Наталья Иртенина - Шапка Мономаха
– Как скажешь, князь, – охотно согласился киевлянин и уважительно поглядел на воеводу.
28
Коней, переплыв стылую реку, так и не замерзшую зимой, оставили на берегу. До валов с укрепленной стеной шли почти не таясь. Через ворота уже просачивались одинокими тенями, тихими перебежками окружили в ночи половецкие шатры. Кони степняков паслись неподалеку на жухлой прошлогодней траве. Тихий свист стрел заставил их поднять морды и подвигать ушами. Тишина успокоила, кони продолжили насыщаться скудным кормом. Трое степняков, бдевших в стороже, остались лежать на земле. Еще двоих так же беззвучно сняли у шатров.
– В котором? – прошептал Славята, стоя одним коленом в траве.
Торчин-разведчик, днем наблюдавший за половцами с вала, молча показал на шатер слева. Боярин сделал знак десятнику, встал на ноги и, тихо ступая, двинулся к шатру. За ним, растянувшись короткой цепью, беззвучно порысили кмети – в руках мечи, за поясом легкие топоры. Три десятка торков вокруг становища изготовили луки.
Из шатра Кытана внезапно появился половец. Славята замер с поднятой ногой. Степняк зевнул, широко разворотив рот. Увидеть в трех шагах от себя труп он не успел. В отверстую глотку влетела стрела. Всхрапнув, половец завалился. Боярин ускорил шаг. Переступил через труп, открыл щель в плотном пологе шатра. В очаге из камней посередине горел слабый огонь. Славята насчитал шестерых степняков, спящих на войлочных подстилках. С седьмой на него глянули удивленные глаза. Пятнадцатилетний княжич Святослав тоскливо бдел, прижав колени к подбородку, прислушиваясь к звукам снаружи. Киевлянин быстро вошел в шатер. Узрев своего, княжич радостно напрягся. Боярин знаком велел ему выбираться наружу.
Перешагивая через тела половцев, Святослав зажимал себе рот – давился мальчишечьим смехом. Один из куманов дернулся и заворочался с бормотаньем, но не проснулся. Княжич по-быстрому скакнул к пологу.
– Кытан? – едва шевеля губами, спросил Славята.
Святослав пальцем указал на тело, укутанное стеганым покрывалом. Вытолкав его за полог, боярин шагнул к Кытану и занес меч. В шатер ворвались отроки. Двое степняков все же успели проснуться и увидеть свой конец. Предсмертный хрип вылетел наружу, но уже не мог никого предупредить. Два других шатра повалили, перерезав растяжки, и били копошащихся, орущих степняков. Только одного упустили – вылетел через полог, когда резали веревки, кошкой прыгнул мимо отроков и сгинул во тьме. Вслед ему пустили стелы, но ни одна не попала. От табуна донеслось ржание. Топот копыт быстро затих в степи. Преследовать не стали – пустое дело.
Бойня была скорой и лютой. Первый шатер также обвалили. Торки попросили разрешения запалить стан, но Славята не позволил – отсветы могла заметить в городе Итларева чадь. С половецкими конями оставили двух отроков – пригнать к следующей ночи в княжьи конюшни.
Возвращались с сознанием хорошо исполненного дела. Киевский боярин был горд и весел – одним делом послужил сразу двум князьям, желавшим разного. Княжич Святослав возбужденно рассказывал про то, как не боялся он половцев и тоже задумывал убить самое малое двоих – Кытана и отрока Итларевича, своего ровесника.
– А где этот паскудник спал? – спросил Славята.
– В другом шатре.
– Не он ли сбежал? – задумался боярин и обратился к десятнику: – Говоришь, тот был невелик?
– Мелкий и прыткий, как заяц.
Славята еще больше повеселел.
– Хорошо поработали, молодцы! – крикнул он дружине. – Хорошо и попируете нынче!
Вместо ответного клича отроков отозвался десятник, враз помрачневший:
– Жрать уже нечего – пояса затягиваем. Жито в княжьих амбарах мыши доедают. Скотину порезали от недокорма. На ловах удачи нет. Так и пируем всю зиму. Масленичных блинов не видали.
В город все равно въехали с торжеством.
Ночь еще не кончилась. Обняв сына, Мономах выслушал рассказ, как погибли Кытан и его чадь. Славяту распирало от чувств, а князь и бровью не повел. Пришел воевода, повторили для него. После, забыв о Славяте, князь сел с Ратибором обговаривать следующее дело. Киевский боярин от обиды ушел в гридницу, потребовал меду и обрушил на сонных гридей неразделенную радость.
После заутрени возле Итларева шатра на площади объявился Бяндюк – княжий бирич. Поплевав через левое плечо, вошел по приглашению. Без приязни глянул на идольца, выставленного сбоку, даром что золотого. Объявил:
– Князь Владимир кажет тебе честь, бек Итларь, зовет нынче к себе в терем. Сказать велел так: пойди сперва к воеводе Ратибору, а согревшись в теплых хоромах и насытившись, потом приходи ко мне для разговора.
– Честь от князя – хорошо, – покивал Итларь, щуря глаза на отрока. Он сидел на кошме, скрестив ноги, и тянул руки к жаровне. Толмач не требовался – половчанин сам говорил на русской молви. – Тепло тоже хорошо. А зачем насыщаться у воеводы? Это плохо – совсем не честь от князя. Пусть сам угощает меня и моих воинов!
– Да вы и так уже все пожрали у князя, аки саранча давешняя, – брякнул Бяндюк. – Пора и честь знать. Ты ж не хан, а так – вроде боярина. Ну так и воевода тоже боярин, иди к нему кормиться.
– Я знаю честь, – снова закивал Итларь и засмеялся. – Мы пожрали князя. Теперь пожрем воеводу.
Выйдя из шатра, Бяндюк плюнул через правое плечо, пробормотал: «Чур меня!» и отправился к князю.
На Ратиборовом дворе половцев ждали. Сам воевода приветил Итларя, отвел в жарко натопленный дом на дворе – молодечную. Отроков в ней не было, зато в большой горнице стоял длинный накрытый стол. Степняки загомонили, почуяв сытные запахи. Непривычные к скамьям, они сдвинули стол, побросали на пол ковры с лавок, быстро переставили вниз блюда. Сложили сабли, расселись вокруг. Итларь заметил было, что воевода пропал, а дверь закрылась, но махнул рукой – русы брезгуют пировать со степняками, тем хуже для них. Он вспомнил, как простодушный отрок сказал о пожранном князе, внезапно расхохотался и жадно набросился на еду.
Если бы он догадался поднять глаза кверху, то успел бы увидеть дыру в потолке и нацеленную стрелу. Отроки воеводы загодя разобрали перекрытие и положили содранные доски на место. Под скатами кровли затаились впятером. Теперь, сняв две доски, по разные стороны щели встали, упершись коленами, Ольбер Ратиборич и другой стрелок. Тетивы дзенькнули одновременно. Итларь поймал стрелу горлом и, проклекотав, ткнулся вперед. Конец древка уперся в ковер, не дал половцу завалиться лицом в блюдо. Сидевший против него степняк опрокинулся навзничь.
Громыхнув досками, с потолка на головы куманам упали дружинники. В распахнутую дверь прыгнули еще пятеро. Половцы с гортанными криками тянулись к саблям, хватались за поясные ножи, но умирали, не завершив движения. Ольбер Ратиборич успел продырявить стрелой второго степняка, прежде чем внизу вскипела каша. Отбросив лук, он достал нож, обрушился на половца, вставшего в оборону, и перерезал ему глотку.
В то же время в шатре на площади перебили нескольких оставшихся воинов. Только одного привели живым на двор князя.
Олядывая побоище в молодечной – полтора десятка трупов в лужах крови, воевода изрек:
– Половцы отомстят за своих.
– Повоюем, отец, – сдержанно ответил Ольбер, разглядывая половецкую черненую саблю.
Пока в городе лилась кровь поганых, Мономах стоял в храме на литургии. Молился об ограждении отчей земли от врагов и даровании сил для борьбы с ними, о единении и единомыслии русских князей, о вразумлении греков, не дающих Руси митрополита и похитивших у нее целое княжество.
Придя в хоромы, князь велел поставить перед собой пленного половчина и позвать толмача. Вслед за ними в палату привели под руки ублаженного медом Славяту, посадили на лавку, придержали, чтоб не падал.
– Отпускаю тебя, – молвил князь степняку. – Дам коня и сыти на три дня. Возвращайся к своему хану и объяви: я заплатил ему за мир прошлым летом и пусть будет доволен этим. Если же пойдет войной на Русь, то найдет здесь свою могилу. И еще скажи: Итларя убили мои люди, а Кытана зарезал боярин киевского князя Святополка. Запомни это – мы оба заодно, я и киевский князь. Он и предложил перебить послов.
Половца, щелкнувшего на толмача зубами, увели. Славята широкими глазами смотрел на Мономаха.
– Это… что… – силился спросить он. – Почему?..
– Для чего так сказал, князь? – помог ему Ратибор. – Хочешь, чтобы степняки были злы и на Святополка?
– Хочу, чтобы Святополкова хитрость не пошла ему впрок, – усмехнулся Мономах. – Он захотел столкнуть меня с половцами, так пусть теперь опасается и за свою землю – либо идет со мной в поход.
– Поход в степь? Ты решишься на это безумие, князь? – не поверил воевода.
– Умнее этого я еще ничего не сделал в своей жизни. Я решил, и я пойду в степь.
Он подошел к Славяте, сильно встряхнул его за плечи.
