На пороге великой смуты - Александр Владимирович Чиненков
После завершения охоты, которая длилась не менее трёх часов, был произведён подсчёт добычи. За время, пролетевшее в пылу охоты как один миг, было убито двадцать три кабана! Такая удача была неожиданна не только для графа Артемьева, но и всех казаков.
– Вот это да! – восхищённо воскликнул атаман, царапая пятернёй белую от инея бороду. – Такого ещё и мне видывать не доводилось!
Ну а казаки окружили убитого Демьяном вепря и восхищённо восклицали:
– Вот он ему стебанул, подлюге!
– Да он его кулачищем поди укокошил, а уже в мёртвую башку пулю-то всадил..
– Наградил же Господь силушкой великой! Да он и лосю с маха враз хребтину перешибёт!
– Что лося, из медведя всё говно зараз выжмет!
Пока казаки стаскивали кабаньи туши в одно место, граф Артемьев расположился для отдыха под раскидистым росшим особняком от рощи дубом. Только сейчас он почувствовал, что очень устал и ужасно голоден.
– Демьян! – позвал он слугу. А когда тот подошёл, граф спросил: – Что-то я Лариона Санкова не вижу?
– Я уже справлялся об нём у казаков, – ответил слуга. – Сказывали, что будто прихворнул он маленько. К Мариуле оздоравливаться ходит!
– Понятно, – вздохнул граф и с завистью посмотрел в сторону растущей кучи убитых кабанов, испытывая очередной приступ голода.
Как только Демьян отошёл, чтобы помочь казакам, к отдыхавшему графу подъехал Григорий Мастрюков.
– Вы бы ушли от дуба-то, Ляксандр Прокофьевич, – сказал он, спрыгивая с коня на землю.
– А чем он тебе не нравится? – удивился граф.
– Колдовской он, – без тени улыбки на лице сообщил казак.
– С чего ты взял? – улыбнулся Александр Прокофьевич. – Дуб он и есть дуб. Обыкновенное дерево, мало чем отличимое от остальных деревьев, растущих рядом.
– Это как сказать, – многозначительно хмыкнул Мастрюков. – Все дубы вон в рощице прорастают, а этот, погляди, эдак выделился? Особнячком, мать его в душу, растёт.
– Ну и что с того? – недоумевал граф. – Просто вырос в стороне от леса, и ничего в этом удивительного нет.
– Э-э-э, нет, – упрямо возразил казак. – Вырос он особняком оттого, что лес его к себе не принял. Он жизнью людской и звериной питается!
– Очень интересно, – усмехнулся граф. – И тебе известны такие случаи?
– Ещё как известны, – ответил Григорий. – Вон видишь Стёпку Коновалова? – Он указал на суетящегося среди других малоприметного казака. – Так вот он зараз и пострадал от дуба этого! Мариула даже близко к нему подходить не велит.
– А ну-ка расскажи про дуб поподробнее? – заинтересовался услышанным граф. – Я люблю такие истории слушать.
– Не-е-е, – запротивился казак. – Я не силён красиво обсказывать. Ты об том лучше Мариулу пообспроси, твоё сиятельство. Она тебе столько понарасскажет, что и не упомнишь опосля, что слухал-то.
– Я у неё про другое рассказать попрошу, – настаивал граф. – А вот про дуб ты мне расскажи, пока суть да дело. По лицу вижу, что ты и сам того хочешь?
– Ну ладно. Так и быть! – согласился Мастрюков. – Только не обессудь, барин, коли не поймешь чего. Я ж грамотно говорить тоже не горазд!
– Говори, как можешь, – подбодрил его Александр Прокофьевич. – Я всё пойму, не беспокойся.
– Годов пять с тово лета минуло, – начал свой рассказ казак, глядя куда-то в сторону. – Пошёл Стёпка в дубняк этот, чтоб шишек да грибков приглядеть для засолу. Вечером, когда прохладнее стало да и мошка заела, собрался казак до дому шагать. Присел он у дуба этого, чтоб мешок завязать да передохнуть малость перед дорогой. Лишь только он коснулся дуба этого спиной, как враз почувствовал неведомое умиротворение! А когда Стёпка-то встать надумал, чтоб домой топать, но не тут-то было. Руки и ноги свои чуять перестал! Вначале он всё встать порывался, а потом плюнул и расслабуху допустил к себе совсем. А тута его и сон зараз сморил. Что он видел во сне, Стёпка не помнил. Только помнил, что окружило его облако чёрное и боль страшную, несмотря на сон, до жути взаправдушную! Как долго длилось сеё, Стёпка не помнит, но ему чудилось, будто то времячко, что он в облаке том чёрном провёл, растянулось на многие годы. Мы его уже всем скопом искали. А когда нашли, то пробудить не смогли. Как был он в дурмане, эдаким его к Мариуле-то зараз и снесли.
– Очень интересно, – сказал граф, недоверчиво улыбаясь. – И что, на этом всё и закончилось?
– Куда там, – усмехнулся казак. – Ежели бы так. Стёпка-то порассказал Мариуле обо всём, что стряслось с ним зараз! А мы обсказали, как нашли его. Стонал и корчился под дубом этим бедолага. Тогда Мариула чело евоное чем-то окропила, а опосля сказала, что повезло зараз Стёпке-то, что жив остался и что мы вовремя сыскали его. Этот вот дуб она ДРЕВОМ СМЕРТИ назвала! Еще Мариула сказывала, что выпивает он жизнь из любого, кто осмелится прилечь у корней евоных!
– Вот и сказке конец? – спросил граф, не поверивший в рассказ казака. – Честно говоря, твой рассказ меня только позабавил.
– Эй, Стёпка, поди сюда? – привстав, позвал Коновалова Григорий.
Когда казак подошёл, граф с удивлением отметил, с каким суеверным ужасом он поглядывает на дуб.
– А ну сбрось шапку с башки, – сказал ему Мастрюков.
Тот перекрестился и снял с головы шапку.
Рассматривая подошедшего, граф старался увидеть то, что могло бы указать на него, как на пострадавшего от нечистой силы, но ничего особенного не замечал. Перед ним стоял обыкновенный мужчина лет пятидесяти от роду, с седым волосом на голове, с седыми усами и бородой и с изборождённым глубокими морщинами лицом.
– Сколько годков ему, сказать, Ляксандр Прокофьевич? – спросил Мастрюков.
– Я и сам вижу, – ухмыльнулся граф. – Лет пятьдесят. Ну, может, года на два-три побольше?
– Сколько годков тебе, Стёпка, обскажи барину? – кивнул Коновалову Мастрюков, заранее готовясь к последующему вслед за этим ожидаемому им эффекту.
– Три десятка нынче стукнуло, – ответил Степан, натягивая шапку на свою седую голову.
– Не может быть?!
Удивлению Александра Прокофьевича не было предела. Он почувствовал, как тело его отяжелело, а руки и ноги стали наливаться необъяснимой усталостью. Он с трудом поднялся на ноги и отбежал от дуба.
– Что, пробрало зараз, Ляксандр Прокофьевич? – спросил атаман, осаживая с ним рядом коня. – Этот олух царя небесного Гришка и не таких страстей тебе понарассказывает. Горазд языком как помелом, трепать.
– Да ты что, Данила?! – искренне возмутился Мастрюков. – Брехуном меня выставить перед барином хочешь?
– А ты не мели что ни попадя, баран безмозглый! – загремел с коня атаман. – Погляди, на Ляксандре Прокофевиче лица прямо нету!
– Дык я ж только истинную
