Леонтий Раковский - Кутузов
Нетерпеливый во всем, Павел торопил с постройкой Михайловского дворца. Шесть тысяч рабочих трудились не только днем, но и ночью, при свете факелов. Павел приказал использовать мрамор, который Екатерина II заготовила для верхней части Исаакиевского собора. Чтобы не возбуждать народ, мрамор из Исаакиевского собора перевозили к строящемуся дворцу ночью.
Новую резиденцию Павел построил по своему желанию и вкусу. Это был не обычный дворец, а средневековый замок со рвами и подъемными мостами. Здесь, за толстыми гранитными, словно крепостными, стенами, за двенадцатифунтовыми пушками, стоявшими у брустверов, Павел надеялся чувствовать себя безопаснее, нежели в открытом со всех сторон роскошном Зимнем дворце.
Еще не успели просохнуть стены, еще всюду в новом дворце проступала сырость, а император Павел уже въехал с семьей в Михайловский замок.
Этот новый дворец, выкрашенный в нелепую, до странности резкую красную краску, с непонятной надписью на фронтоне: "Дому Твоему подобает святыня Господня в долготу дний", был столь же странен и неприятен внутри, как и снаружи.
Залы были обставлены с подобающей роскошью, но не всегда с подобающим вкусом. Обилие золота, бронзы, драгоценных ваз и столов уживалось с бездарными картинами и статуями посредственных мастеров и скверными зеркалами петербургской работы.
Добираться до этих зал приходилось по утомительному лабиринту бесконечных лестниц и мрачных коридоров, в которых без посторонней помощи было трудно ориентироваться.
Но нашлось предостаточно придворных льстецов и подхалимов, которые превозносили красоту и удобства нового дворца и даже красили свои дома в такой же дикий цвет; восхищались тяжелыми лестницами и бесконечными коридорами, в которых всегда разгуливал сквозняк, и становились на колени перед уродливыми статуями, аллегорически изображавшими Силу, Победу и прочее.
С первого же дня жизни в новом дворце Павел ежедневно приглашал Кутузова к обеду, а частенько и к ужину.
Михаил Илларионович продолжал быть одним из тех сановников, к которым благоволил Павел. Иногда такую честь он оказывал и двум дочерям Михаила Илларионовича — фрейлинам Прасковье и Анне.
Кутузову надоели эти скучные, тягостные царские обеды и ужины, во время которых по преимуществу говорил только сам Павел. Когда же император бывал особенно мрачен, обед проходил в томительном молчании.
В последнее время подозрительность императора особенно возросла. Помня трагическую судьбу своего отца, Петра III, он с недоверием смотрел даже на императрицу и старших сыновей Александра и Константина.
Павлу всюду мерещились заговоры и покушения на его жизнь.
Действительно, в придворных кругах совершенно открыто выражали недовольство царем и его противоречивыми, необычными распоряжениями.
Глубокое возмущение вызывало то, что Павел совершенно не считался с общественным мнением.
По меткому выражению Карамзина, "он казнил без вины, награждал без заслуг".
Павел вмешивался во все: сам обучал солдат, сам разбирал прошения, два раза в день появлялся на петербургских улицах, требуя поклонов, назойливо входил в житейские мелочи своих подданных, так что даже простой народ, для которого Павел был не хуже, но и не лучше других царей, иронизировал над ним, говоря:
— Наш батюшка-царь стал до самой малости доходить!
VIIВ понедельник 11 марта 1801 года Михаилу Илларионовичу пришлось дважды приезжать в Михайловский замок — к обеду и ужину.
На ужин получила приглашение и фрейлина Прасковья Кутузова, старшая дочь Михаила Илларионовича.
К восьми часам вечера Михаил Илларионович и Прасковья были уже во дворце.
Приглашенные к царскому столу ждали императора в соседней зале. Несмотря на то, что в большом камине жарко пылали дубовые плахи, в зале от непросохших сырых стен стоял туман. Свечи в большой бронзовой люстре горели тускло.
Приглашенные стояли на средине залы — от стен тянуло холодом. В углах сверху донизу белели полосы льда — сырость выступала наружу.
Ждали выхода императорской фамилии. Разговаривали вполголоса. Всех беспокоило одно: в каком настроении выйдет к вечернему столу император.
Уже второй день он гневался, был раздражен и подозрителен.
Вчера вечером во дворце был праздничный концерт. Пела известная французская певица, любовница императора, Шевалье. Но Павел не слушал ее пения. Он ходил чем-то расстроенный и косо поглядывал на всех своих — императрицу Марию Федоровну и сыновей — Александра и Константина.
И сегодня в первой половине дня настроение его не улучшилось. На разводе император кричал, но как-то никого не разжаловал и не сослал.
К удивлению всех, на разводе почему-то не присутствовали великие князья Александр и Константин. Все понимали, что так приказал Павел, что он, видимо, ими недоволен, что царский гнев растет.
К обеду император пригласил только шестерых сановников — в том числе генерала от инфантерии Кутузова. Никаких статс-дам и фрейлин не было. Обед прошел в гробовом молчании — никто не смел начать разговор, а сам хозяин только отдувался и пыхтел. Хорошо, что Павел всегда мало ел и больше часа не засиживался за столом.
И в этот вечер всех тревожила одна мысль: что-то будет сейчас, за ужином?
Собравшиеся с беспокойством поглядывали на дверь.
Их фигуры тускло, призрачно отражались в больших, запотевших дворцовых зеркалах.
Черноглазая и чернобровая — вся в мать — Прасковья Кутузова старалась издалека рассмотреть себя в зеркале — в порядке ли ее туалет.
— Не забудь снять перчатки, — шепнул ей отец. — А то еще выйдет как с Кашкиной.
— Что вы, папенька! — ответила Прасковья и невольно ужаснулась, вспомнив эту неприятную сцену, которая произошла в ее присутствии на прошлой неделе.
Во время ужина фрейлина Кашкина села за стол, забыв по рассеянности снять перчатки. Император, всегда подозрительно осматривавший всех за столом, сразу заметил это. У него даже камер-пажи должны были прислуживать за столом без перчаток. Он обернулся к камер-пажу и громко спросил: "Спроси у фрейлины, почему она сидит в перчатках? Не чесотка ли у нее?" От незаслуженной обиды и стыда у Кашкиной посыпались из глаз слезы. Но быть недовольной не полагалось. Она собрала все свое самообладание и с принужденной улыбкой кое-как высидела этот тягостный ужасный час.
Михаил Илларионович невольно обратил внимание на то, что сегодня к вечернему столу приглашено вдвое больше гостей, чем к обеду.
Ровно в половине девятого двери распахнулись и в залу вошел под руку с Марией Федоровной император. Он уже не пыхтел и не отдувался, как во время обеда, значит, был хорошо настроен.
У всех свалилась гора с плеч.
За Павлом шли сыновья Александр и Константин с женами и великая княгиня Мария Павловна.
Гости двинулись за императорской фамилией в столовую залу.
Павел порывистым движением протянул камер-пажу шляпу и перчатки. Сел на всегдашнее место — посредине стола. Справа от императора сели великий князь Александр, его жена Елизавета Алексеевна и сестра Мария Павловна. Слева — императрица, великий князь Константин и его жена Анна Федоровна. Вместе с императорской фамилией по одну сторону стола сидели только три статс-дамы — Пален, Ливен и Ренне.
Места остальных девяти приглашенных расположились на противоположной стороне стола.
Михаил Илларионович в этот раз сидел против Елизаветы Алексеевны, а Прасковья — против княгини Марии Павловны.
Сели. Камер-пажи, стоявшие у стола впереди лакеев, привычным движением, ловко, в меру, придвинули стулья.
Близорукая Мария Федоровна, не поворачивая своей красивой головы, протянула назад через плечо руку. Камер-паж ждал этого момента: проворно вложил в пальцы императрицы золотую булавку. Мария Федоровна приколола булавкой к своей пышной груди салфетку.
Камер-пажи стали подавать блюда.
Ужин начался.
Павел уже пришел к ужину в хорошем настроении, а здесь оно еще больше поднялось: к столу впервые подали новый фарфоровый сервиз с видами Михайловского замка. Император восторгался им. Еще бы — его детище, его любимый дворец как красив!
На фарфоре не было видно ни сырости, проступавшей всюду, ни безалаберных коридоров.
Разумеется, все наперебой восхищались и сервизом и дворцом, которого за глаза никто и не думал хвалить.
Хорошее царское настроение отражалось на подобострастных лицах присутствующих.
Лишь один Александр сидел насупившись. Был мрачнее тучи.
"Странно, — подумал Михаил Илларионович, глядя на этого "кроткого упрямца", как когда-то назвала внука Екатерина II. — Никогда не показывал вида, что обижается на отца, а сегодня изменил своему притворству. Обиделся, что отец не допустил его к утреннему разводу. Любит шагистику и муштру, как папаша. А обидчив и злопамятен хуже его".
