Гарольд выжидательно взглянул на графа — тот молчал, опустив глаза в пол.
— Присягай, Моркер! — подсказали Гюрт и Леофвайн.
Граф опустился на колени, вложил руки в руки короля и неуверенно заговорил:
— Гарольд, сын Годвина. Я, Моркер, сын Альфгара, становлюсь твоим вассалом. И обещаю... защищать и оберегать тебя от всех людей, какие только будут жить и умрут...
Голос графа прервался. Гарольд пожал его руки и прошептал:
— Продолжай, любезный друг.
— Впредь от настоящего часа, — вновь заговорил Моркер, — я не обману тебя ни в том, что касается членов твоего тела, и не лишу тебя жизни, и не захвачу в плен. И ни один мужчина и ни одна женщина по моему совету и моему умышлению не сделают этого... Я не отниму у тебя ни городов твоих, ни замков, ни уделов твоих. И если кто-нибудь сделает это, я, Моркер, буду твоим помощником по чести и... без коварства. В тот самый час, как ты призовёшь меня...
В то время как Моркер произносил слова присяги, Гарольд пытался отогнать воспоминания о днях, проведённых в Нормандии. Воспоминания разом навалились на него, всколыхнув бурю чувств.
Граф закончил свою речь и поднял взор на короля. Наступила пауза. Гарольд заставил себя успокоиться и ровным голосом произнёс:
— Принимаю тебя в вассальную зависимость с соблюдением верности Богу и мне!
— Амен! — воскликнул архиепископ Йоркский.
Гарольд поднял Моркера с колен и, обняв, поцеловал в уста.
— А теперь ты, друг, — сказал он.
Моркер чуть помедлил и трижды поцеловал его в ответ.
Вслед за Моркером присягнул Эдвин. Когда с церемониальной частью было покончено, Гарольд вернулся к креслу, опустился в него и с чувством произнёс:
— Я верю в вас, братья! Будьте мужественны! Твёрдо стойте на северной границе, защищая Англию и своего короля!
Он закончил речь и обвёл глазами собравшихся. «Англы предадут меня при первом удобном случае! — пронеслось в его голове. — И ради их сомнительной дружбы я растоптал своё счастье!.. Увы, таков удел королей. Не я первый. Лишь бы не быть последним!..»
* * *После присяги король и приближённые отправились отметить знаменательное событие. Торжественный обед не был чем-либо примечателен, разве что пили и шумели на нём больше обычного. Первое время англы и саксы настороженно поглядывали друг на друга, однако хмель снял напряжение и развязал языки.
— Почему мы должны расплачиваться за властолюбие Гарольда? — проворчал Моркер, глядя на брата.
— Он муж нашей сестры! — тихо ответил Эдвин.
— И только-то? — не унимался Моркер. — Не забывай, брат, что наши предки были графами, когда его ещё только пахали землю!
— Мало ли что было когда-то, зато теперь он наш сюзерен! — возразил брату Эдвин. — А если уж вспоминать прошедшие времена, то не вступись Сивард Нортумбрийский за принца Малкольма[27], и на твоём месте теперь сидел бы его сын.
— Никто не заставлял Сиварда влезать в чужие дела! — отмахнулся Моркер. — Сам сунулся в эту распрю и потерял сына!
— Нет, не сам, — возразил Эдвин. — Так повелел король. А Сивард лишь исполнил свой долг и наказал Макбета!
— Хорошо, оставим Сиварда. Тут ты прав. И тем не менее мы вольны сами решать, поддерживать нам Гарольда в борьбе против Вильгельма или нет. Это наше законное право!
— Согласен. Но пока Гарольд у власти, с ним лучше не шутить.
— А если он вернёт Нортумбрию Тостигу?! — повысил голос Моркер.
— Тише! — осадил его Эдвин. — Ты плохо знаешь Гарольда. Он не нарушит олова.
— Да что ты говоришь?! — вскинулся Моркер. — Ты забыл об обете, который он давал Вильгельму?
— Это не одно и то же, — задумчиво произнёс Эдвин. — Я Гарольду верю, несмотря ни на что.
— Самое странное — мне тоже хочется ему верить, — проворчал Моркер. — Есть в нём нечто такое, что меня подкупает...
— Вот видишь, — улыбнулся Эдвин.
* * *Тем временем пиво и вино лилось рекой, смывая старые обиды. Саксы и англы поднимали заздравные кубки, хлопали друг друга по плечам и дружно уничтожали яства, подносимые слугами. Лишь их король почти ничего не ел и не пил, откинувшись на спинку кресла, он задумчиво наблюдал за своими подданными.
— Ты знаешь, святой отец, — обратился Гарольд к сидевшему подле него отцу Альдреду, — мне порой кажется, что добро и зло — это всего лишь две стороны одной монеты. Что они по сути своей едины.
— Не совсем так, государь, — чуть помедлив, ответил старик. — Не бывает света без тьмы. Они действительно едины, но не тождественны. Их единство — это извечная борьба. И эта борьба порождает жизнь.
— Единство... Борьба... — как эхо повторил король. — Мы уже говорили, что в каждом из нас присутствует доброе и злое начало.
— Совершенно верно, Ваше Величество, — кивнул прелат.
— Есть они и в тебе.
— Есть и во мне, — согласился архиепископ.
— Однако я не замечал в тебе никакой борьбы. Ты всегда ровен и доброжелателен.
— Это потому, что я сделал выбор, Ваше Величество.
Выбор в пользу добра... Покуда он не сделан, в человеке борются крайности — любовь и ненависть, бездумная смелость и всепоглощающий страх, чрезмерная щедрость и беспредельная жадность. Страсти буквально раздирают его. Если же он выбирает путь служения добру, высшие силы начинают помогать, а суетные желания теряют свою власть и силу.
— Следовательно, жизнь не всегда тождественна борьбе? — поднял бровь Гарольд.
— Вы загнали меня в угол, Ваше Величество, — улыбнулся архиепископ.
В этот момент в зале появились музыканты — глеоманы и затянули застольные песни. Их сменил скопа Этельред, в исполнении певца-дружинника прозвучали песнь о Нибелунгах, баллады о Хорее и Хенгисте, славном Беовульфе[28] и мудром короле Альфреде.
Саксы и англы слушали затаив дыхание. Однако вернёмся на десять дней назад и вместе с Сигевульфом перенесёмся через Ла-Манш. Пришло время встретиться с Тостигом и герцогом Норманнским.
