Это застряло в памяти - Ольга Львовна Никулина
Врёт, подумала Лёля, а вдруг не врёт? Позвонит отцу?.. «Лар! Лёль!» Всё-таки интересно, это случайная оговорка или…
Утром Лёля забежала к тёте Пане. У неё сидели врач и соседка. Тётя Паня не спала:
– Хвораю я, Лёль. Все бегают, хлопочут о Коленьке, а я лежу. Стыдно даже.
– Правильно, лежите, тётя Паня. Хорошо, что бегают. Мы его вызволим оттуда, увидите. Поправляйтесь, всё наладится, и с институтом всё будет хорошо.
– Дай Бог, дай Бог. Заходи, дочка, мне лучше с людьми. Как там бабуля?
– Будет ходить Наташа. За бабулю не волнуйтесь.
– А, ну-ну… Иди, дочка, с Богом!
От тёти Пани Лёля поехала к родителям.
Как Лёля и думала, её отец сразу стал рыться в записных книжках, искать нужных людей. Нашёл троих, но предупредил, что все уже старые, возможно, не у дел, на пенсии. Если сами не смогут помочь, то, по крайней мере, может быть, подскажут, к кому обратиться и как действовать. Лёле велел немедленно сесть и написать всё, что она знает о Коленьке и его маме, обязательно упомянув, что тётя Паня из первых метростроевцев, со стажем, инвалид, бывшая ударница труда, вдова погибшего на фронте героя, отдавшая столько-то лет строительству Московского метрополитена, а также побольше хороших слов о Коленьке, как о комсомольце и рабочей косточке, сыне достойных родителей и т. д. Обстоятельства случившегося описать в смысле errata aetatis, то есть ошибка молодости, приложить прекрасные характеристики, производственные и общественные, мол, споткнулся впервые… Но это надо сделать быстро, до судебного разбирательства. Плохо, что дело в военной прокуратуре, но надо биться. Пусть собирают письма с места работы, от общественности, все грамоты, документы о заслугах, наградах, если таковые имеются, возможно, есть вырезки из газет о подвиге погибшего на войне отца. Ходатайство от комсомольской организации… Всё копировать в нескольких экземплярах, прикладывать к письмам, адреса будут сегодня же, чуть позже.
– Убеждён, старые друзья отзовутся, если не померли, – с уверенностью сказал он. – Даже если на свете из моих приятелей остался всего один, поможет, обязательно возьмётся уладить это дело. А пока спешите, собирайте документы! Узнай подробнее биографии и сегодня же позвони мне из дома. В любое время.
Отец Лёли схватился за телефонную трубку, а Лёля быстро написала для него все необходимые сведения для первого разговора с влиятельным человеком.
Окрылённая, она вернулась на Метростроевскую, в барак, вызвала в коридор Дусю (Дуся взяла несколько дней за свой счёт и сидела у тёти Пани) и передала слова отца. Заодно пополнила и уточнила факты биографии тёти Пани, Коленьки и Фёдора, их погибшего на войне мужа и отца. Дуся сказала, что Дорофеич хлопочет, отправился с Жориком в отдел кадров гаража и в комсомольскую организацию. Сама Дуся, оставив у тёти Пани добрую старушку-соседку, собралась немедленно выехать к начальству Метростроя. У Дуси был пробивной характер. Лёля обещала зайти к вечеру, чтобы узнать о результатах переговоров. Днём она должна была давать уроки. Также Лёля взяла на себя обязательство печатать письма и прочие документы на пишущей машинке в нескольких экземплярах для рассылки по адресам. Если же потребуется доставлять бумаги лично, она готова в любой момент, прибавила она. И конечно, она готова в любое время, когда потребуется, посидеть с бедной тётей Паней.
За три дня, преодолев все немыслимые бюрократические заслоны, письма и все необходимые бумаги разослали и вручили адресатам, с пометкой «срочно». Все звонки были сделаны, влиятельные люди вовлечены в хлопоты. Даже генерал, пожалев Коленьку, связался с большими начальниками, которые, по его мнению, могли бы помочь.
Дорофеич всё свободное время проводил у постели тёти Пани и уверенно твердил:
– Должно сработать, всё идёт как надо. Сработает обязательно, его отпустят.
Отцу Лёли отвечали: «Ждите, вам позвонят»; Дусе, Дорофеичу и тёте Пане – «Позвоните через неделю» или «Вам поступит заказное письмо».
Тётя Паня воспряла духом, стала вставать, ходила потихоньку по комнате. Каждый день её навещала врач из соседнего дома и ещё одна из поликлиники. Посчитали, что у неё был микроинфаркт, ей выписали больничный.
Для тёти Пани и её близких настали дни и недели томительного ожидания.
В сером доме в квартире у Лёлиного мужа судьба тёти Пани и Коленьки, похоже, никого не интересовала. Как обычно, за стеной в комнате Дины пели молодые голоса: тенор сменял баритона, баритон сменял тенора и наоборот: «Всегда жить в маске судьба моя!», «Я отрок был тобой пленённый…»
И, как прежде, в коридоре бушевали страсти, разгорались скандалы между сёстрами:
– Устроила тут дом свиданий под видом консерватории! Пожалела бы мамочку!
– А ты выстроила себе крепость из газет, никого никуда не пускаешь, жаба, собака на сене! И сорви свою цидулю с правилами, которую ты прицепила в коридоре! Сама первая их нарушаешь! Чистая профанация! Завела тут свой устав! Комсомольские штучки! Прямо в крови у тебя! Шизофрения какая-то!
– Я пойду и заявлю, что ты антисоветчица, газет не читаешь, советскую прессу не уважаешь! Помню, как тебе не хотелось уезжать из Вены! Ревела всю дорогу!
– У меня есть контраргумент: ты буржуазный элемент, прониклась буржуйской жизнью за границей, а здесь перекрасилась в шибко партийную, со своей наукой очки государству втираешь! Предъявить результаты своей научной работёнки можешь? Не можешь! И докажу! Что, нечего сказать? То-то же!
– Мамочка, ты это слышала?! Она хочет нашей смерти!
Хлопают двери, пахнет валерьянкой.
* * *
В октябре ещё выпадали тёплые дни, Лёля с Диной Михайловной встречались на балконе, сидели на
