Это застряло в памяти - Ольга Львовна Никулина
Случилось вот что: утром тётя Паня вышла в коридор и увидела в почтовом ящике белый уголок конверта. Она достала конверт, вскрыла и прочла письмо. Упала и больше в сознание не приходила. Её увезли в больницу, с ней поехала Зинуля. Дуся была на смене, но как придёт домой, Зинулю сменит. В письме с прискорбием сообщалось, что в результате несчастного случая на таком-то перегоне между пунктами… по недосмотру машиниста поезда и охраны погибло столько-то заключённых, в том числе заключённый номер такой-то Николай Фёдорович… год рождения… место рождения… Всё точно.
Дорофеич с Жориком немедленно отправились в гараж, там у Дорофеича в охране был земляк, тоже бывший фронтовик, человек из органов. Он действительно был в курсе событий и описал подробности несчастного случая. Оказалось, что это произошло ещё в октябре, но из-за канцелярской волокиты сведения доходили с большим опозданием. Как и ходатайства, просительные письма и т. п., даже с пометками «срочно». Заключённых поместили в деревянный товарный вагон чуть ли не дореволюционного времени, он в таких ещё в Гражданскую солдат перевозили, а после скот. Вагон прицепили в конец длинного состава-товарняка, гружённого строительным материалом. Охрана ехала в другом вагоне. Поезд шёл в степи, по прямой линии, и был встречный ветер. Отчего загорелся вагон с заключенными – устанавливать никто не стремился. Ни машинист, ни охрана не видели дыма и не чуяли запаха гари. Заключённые пытались выломать доски, в панике давили друг друга и задохнулись, сгорели, никто не спасся. На полустанке по пути следования состава пожар заметили, поезд остановили, вызвали пожарных. Но было поздно – и вагон, и люди, сгорели дотла.
Вот что рассказал Лёле Жорик. Егоровна не знает, как Коленька погиб, сказал он, а то сразу на месте бы… У Лёли подкосились ноги, она прислонилась к стене. Жорик предложил ей папиросу, они вышли во двор и закурили. У Лёли тряслись руки. Плакать она не могла – как будто окаменела. Позвонила родителям. Побрела домой, еле дотащилась до третьего этажа, прошла в комнату. Муж одевался на выход, точнее, на выезд с Дорой Михайловной по магазинам и по делам.
– Была у Паньки? Так и знал. Чего сказать? Колька сам всё устроил, говнюк. Таких, как он, не жалко. Ой, разнюнилась, тоже мне Клара Цеткин… Кончай этот спектакль, слышишь?! Не трать нервы. Делать, что ли, нечего?! Мамаша просила тебя срочно к ней зайти.
И пошёл в ванную греметь вёдрами, надо было вымыть и прогреть машину.
В коридоре Лёля столкнулась с Диной Михайловной. Та вышла из кухни с электрическим чайником, наполненным водой.
– Дина, какой ужас, вы знаете?.. – Лёле надо было с кем-то поделиться своими переживаниями.
– Да, Лёля, ужасно, ужасно! Дуралей, а мог бы быть солистом Большого! Что сказать? Неудачник, такая у него судьба. Жалко, но… се ля ви!
Она неожиданно выставила ножку в розовой атласной туфельке на каблучке, без задника, с красным помпоном на подъёме.
– Нравится? Армянин шьёт, приносит к нам в садик, девчонки разбирают с восторгом. Хотите такие? Могу для вас заказать. Какой у вас размер?
Лёля не ответила, и Дина Михайловна поспешила скрыться в своей комнате.
Лёля постучала в дверь столовой.
– Войдите, – отозвалась Дора Михайловна.
Она сидела за столом среди вороха газет и, глядя в маленькое зеркальце, красила губы.
– Дора Михайловна, у тёти Пани такое горе! Коленька…
– Знаю, знаю. Сам виноват, балда. Подвёл людей, дежурных в гараже, охрану, администрацию, начальство. Он ведь не мог выехать из гаража без путёвки?! Кто выдал путёвку, подписал, выпустил, кто разрешил?! А несчастный случай – что же? Такое бывает. В конце концов, не в вагоне же первого класса преступников возить! Коленька совсем не подарок, талант он, видите ли. Всяк сверчок знай свой шесток! Ах-ах-ах! Заласкали, захвалили, распустили. Туда ему и дорога. Панька плохо воспитала сына. Что с неё взять? Деревня. Если сравнить с моим…
– А вы хорошо воспитали своего сына! То-то он рвётся из дома, пользуется малейшим предлогом, чтобы отсюда сбежать! – вскипела Лёля.
– Это, милочка, с больной головы на здоровую! От хорошей жены муж не побежит к Ларисе, своей старой любовнице! В так называемые командировки! Не знала? Теперь будешь знать! Ты для него миленькая безделушка, не более того, как та белочка, брелок, который я ему подарила! – с каким-то злорадным задором выпалила Дора Михайловна.
Лёля рванулась к двери. Дора Михайловна в спину ей крикнула:
– Поторопите мужа, Лёля, первый час, нам пора выезжать!
В коридоре Лёля чуть не налетела на мужа. Он выходил из ванной с ведром горячей воды и тряпками. Он всё слышал.
– Открой мне дверь, – сказал он.
Лёля открыла входную дверь.
– Закрой за мной.
Это было последнее, что Лёля слышала от него в этом доме. Они встретились только через полтора месяца, чтобы развестись. В том же загсе на Метростроевской, где год назад сочетались браком.
Лёля слышала, как Дора Михайловна одевается у вешалки, влезает в тёплые ботинки. Хлопнула дверь, она стала спускаться вниз. Теперь Лёля знала, что делать. Она вошла в кухню, там в авоське на холодильнике лежали апельсины, которые она купила накануне вечером. На столе была оставлена записка: «Лёля, за час до ужина выньте мамочкин творог из холодильника, чтобы у неё не заболело горло. Потрите туда яблочко и добавьте два ломтика печенья, размоченного в молоке. Смените мамочке наволочку. Будем поздно». Вторая записка была для Дины: «Оставь открытыми свою дверь и двери в столовую и к мамочке, чтобы её слышать. Будем поздно».
Прихватив авоську с апельсинами, Лёля кинулась в комнату, выгребла из письменного стола все деньги мужа, родительские и свои, заработанные частными уроками, положила их в сумку, оделась и выскочила на улицу. Такси подъехало быстро, дала адрес: Первая Градская больница. В окошке узнала, где лежит тётя Паня, сдала на вешалку шубку, надела серый халат, предназначавшийся для посетителей. Поднялась на второй этаж.
У входа в длинный полутёмный коридор с высоким сводчатым потолком за столом сидела дежурная медсестра и при свете настольной лампы что-то писала. По обе стороны коридора стояли кровати с больными. Лёля спросила, где лежит Степанида Егоровна. Удостоверившись, что посетительница, как положено, в халате, медсестра указала ей четвёртую койку слева от неё. Сказала, что мест в палате пока нет, но к вечеру должно появиться одно, кто-то выписывается.
Тётя Паня лежала под двумя одеялами в белом платочке и казалась совсем маленькой. У неё в ногах сидела Зинуля. Если бы не Зинуля, Лёля не узнала бы тётю Паню, прошла бы мимо. На белой подушке маленькая
