Леонтий Раковский - Кутузов
Присылала мужу книги для чтения.
21 декабря государь пожаловал старших дочерей Кутузова, Прасковью и Анну, фрейлинами.
Михаил Илларионович писал жене:
"Я доволен этим больше потому, что им весело, им действительно приятнее будет при великих княжнах, даром что без шифра[28]".
После целого дня смотров, рапортов царю, разных реляций и прочей переписки Михаил Илларионович с удовольствием ложился в постель почитать русские и немецкие газеты.
Он внимательно следил за победами Александра Васильевича Суворова в Италии, радовался успехам русских войск, которые сражались не по прусским, а по суворовским канонам. Но немецкие газеты сообщали об этом очень кратко: зачем им было прославлять Россию.
Не больше писали о Суворове и "Санкт-Петербургские ведомости". В них целые страницы занимали павловские мелочные приказы вроде:
"Поручику Калмыкову, просившему о высочайшем повелении опубликовать в газетах, что он безвинно содержался в доме сумасшедших, отказывается, потому что в просьбе его нет здравого рассудка".
"Скульптору Эстейрейху, просившему о заплате ему шести тысяч рублей за поднесенные его величеству мраморные его работы, объявляется, что высочайшее дано повеление возвратить ему оные барельефы".
"Вдове титулярного советника Федоровой, просящей о пожаловании дочери ее на приданое, объявляется, чтоб она тогда испрашивала, когда будет жених".
И бесконечные объявления:
"Продается повар и кучер да попугай".
"Некоторый слепой желает определиться в господский дом для рассказывания разных историй".
"За сто восемьдесят рублей продается тридцатилетняя девка и там же малодержанная карета".
"У токаря Валстера продается машина для вспомоществования утопающим".
Это все — обычное, всегдашнее. И только в конце номера глаза иногда натыкались на такое забавное объявление:
"Продается недавно изданная книга "Любовь книжка золотая". Люби меня, хотя слегка, но долго.
В сей книге находятся домашние средства от разных неприятностей в любви и браке, как-то: от скуки, противу ревности, в случае уменьшения любви и опасных утомлений; произвесть гармонию сердец, воспятить вход ворам во святилище брака, налагать узду Ксантипам; когда случатся в браке опечатки, то что тогда делать, дабы избежать неприятных попреков".
Зимние месяцы 1798 года пролетели быстро.
В начале 1799 года Михаил Илларионович получил от Павла выговор за то, что без его разрешения командировал в столицу квартирмейстера. Кутузову был смешон такой мелочный павловский формализм.
Но это не повлияло на отношения императора к Кутузову: осенью того же года он был назначен литовским военным губернатором и инспектором Литовской и Смоленской инспекции.
Кутузов не без удовольствия покинул Финляндию.
— Ну, как живете, мои дорогие? Что тут у вас нового? — спросил он у жены, приехав домой.
— Живем хорошо. А ты историю с младшим Чичаговым слыхал? — сразу же хотела ввести мужа в круг петербургских великосветских новостей Екатерина Ильинишна.
— Это с Павлом Васильевичем? Нет.
— Чичагов просил разрешения выехать в Англию жениться. У него там осталась невеста, дочь командира над портом. Император не разрешил. Говорит: в России довольно девушек, нечего ездить за невестами в Англию.
— Что ж, в этом есть резон, — улыбнулся Михаил Илларионович, глядя на своих пятерых дочерей.
VЖивописная, уютная Вильна не походила на унылый, захолустный Выборг. Здесь была иная — шумная, светская жизнь, балы, театры. Женщины щеголяли в парижских нарядах.
Если в Выборге надоедали бесконечные смотры и воинские учения, то в Вильне была утомительная салонная жизнь. Военному губернатору приходилось появляться всюду: на больших общественных собраниях, в домах местной знати и даже на воскресных танцевальных вечерах, которые назывались в Польше как-то на военный лад — "редутами".
"Мне бы весело в маленькой компании, в шесть часов выйти и в десять спать лечь, а здесь должен сидеть за ужином, без того обижаются, и ежели я куда не пойду, то никто не пойдет. Мне это не здорово и не весело", — писал он домой.
Но бумаг, на которые нужно отвечать, было предостаточно. Михаил Илларионович частенько сидел за ними до вечера и прямо из канцелярии ехал в театр.
"Я, слава богу, здоров, только глазам работы так много, что не знаю, что будет с ними", — жаловался он в письмах жене.
В марте через Вильну проехал в Кобрин племянник Суворова — Андрей Горчаков. После победного Итало-Швейцарского похода Суворов вернулся на родину тяжело больным. По пути в Петербург он остановился в своем кобринском имении.
Кутузов надеялся, что крепкий организм Суворова поборет болезнь, но вышло по-иному. Из Кобрина Суворов переехал в Петербург, где и умер 6 мая 1800 года.
Михаил Илларионович не видал своего учителя и друга: Суворов, едучи в Петербург, миновал Вильну.
В действиях императора все так же было мало последовательности и логики, как и раньше.
Он дал Суворову звание генералиссимуса, а потом вдруг, неизвестно почему, резко переменил свое отношение к нему. И когда Суворов скончался, то Павел велел хоронить его не как генералиссимуса, а как фельдмаршала.
Павел I объявил в приказе строгий выговор, "для примера другим", генералу Врангелю, несмотря на то, что Врангель уже умер.
С этим приказом мог соперничать только приказ, отданный его отцом, Петром III, который однажды предписал, чтобы все больные матросы выздоровели.
Обозленный на своих недавних вероломных союзников Австрию и Англию, Павел стал готовиться к войне. Он сформировал две армии — в Литве и на Волыни — и назначил командовать первой графа Палена, а второй — Михаила Кутузова. Желая испытать полководцев в действии, Павел назначил на 1 сентября 1800 года осенние маневры в Гатчине. Здесь Пален должен был выступать против Кутузова.
Маневры прошли великолепно. Кутузов внутренне потешался над всеми эволюциями войск, которые следовали не петровским и суворовским, а прусским канонам, но не перечил им, понимая, что это лишь маневры. Благополучному окончанию их много способствовал генерал Дибич, которого Павел ценил только потому, что он был адъютантом Фридриха II.
Во время маневров Дибич на каждом шагу хвалил русскую армию: "О великий Фридрих! Если б ты мог видеть армию Павла! Она выше твоей!"
Лесть, которую так любила императрица Екатерина II, не была противна и ее сыну.
Павел остался весьма доволен маневрами. Он отдал в приказе благодарность генералам Кутузову, Палену и офицерам, а нижним чинам пожаловал по рублю, по чарке водки и фунту говядины на человека.
"Весьма утешно для его императорского величества видеть достижения войска такого совершенства, в каковом оно себя показало во всех частях под начальством таковых генералов, которых качество и таланты, действуя таковыми войсками и такой нации, какова российская, не могут не утвердить и не обеспечить безопасности и целости государства".
Кроме благодарности, Кутузов получил орден Андрея Первозванного. Расположение Павла к Кутузову оставалось неизменным.
В декабре Павлу пришла на ум оригинальная мысль.
Так как европейские государства не могли прийти к соглашению, то он предложил организовать между главами государств поединок.
— Пусть по примеру древних рыцарей государи решают споры на поле! — говорил Павел.
Своими секундантами в этой дуэли он выбрал генералов Кутузова и Палена.
Из рыцарского поединка царей не получилось ничего, но Михаил Илларионович еще раз убедился, что император Павел ценит его.
VI1 февраля 1801 года Павел переехал из Зимнего дворца в Михайловский замок, который по его приказу был спешно построен на месте обветшалого Летнего дворца.
Едва вступив на престол, Павел уже собирался покинуть Зимний дворец, где он чувствовал себя не очень уютно. Во-первых, здесь все напоминало ему о матери, во-вторых, в этой анфиладе проходных зал негде было обособиться, укрыться от всех. Прожив сорок два года под негласным надзором царственной матери, которая считала сына своим соперником, чувствуя, что он нелюбим придворной знатью, Павел всюду и во всем видел измену, недоброжелательство и козни.
Он решил построить на месте старого елизаветинского Летнего дворца, в котором родился, новый дворец — Михайловский. Закладка его была произведена немедленно, 26 февраля 1797 года, через четыре месяца после вступления на престол.
Нетерпеливый во всем, Павел торопил с постройкой Михайловского дворца. Шесть тысяч рабочих трудились не только днем, но и ночью, при свете факелов. Павел приказал использовать мрамор, который Екатерина II заготовила для верхней части Исаакиевского собора. Чтобы не возбуждать народ, мрамор из Исаакиевского собора перевозили к строящемуся дворцу ночью.
