Наталья Иртенина - Шапка Мономаха
– Надо грести отсюда, – страдал безнадежностью корсунянин, – пока не приплыли галеры из Царьграда. Греческий царь пошлет на нас много боевых дромонов. Они сожгут нас греческим огнем. Спалят живьем.
– От страха умом тронулся, – через борт возвестил княж муж Горазду, жалея кормчего. – Грецкими галерами бредит.
– А как мы обратно поплывем? – встревожился сотник.
– Тарасий выведет, – махнул дланью Душило.
– Какой Тарасий? – удивился Горазд, но ответа не получил.
На лодьях принялись кашеварить – холопов в поход не набрали, все надо делать самим. Когда потянуло сытным запахом, на огонь, подъедавший остатки черного масла, глазеть было уже неинтересно. Отроки достали ложки и наперебой кинулись черпать разваренную греческую крупу из братин, подставляя ладони, чтобы не просыпать мимо рта.
– Опять чернец! – крикнул с носа сторожевой, глотавший голодные слюни. – Один!
– Чегой-то они повадились? – с полным ртом прожевал Мстиша Колыванович.
Душило заткнул ложку за пояс и подошел к борту. Пригляделся к одиноко стоявшему на берегу монаху с сумой на плече.
– Тресни меня Перун! – проревел он.
Сторожевой, оседлавший нос лодьи, чуть не гикнулся в воду. Несколько отроков подавились кашей. Другие, уронив ложки, заскребли в ушах, повскакали, ринулись к борту.
– Весла в воду, грести к пристани! – приказал Душило. На сильно заросшем лице у него расползалась счастливая ухмылка.
– Ну ей-богу! – не веря глазам, выдавил младший Колыванович.
– Вот так да, – озадаченно потер в затылке старший Вахрамей и пробормотал: – А мы уж и не чаяли…
Отроки в несколько гребков бросили лодью носом к пристани. Княж муж, как молодой козел, перепрыгнул через борт на настил причала, безжалостно облапил монаха.
– Нестор, книжная твоя душа!
– Что, Душило, тряхнул наконец-то веретеном? – прокряхтел Нестор, выбираясь из тугих объятий. – Что это за погром ты тут устроил?
– Тебя спасал, – радостно объяснил храбр.
Он снова сграбастал чернеца и подкинул к рукам, протянутым с лодьи. Отроки подхватили легкого монаха, затащили в лодью.
– Все не как у людей, – вздохнул Нестор.
Душило, подпрыгнув, уцепился за борт, его тоже втянули, но с усилием. Тотчас снова заработали весла, лодья отчалила.
– Встрепетали, значит, греки?! – возгласил старый дружинник, рассматривая монаха – не причинен ли книжнику Русской земли и княжьему посланцу какой телесный ущерб.
– О том ничего не ведаю, – ответил Нестор. – Я ведь в пещерной обители за стенами града поселился, в той, что ископана трудами и руководством моего учителя Никона. Монастырские братия, которых нынче послали к пристаням, вернулись и рассказали, что на море храбрствуют две лодьи. Мне так и подумалось: это приплыл за мной Душило и надо скорее идти к нему, чтобы от города остался хоть камень на камне… А скажи-ка, как ты собирался воевать с каменной крепостью?
Монах оглянулся, печально рассматривая обугленный берег и обожженную стену города – землю, куда ему больше не вернуться.
– Да как, – дернул Душило плечом-окороком. – Как-нибудь уж... Я тут недавно тоже мимо одной пещерной обители проезжал… – добавил ни к селу ни к городу.
Он задумался, устремив взор в дальнюю даль, за край моря и земли.
Отроки, подъев кашу, ждали распоряжений. Всем было хорошо оттого, что монах сыскался сам и можно не томить осадой целый город. Сил для этого все же маловато – четыре десятка воинов. Ну еще боярин – за десятерых сойдет. Все равно мало. С другой стороны, ратная потеха так здорово началась, жалко, что не будет продолжения.
Одни братья Колывановичи не лезли вперед, чтоб послушать чернеца, держались подальше и носом в сторону.
Душило махнул сотнику: «Уходим». К счастью, Порей от переживаний не подвигся умом. Но к его радости все еще примешивалась судорожная забота – как бы на обратном пути не столкнуться с греческими боевыми галерами. Отроки дружно налегали на весла, лодьи шли ходко, солнце светило, море дышало властным умиротворением. К безумным крикам чаек давно привыкли.
Нестор, бережно обнимая набитую пергаменами суму, уселся рассказывать о приключившемся ему странствии и тьмутараканских делах.
– Так, говоришь, потерял в Корсуне княжью грамоту, а этот купец, как его… нашел твою калиту и прочитал письмецо? – переспросил Душило, морща лоб.
– Точно так все и было, – покивал монах. – Моя вина целиком – неосторожен был с грамотой. А в ней писано, что я княжий посланник в Тьмутаракань по тайным делам. Сам посуди – как было тьмутараканскому купцу не заинтересоваться?
– Так это он из любопытства тебя по черепу огрел и в море уволок? – уточнил храбр.
Нестор смиренно опустил взгляд.
– Тьмутараканцы – мужи решительные. Мало ли какие тайные дела у князя. Чтоб не гадать, решили сразу отвезти меня к посаднику Орогосту. А то вдруг бы я не захотел…
Чернец умоляюще смотрел на дружинника.
– Не научился ты врать, Нестор, – сдался Душило.
Гребец на ближней к ним скамье пихнул локтем в бок соседа. Тот расслабил напряженную спину и отвесил брату затыльник.
– Горазд весь Корсунь перерыл, тебя разыскиваючи. Я вернулся – он ко мне с причитаньями, как мамке на грудь. Как же – княжий посланник пропал, все дело на волосу повисло. Стали по другому разу город перетряхивать…
– С высунутыми языками бегали, – вставил Мстиша Колыванович, оборотясь.
– …и опять нам повезло с русским банщиком. Пришел сам, узнал, все ли еще ищем монаха, да поведал про грецкого стражника, у которого от благовонных умащений расплелся язык. В общем, в ту ночь он стоял на морских воротах и за мзду пропустил купца с парубками к пристаням. Притом проверил груз. Тогда уже нашего Девгеневича хватились, искали с пристрастием. А груз интересный – чернец в беспамятстве. Грек поглядел – вроде не Девгеневич. Что за разбой? – спрашивает. Ему отвечают: не разбой, а святое дело. На монаха мор напал, нужно его без промедления везти в Сурож, приложить к мощам святого Стефана. Купцу, мол, сам святой в видении явился и дал такой наказ. А то мор на весь Корсунь перекинется. Стражник, само собой, перепугался, вознес молитву о здравии да отпер ворота. Про купца сказал – из Тьмутаракани. Дальше мы уже сами – раскинули умом и надумали немножко повоевать. Остальное знаешь.
– Знаю. – Нестор печалился тому, сколько всего нагородили вокруг него и скольких людей он ввел в искушение.
– Ну а что посадник? – напомнил княж муж.
– Покаялся, – молвил монах, сменив грусть на удовлетворение.
– Князь так велел? – удивился Душило.
– Почему князь? – не понял Нестор. – Болящая совесть и изнывающая душа велели.
– А в чем покаялся-то? – недоумевал храбр.
– Сие тайна исповеди.
– Фу ты, – прояснел боярин. – Я ж тебя не о том спрашивал.
– А о чем?
– Вот те нате! – Душило стукнул себя по ляжкам. – Ты к нему с чем послан был? С тайным делом!
– А-а! Об этом не тревожься. Орогост сделает как уговорено.
Храбр выдохнул с облегчением.
– Напугал. Я, грешным делом, подумал, что ты по своему благочестию забыл о деле. Чего это у тебя в суме?
– Здешние предания, – любовно прижимая котомку, молвил Нестор, – о князе Мстиславе, брате Ярослава Мудрого.
– Кашу-то будешь есть, книжник? – сердобольно спросил Душило.
Монах отказался. Великий пост на дворе, а трапеза сегодня уже была, более не полагается.
– А все-таки, – сказал княж муж, – ежели дознаюсь, кто из наших сбыл тебя купцу, выкину за борт.
Еще до вечера лодьи выбрались из пролива и пошли вдоль берега Таврии. Порей торопил и хотел идти под парусом ночью. Ему сунули в руки кусок солонины и отправили спать.
Назавтра сделали остановку в греческом Суроже. Пока пополняли запас воды и снеди, Нестор наведался к мощам святого Стефана Сурожского. Хоть и не сам обещал к ним приложиться, но обет нужно выполнить – за всякое слово ведь спросится накануне вечности.
После Сурожа кормчий совсем было угомонился и о грецких галерах не поминал вслух. Но некоторое время спустя стал беспокойно поглядывать на восход и тереть слезящиеся от напряжения глаза. Затем на подгибающихся ногах повлекся к Душилу.
– Погоня! – с упреком сказал он, тыча пальцем за корму.
Княж муж посмотрел. Ничего не увидел, кроме серых волн и ныряющих к ним чаек.
– Где?
– От Сурожа за нами идут. Весел больше и парус – догоняют, – все сильнее укорял Порей.
– Галера? – подсказал Душило.
– Она самая.
– Ты в Суроже хоть одну галеру у пристаней видел?
Признав, что не видел, Порей ненадолго успокоился. Скоро и впрямь вдалеке забелел парус. К ужасу кормчего, Душило велел бросить весла. Отроки, возбудясь от предвкушения боя на море, изготовили луки. У некоторых разинь тетива отсырела в морском воздухе, на таких смотрели с оскорбительной жалостью.
Ждали так долго, что тетивы начали отсыревать и у прочих, – расстояния на море обманчивы. Корабль оказался обыкновенной лодьей, однако парус был с княжьим знаком – двузубцем. Узрев его, Душило впал в глубокое раздумье.
