Зимняя бегония. Том 1 - Шуй Жу Тянь-Эр
Чэн Фэнтай усмехнулся:
– В том, что он с тобой не поладил, нет ничего удивительного. Пусть старший шурин не обижается на меня за опрометчивые слова, но он с полным правом мог бы тебя зарезать, ведь ты отнял у него любимую женщину, и его ненависть вполне объяснима. Но то, что он так подло поступил с двоюродной невесткой, и в самом деле жестоко, да и низко.
Покачав головой, Чан Чжисинь улыбнулся, стряхнул пепел с сигареты и сказал:
– Это ненависть не из-за того, что я отнял у него любимую женщину. У него с Мэнпин ничего не было, между ними не такие отношения, как о том сплетничают.
Чэн Фэнтай в изумлении посмотрел на него.
Чан Чжисинь продолжил:
– Я говорю правду. Ещё совсем ребёнком Шан Сижуя продали в труппу «Шуйюнь», и это Мэнпин в одиночку воспитала его, поставила на ноги. Он любил Мэнпин, как ребёнок всей душой любит взрослого, вцепившись в него, любил до ожесточения, извращённой любовью, не дозволяя старшей сестре ставить кого-то выше его. Когда он впервые увидел Мэнпин со мной, то посмотрел на меня так, будто хотел съесть с потрохами! Он кинулся ко мне и принялся бранить на всю улицу. Ты скажи, где ещё на этом свете встретишь такого младшего брата, разве он не помешанный?!
Нахмурив брови, Чэн Фэнтай улыбнулся:
– Хоть вы так и говорите, я всё равно не слишком-то вам верю. Быть может, он поздно созрел и ничего не знал тогда о чувствах между мужчиной и женщиной, вот и сам не знал, что испытывал?
Чан Чжисинь с силой сдавил сигарету, потушив её пальцами, и решительно покачал головой:
– Вовсе нет. Ему уже исполнилось пятнадцать лет, а он частенько спал с Мэнпин под одним одеялом, положив голову на её грудь как на подушку. Где это видано, чтобы старшая сестра и брат повсюду ходили, держась за руки? Один кусок от баоцзы кусала она, а другой – он. Мы с Мэнпин до сих пор не достигли такой близости! Имей он хоть малейшее влечение к женщинам, он не был бы таким наивным, он не мог быть таким наивным, когда дело доходило до прикосновений и тесных объятий. Когда у мужчины зарождаются чувства, этого не утаить, как Мэнпин могла бы остаться в неведении? На мой взгляд, его безжалостное, непочтительное поведение помешанного говорит о том, что он считал Мэнпин своей матерью.
Чэн Фэнтай улыбнулся:
– Похоже на него.
Чан Чжисинь продолжал:
– А знаешь, что ещё смешнее? Когда наши столкновения стали темой для пересудов, кто-то принялся выпытывать у Шан Сижуя: «Ты не даёшь своей шицзе быть с другим, наверняка ты сам желаешь стать ей мужем?» А Шан Сижуй ответил: «С чего бы мне обязательно становиться её мужем и почему она обязательно должна иметь мужа? Что такого может делать муж, чего не могу я? Стоит ей только сказать, чего она желает, и я это сделаю». Тот человек сказал: «Ты не позволяешь ей выйти замуж за другого и сам в жёны не берёшь. Куда это годится, чтобы мужчина и женщина коротали жизнь в одиночестве?» А он в ответ: «Ещё как годится! И она не выйдет замуж, и я не женюсь! Так мы и будем вместе весело жить-поживать, а другие нам и не нужны». Муж сестры, ты только послушай, это не просто позднее созревание, это прямо-таки какое-то сумасшествие.
Услышав это, Чэн Фэнтай только покачал головой, но, тщательно всё обдумав, он почувствовал, что, кажется, может понять Шан Сижуя. Как правило, всякий самородок, который превосходит прочих в какой-то области своей понятливостью и одарённостью, в чём-то другом непременно окажется ущемлён: или окажется необщительным, или с трудом вливается в общество, быть может, он будет по натуре чудаком, даже физические недостатки у него могут быть. То, что Шан Сижуй – гений в китайской опере, неоспоримо, вспомнить только рецензию из одной газеты: «Тысячелетний дух «грушевого сада», души всех выдающихся талантов своего времени сошлись в одном человеке». Но если кто-то и повидал жизнь, изворотлив и понимает всё с полуслова, то разве это честно, что один человек собрал в себе всё самое лучшее? Однако Небеса справедливы, и, дабы соблюсти равновесие среди всего сущего, они сотворили Шан Сижуя редкостным тупицей.
Чан Чжисинь снова закурил сигарету и сказал:
– Когда Шан Сижуй произнёс эти слова, все поняли, что семь чувств и шесть человеческих страстей ему неведомы, долгое время ему пытались втолковать, взывая и к чувствам, и к разуму, а он лишь молча слушал, не возражая, и казалось, что он и впрямь услышал и даже кое-что понял. Но кто же знал, что всё сказанное он поймёт превратно. Он прибежал к нам и с великодушным видом изрёк: «Раз уж мужчина и женщина обязаны пожениться, чтобы прожить счастливую жизнь, я, так уж и быть, разрешаю вам остаться вдвоём! Но, шицзе, ты должна поручиться, что самым главным человеком в твоём сердце останусь я, Чан Чжисинь не сможет обогнать меня! Никому не дозволено обогнать меня! Он тот, с кем ты будешь спать и от кого родишь детей!»
Чэн Фэнтай издал протяжное: «А-а-а!» – непрестанно посмеиваясь.
– Он сказал это при мне! Будь ты Мэнпин, как бы ты ответил? Мэнпин только и могла вымолвить: «В вопросах чувств мы сами себе не хозяева, как я могу ручаться?» И он тут же ушел, заявив напоследок, что Мэнпин его обманула. Тогда мы в последний раз разговаривали втроём, и все наши переговоры окончательно зашли в тупик. – Чан Чжисинь добавил зло: – Находишь ты это смешным или нет, однако Мэнпин ведь не отдала себя ему в рабство, а даже если бы и отдала, как можно ручаться за свои чувства. Если она кого-то полюбила, с какой стати ей нужно получать его одобрение?
Чэн Фэнтай вздохнул:
– А меня, признаться, тронули эти пылкие чувства между братом и сестрой.
Чан Чжисинь улыбнулся:
– Не будь он столь жестоким безумцем, я тоже растрогался бы.
В этот миг из спальни доносились шорохи, должно быть, проснулась Цзян Мэнпин. Чан Чжисинь
