Охота на Церковь - Наталья Валерьевна Иртенина
– Я не слышал, – сказал Грушкин. Юрка только пожал плечами.
– Говорил кто-нибудь, что зря расстреляли старых вождей революции, соратников Ленина? Кто-нибудь жалел их? Про убийство товарища Кирова были высказывания?
– В декабре был митинг памяти Кирова, – старательно вспоминал Фомичев. – Там говорили про троцкистов, что лучше их не расстреливать, а вешать. Кирова сильно жалели. А что тут антисоветского-то?
– Тебя вызвали отвечать на вопросы, а не задавать и делать выводы! – вдруг набросился на него с криком директор. – А ну встань ровно!
Юрка отлип от шкафа, на который опирался. Он испытывал острую неприязнь к этому широкому, низкорослому, с неказистым лицом человеку, главными свойствами которого были, конечно же, собачья преданность партии и навыки тюремщика.
– Товарищ Чемякин, я сам поговорю с ребятами, – вмешался чекист.
– Конечно, конечно, товарищ Горшков. – Директор энергично постучал себя сзади по толстой шее. – У меня эти ребята вот уже где! Пьют, дебоширят, матерятся, бьют комсомольцев…
– Я комсомольцев не бью, – быстро возразил Фомичев. – Я сам кандидат в комсомол.
– Еще посмотреть, кто тебя протащил в кандидаты, – пробрюзжал директор. – Дружка твоего Звягина осенью только по просьбе отца, заводского мастера, не выгнали из школы.
– За что? – тут же заинтересовался энкавэдэшник.
– Ругался матом на девочек. Это, товарищ сержант, на девяносто процентов не наша, не советская молодежь. Недисциплинированные, дерзкие, срывают уроки и школьные мероприятия. Если по ним не принимать меры, они еще себя покажут, государство от них еще наплачется.
– Ну это, однако, преувеличение… – заволновался очкарик Грушкин.
– Тебя никто не спрашивает!
– Товарищ Чемякин. – Чекист жестом попросил директора умолкнуть. – Успокойся, – он заглянул в свои бумаги, – Петя. Вас никто не обвиняет. Мы просто беседуем о вашей школьной жизни. Я сейчас задам вам вопрос, а вы оба не торопитесь отвечать, подумайте как следует, напрягите память.
– Задавайте ваш вопрос, – поторопил его Юрка, внезапно охрипнув. – Хватит уже тянуть за причинное место.
Чекист хмыкнул, уставившись на него с пронзительным интересом. Фомичев поежился.
– Задаю. Что вам известно о существовании в школе нелегальной группы, которая прицельно срывает учебный процесс, морально и идейно разлагает ваших товарищей, ведет подпольную политическую агитацию? Под разложением и агитацией надо понимать рукописные материалы, карикатуры, листовки, рисованные фашистские свастики на стенах, глумление над портретами советских вождей.
– Ну-у… – Юрка закатил глаза. – Рисовали рога Сталину в красном уголке. А кто, я не знаю. Наверное, мелюзга. С уроков сбегали всем классом, точно. Кто был заводилой, не помню.
– Никто не был, просто так получалось, – добавил Грушкин. – Но я не поддерживал.
– На переменах дрались. В туалете вино пили, – сознавался Фомичев. – А что тут такого-то?
Оба чесали в головах, силясь припомнить еще что-нибудь нелегальное.
– Это все? – сухо спросил сержант. – Больше ничего не хотите мне рассказать?
– Вроде все.
– Ладно, можете идти.
Сдерживая вздох облегчения, Юрка потопал вслед за Грушкиным к двери кабинета.
– Фомичев, задержись на минуту, – окликнул его чекист, и Юркино сердце снова ухнуло к пяткам. – Зайди завтра в райотдел НКВД. Адрес я тебе тут написал. – Сержант подвинул клочок бумаги через стол. – Заберешь письмо от отца.
– А… почему оно у вас?
– Ты разве не знаешь, что вся переписка ссыльных проходит через органы?
Юрка изумленно-настороженно взял бумажку и на полусогнутых вышел в коридор.
* * *
В квартире за дверью яростно и нетерпеливо заливался звонок. Юрка отпустил кнопку и примерился было стучать ботинком, но первый же удар пришелся в пустоту.
– И звонют, и звонют, – ворчала открывшая домработница. – Чего надо-то, сокол чумазый?
– Геннадия Петровича.
– Ишь ты, Геннадия Петровича. Это кто ж такой? Никак Генка? Ну проходи, важная птица. – Женщина впустила его в прихожую. – Да башмаки-то сыми, полы после вас не намоешь.
Юрка босиком влетел в комнату Брыкина-младшего и плотно закрыл за собой дверь. Генка бросил на кушетку роман Жюля Верна.
– Ты чего?
– Меня вызвали в НКВД! – выпалил Фомичев. – В школе был чекист, допрашивал всех. Змеиными глазами шарил, как базарный карманник руками.
– Про Звягина выпытывал?!
– Про Леньку он ни гу-гу. Кажется, они в точности ничего не знают, наугад раскидывают сети. Ленька молчит, зуб даю. Даже если его подвергнут пыткам…
– Пытки в энкавэдэшне никто не выдержит, – хмуро заметил Брыкин. – Не помнишь, что ли, как старые ленинцы Зиновьев, Каменев и Пятаков соловьями на суде разливались.
Юрка нервно закусил губу.
– Все равно у них ничего нет на нас. Меня будут вербовать в стукачи, это и суслику понятно.
– Если откажешься, считай, всё: ходу тебе в жизни не будет, – со знанием дела сказал Генка. – Они злопамятные.
– А если соглашусь для виду? Ты читал книжки про двойных агентов?
– Нет, Юрка, тебе хана, – уверенно топил его в безнадежности Брыкин. – Коготок увяз – всей птичке пропасть. Лучше подайся в бега. Завербуйся рабочим на Колыму, там народ нужен.
– А как же наше дело? Союз спасения России?
– Ты должен пожертвовать собой ради нашего дела. – Генка положил руку ему на плечо. – Порвать всякие связи с Союзом спасения, чтобы не утопить нас всех. В ином случае нам придется тебя убрать. Подпольная работа на революцию – жестокая реальность.
– Куда убрать?
– В могилу, – невозмутимо ответил Брыкин. – Наган я у отца возьму.
– Да ты чего, Генка? – заморгал Фомичев.
– А ты думал! Между прочим, – Брыкин снова завалился на кушетку и взялся за книжку, – у нас сегодня тоже было разбирательство. Ты хоть помнишь, как мы облили мочой из чайника нашего комсорга? Я – смутно. Однако пришлось повиниться. Наш директор сказал, что, если б не мой отец, меня выставили бы из школы без аттестата.
Юрка растерянно переминался с ноги на ногу.
– Так ты скажешь Игорю?
– Да, тебе самому лучше ни с кем больше не встречаться. За тобой, наверное, уже следят. Если там спросят, зачем был у меня, скажи, что занимал рубль, принес долг. Понял?
– Ага. Ну пока. Прощай, Генка. Не поминайте… если что.
Фомичев грустно поплелся прочь, раздумывая, где достать деньги на билет до Колымы.
22
Солнечные блики играли на речке, лениво волочащей свои невеликие прозрачные воды в большую реку Оку. Гудел шмель, обирая цветки, стрекотало майское разнотравье. Поодаль весело прыгали в речку с подмытого взгористого берега озорующие мальчишки. Отец Алексей, засмотревшись на них, заложил книгу плетеной лентой. Потом снова открыл и ногтем отчеркнул на странице место, над которым размышлял уже четверть часа.
– К вам можно, батюшка?
– Да-да, конечно, – встрепенулся священник, удивившись неожиданному вопросу и еще более – человеку, который задал его. – Места в партере у природы не куплены,
