Борис Горин-Горяйнов - Федор Волков
И невозмутимо продолжал свою прогулку. Старуха раскрыла рот, выпучила глаза и едва не села на пол.
Потеряв надежду на скорое появление императрицы, Сумароков побежал проведать своих комедиантов. Обежал все прилегающие залы и нигде их не обнаружил. Сильно встревожился. Бросился вниз по лестнице, к вешалкам. Комедианты трусливо хоронились между колоннами. Вокруг сновало множество всякого народа.
— Друзья мои, зачем вы не в зале? — воскликнул, разводя руками, Сумароков.
— Не допускают, Александр Петрович, — ответил Волков.
— Кто не допускает? — взвизгнул Сумароков. Федор Григорьевич указал глазами на неподвижно стоящего офицера с каменным лицом.
Сумароков бросился к нему и крикнул прямо в лицо:
— Капитан-поручик Остервальд! Вы имели наглость не пропустить комедиантов, приглашенных самой государыней?
— Не имею распоряжения, господин бригадир.
— Какого распоряжения? Сие пустые выдумки, сударь!
— По должности дежурного в вестибюле…
— Вы поступаете, как неотесанный швейцар! Вы это хотели сказать? Примите к сведению, сударь, что даже сия низкая должность требует от человека вежливости и воспитания! На сей раз вы имеете дело с людьми, а не со скотами, коих вы привыкли загонять по хлевам!..
— Бригадир Сумароков! Вы ответите за ваши оскорбления.
— Готов хоть немедленно! Для некоторых господ оскорбления — как с гуся вода. Не извольте чинить свинских препятствий порядочным людям, господин привратник!.. Пожалуйте, господа!
Сумароков бросился вниз по лестнице к своим комедиантам. Лицом к лицу столкнулся с лениво поднимавшимся Разумовским, в мундире командира Измайловского полка.
— Что шумишь, Александр Петрович?
— Ваше сиятельство! Слезно прошу вашу милость научить господ дежурных офицеров человеческому обращению.
— В чем дело, бригадир?
— Капитан-поручик Остервальд — вот этот самый — два часа изволил продержать комедиантов в загоне под лестницей. Человеческое достоинство возмущается против сего бездушия. Люди явились по повелению государыни, и с ними, полагаю, надлежит обращаться не как со скотами.
Разумовский взглянул на сгрудившихся внизу комедиантов, на ощетинившегося Сумарокова, на каменное лицо Остервальда, улыбнулся и покачал головой.
— Незаслуженные оскорбления… — начал Остервальд.
— Бросьте счеты, капитан-поручик. Исполните то, о чем хлопочет бригадир Сумароков, — сказал негромко Разумовский, продолжая подниматься.
— Слушаю-с, ваше сиятельство.
Александр Петрович, не обращая внимания на сгрудившихся любопытных, повел свою компанию наверх, мимо позеленевшего Остервальда.
Привел в боковой зал, сплошь заставленный мраморными статуями.
— Вот, друзья мои, располагайтесь здесь, как дома. Покосился на каких-то господ, разглядывавших изваяния. Направился к ним, щелкнул шпорами:
— Милостивые государи, тысячу извинений. Сия зала на нонешний день имеет особое назначение.
Господа тотчас же покинули зал.
— Прохвост… Голштинская рожа… — ругался про себя все еще не успокоившийся бригадир. — А я там замешкался! Не спешу, будучи уверен, что вы здесь и наслаждаетесь лицезрением сих особ! — он ткнул рукой в какую-то голую статую. — Приема еще не было, и когда он будет, Аллаху известно. Учитесь терпеть. Присматривайтесь. Привыкайте. Назвался груздем — полезай в кузов. И еще: с волками жить — по-волчьи выть. Ну, я побежал караулить. Ежели паки пристанет какой-нибудь обормот, на манер того Остервальда, — ответ один: по распоряжению ее величества, и пусть катится к чертям. Да не прячьтесь по углам, ребятишки! Держитесь вольно, на равной ноге со всеми. Мы здесь не последние. Любуйтесь на бабочек…
Сумароков исчез, притворив дверь зала.
Ребята, совсем было упавшие духом там, внизу под лестницей, теперь повеселели. Они были восхищены поведением Александра Петровича.
— Какой человек! — влюбленно восхищался Алеша Попов.
— Я его полюбил заглазно еще в Ярославле, когда «Хорева» читали, — заявил Ваня Нарыков. — Плохой человек не мог написать такой благородной вещи.
— Резковат чуточку, — заметил Шумский.
— Да и не чуточку, — рассмеялся Волков.
— Это ничего, — убежденно заявил Иконников. — Я подмечаю, у них здесь порядок такой: хватай каждого за глотку, а не то схватит он тебя.
— А не любят, должно, его все эти… Стервальды… — покрутил головой Куклин.
— А наплевать! Зато мы любим.
Приемная глухо гудела, как переполненный пчелиный улей.
Появился обер-церемониймейстер. Громко откашлялся, негромко возгласил:
— Ее величество государыня!
Неожиданно наступила мертвая тишина. Императрица вышла в темном наряде, со скучным и кислым лицом. Рядом с ней красивая, надменная, снисходительно улыбающаяся Екатерина казалась настоящей повелительницей. За ними, стуча ботфортами, шел наследник.
Императрица и под руку с нею Екатерина медленно двинулись между двумя шеренгами придворных, улыбаясь каждая по-своему и перебрасываясь несколькими словами то с тем, то с другим. Придворные чины, оттирая друг друга, старались протискаться вперед и очутиться на виду. Петр Феодорович, едва войдя, тяжело опустился на какой-то табурет и высоко закинул ногу на ногу, показывая всем сильно стертую подошву сапога.
Обер-церемониймейстер почтительно нагнулся к нему, что-то сказал со сладенькой улыбочкой.
Петр вскинул на него злые глаза, порывисто вскочил и отошел к окну, в которое уставился, искоса оглядываясь иногда назад.
Между тем императрица устало произнесла:
— Господа, прошу извинить за беспокойство. Я сегодня чувствую себя совершенно разбитой. Всю ночь провозилась с делами. Обычного приема не будет. До четверга. До свидания…
Придворные начали откланиваться и покидать зал. Скоро остались лишь немногие сановники.
Императрица изнеможенно прохаживалась по залу, опираясь на руку великой княгини. За ними тянулся обычный хвост фрейлин и постоянных адъютантов.
— Идите, господа, к себе, — промолвила, оглянувшись на них, Елизавета.
Великий князь поймал за кисти поясов двух каких-то невзрачных голштинских генералов, ни слова не понимающих по-русски, отвел их в угол и там, сильно размахивая руками, начал что-то им доказывать. Это можно было принять и за распекание, и за дружескую беседу.
У Петра Феодоровича все душевные движения выливались в одинаково несуразную форму. Он пялил глаза, совал кулаки под нос собеседникам, топал ботфортами и издавал ничего не значащие, короткие немецкие восклицания.
Екатерина, болтая с императрицей о чем-то безразличном и мило улыбаясь, в то же время прислушивалась к выкрикам мужа, старалась не выпускать его из поля зрения.
Не успела Елизавета сделать и двух шагов, как перед ней вырос генерал-прокурор Трубецкой. В руках у него была огромная папка.
— Что там у вас, Никита Юрьевич? — с видом величайшей усталости спросила его Елизавета.
— Очень спешное, ваше величество. Изволили приказать непременно напомнить нонешний день.
— О чем это, князь?
— Проект ответного письма его величеству королю Людовику.
— Ну, это совсем не спешно.
— Почитаю долгом вежливости, государыня, — настаивал Трубецкой.
— Безусловно, князь! Так ведь я же не отказываюсь.
— Осмелюсь напомнить вашему величеству… Письмо короля Франции имеет двухлетнюю давность…
— Ах, боже мой! Если ваш Людовик два года ждал, так два-то дня, надеюсь, может подождать? Не каплет, почитаю, над нами.
Елизавета, прикидываясь нерачительной к государственным делам, лгала. Это была ее политика. Она была вполне в курсе всех дел. Многое делала самостоятельно и тайно, через головы своих министров. Так, не отвечая два года на официальное письмо своего бывшего жениха Людовика XV, она неофициально вела с ним довольно деятельную переписку через посредство одного из своих преданных слуг, итальянского актера Компасси. Подобным же образом поступала и во многих других случаях, путая карты своих министров, обычно состоявших на жаловании у одной, а то и у нескольких иностранных держав, что Елизавете было отлично известно. Ведь такую же систему применяла и она по отношению к иностранным дипломатам. От Екатерины эта тайная деятельность императрицею тщательно скрывалась, однако она была не так проста, все знала в подробностях и с своей стороны вела такую же политику, полную интриг.
Императрица направилась к своим покоям. По пути ей попался Сумароков, вынырнувший откуда-то из-за колонны. По-военному вытянулся.
— Здравствуйте, Александр Петрович. Ах, да… Как ваши комедианты?
— Комедианты жаждут лицезрения своей государыни. Они рядом, в античной зале, согласно желанию вашего величества.
