Том Холт - Александр у края света
Чудесно. Прекрасное начало дня.
— Мой предок Геракл удавил двух змей еще в колыбели, — сказал Александр.
Леонид улыбнулся ему.
— Геракл, — повторил он. — Забавно. Я слышал, это был ты.
Александр бросил на него взгляд, от которого и скиф затосковал бы по дому.
— Нет, — ответил он. — Это был Геракл.
— А, ну что же, — сказал Леонид. — Но, полагаю, если бы змеи забрались в колыбель к тебе, они бы тоже прожили не долго.
Я кое-как справился со своими ногами и тут же воспользовался ими, поспешив извлечь свой кувшин из дерьма. День и без того не задался, не хватало еще подслушивать, какая там у Леонида с Александром личная вражда. В другой раз я бы припал к ней, как собака к пролитому вину — сведения изнутри полезны всегда, как не уставал повторять мой отец — но прямо сейчас я был не в том настроении. Я убрался внутрь, протер кувшин пригоршней соломы и собрал свои вещи.
И тем не менее, думал я. Случаются с человеком и большие несчастья, чем неожиданное чудо, окончательно доказывающее, что он не бродяга и шарлатан — в особенности если он шарлатан и бродяга, как раз нашедший работу. Наиболее вероятно, это Олимпиада подсадила ко мне змею; вот только если она хотела уравновесить мной в целом не змеино-ориентированный педагогический коллектив Миезы, то зачем было приказывать смертельно ядовитой змее прятаться в моем кувшине, который я с большой вероятностью рано или поздно открою и буду немедленно укушен? От мертвого от меня не было бы никакого проку; так что, если это не было каким-нибудь примитивным ритуалом — испытанием змеей, скажем, чтобы выяснить пригодность к выполнению задачи — теория моя рушилась на месте, оставляя мне единственную версию: Месть Аристотеля. В этом, конечно, был смысл. Устроив смерть Эвксена, предполагаемого заклинателя змей, от зубов его собственного питомца, он с изящной зеркальностью мстил за причиненное ему годы назад унижение.
И Аристотеля не было с нами в этой поездке.
Я бросил гадать, взял багаж и устроился в повозке.
Как и вчера, стоило мне появиться, и разговоры увяли; помню, я еще подумал — идиоты, еще один день вам скучать, ну да сами виноваты. Но тут, едва телега тронулась, Александр поднялся и пересел ко мне поближе.
— Это правда, — спросил он, — что у тебя в кувшине оказалась священная змея?
Я вздохнул.
— Может, и так, — сказал я. — А может, и нет.
Александру такой ответ ответ не понравился.
— Я задал тебе вежливый вопрос, — сказал он. — Это правда?
— Ладно, — ответил я. — Если бы ты спросил меня час назад, я бы ответил нет. Но к нынешнему моменту я уже успел открыть кувшин, и да, в нем сидела эта проклятая змея. Я чуть со страху не помер. Могу только предположить, что это кто-то пошутил.
Александр кивнул.
— Так и есть, — сказал он, — только это была не шутка. Я посадил ее туда.
В этот момент я был опасно близок к тому, чтобы изменить ход истории.
— Ты посадил ее туда, — повторил я.
— Я так и сказал только что.
— Прекрасно, — я глубоко вдохнул. — Не желаешь ли объяснить мне, зачем?
— Чтобы посмотреть, как ты отреагируешь, когда найдешь ее, конечно. Я хотел узнать, настоящий ты волшебник или фальшивый.
— Понятно. И к какому же заключению ты пришел?
Александр улыбнулся.
— Если бы ты был самозванцем, змея обязательно укусила бы тебя. Так что совершенно очевидно, что ты настоящий волшебник.
— Ты думаешь, я волшебник?
— Разве я только что не сказал?
— Ладно. С этим, значит, разобрались. Я волшебник. Убирайся с глаз моих, пока я не превратил тебя в крысу.
Это заявление Александру тоже не понравилось.
— Как ты смеешь разговаривать со мной таким тоном? — яростно спросил он.
— О, но я могу говорить с кем угодно и как угодно. Я же волшебник, забыл? Официально.
— Да, но даже у волшебников всего одна голова.
Какое, подумал я, прекрасное начало отношений ученик — учитель.
— С другой стороны, если бы я не был волшебником, — ответил я, — тогда конечно же я не рискнул бы обращаться к твоему величеству в такой неуважительной манере. Ну? Я все еще волшебник?
В этот момент я поймал взгляд старика Леонида. Он хихикал себе под нос. Это мне тоже не понравилось. Вся ситуация, казалось, говорила — афинянин, убирайся домой, — и у меня возникло неприятно чувство, что я угодил в общество очень недалеких, примитивных типов, каждый из которых умнее меня.
— Если бы ты не был волшебником, — сказал Александр, — тебя бы укусила змея.
Я кивнул.
— Может, она и укусила, — ответил я. — Может, змея укусила меня, но я не умер, потому что я волшебник.
Тут мальчик по имени Гефестион наклонился вперед и улыбнулся. У него была добродушная улыбка того сорта, что как бы говорит «я знаю, что туповат, и прошу меня извинить», и которая способна избавить ее обладателя от множества проблем, вплоть до измены и убийства включительно.
— Может, он волшебник другого вида, — сказал он. — Не змеиный волшебник, но все равно волшебник. Кстати, что такое волшебник, если конкретно?
Я почувствовал себя так, будто меня только что арестовали, но арестовавший меня стражник пригляделся ко мне повнимательнее и отпустил восвояси, сказавши «Извиняюсь, ошиблись». Кроме того, я заметил прекрасную возможность, высунувшуюся из-за угла и умолявшую последовать за ней.
— Вот наконец разумный вопрос, — сказал я. — Кто может ответить? Что такое волшебник?
Никанор, младший сын Пармениона, поднял руку.
— Тот, кто владеет магией, — сказал он.
— Хорошо, — сказал я. — Давайте с этого начнем. Что такое магия?
Руку поднял его брат Филота — коренастый, широколицый парень, сидевший спиной к погонщику.
— Магия — это то, что дает тебе власть над людьми, — сказал он.
— Хороший ответ, — сказал я, — но слишком общий. Получается, что царь Филипп тоже волшебник. Не то чтобы я утверждал, что это не так, — добавил я, — Но лучше подумай еще.
Филота мгновение подумал.
— Ты пользуешься магией, чтобы заставить людей делать, что тебе угодно, — сказал он. — Если ты не царь или вроде того. Цари и другие люди вроде того пользуются своим правом.
— Понятно, — ответил я. — В таком случае позволь показать тебе кое-какую магию. Вот, вытяни руку.
Филота посмотрел на меня с мрачным подозрением, но сделал, как я просил.
— Ну вот, — сказал я, вытащив изо рта обол и положив ему на ладонь. — Вот тебе магический талисман. Отправляйся к пекарю, вели ему отдать буханку хлеба и вручи этот талисман. Он сделает в точности, как ты скажешь.
На мгновение воцарилось озадаченное молчание, потом кто-то рассмеялся. Насколько я помню, это был Гефестион. За ним рассмеялись все остальные — не только потому, что это была смешная шутка, но из-за разрядившегося напряжения. То есть, все остальные, за исключением Александра. Тот только взглянул на меня.
— Так значит, ты волшебник, — тихо сказал он.
— Да, — ответил я. — И волшебству я научился от великого и могущественного афинского мага по имени Диоген. Он научил меня напускать на людей чары, так что они верили всему, что я говорил им; а если люди чему-то верят, то очень скоро это оказывается правдой.
Александр покачал головой.
— Чепуха, — сказал он.
— Правда? — я приподнял бровь. — Ладно. Предположим, ты поверишь, что я царь Македонии. Предположим, все в Македонии поверят в это. Разве это не станет правдой?
Он покачал головой.
— Нет, — ответил он. — Это станет ложью, в которую все верят.
— Это первоклассное определение правды, — сказал я.
— Нет, это не так, — ответил он.
Я одобрительно кивнул.
— Поздравляю, — сказал я. — Правильный ответ. Ты успешно справился с первым уроком, который мне надо было дать тебя, прежде чем ты тоже станешь волшебником.
— Но я не хочу становиться волшебником, — сказал Александр. — Волшебство — сплошная ложь и обман.
— Прекрасно. И кем же ты хочешь стать, когда вырастешь?
Александр пожал плечами.
— Я хочу стать богом, — сказал он таким тоном, будто это и так всем очевидно. — Боги тоже творят волшебство, но их волшебство реально.
Миеза оказалась не таким уж скверным местом. На самом деле она оказалась прекрасным местом на свой неяркий манер. Покатые холмы, опрятно укрытые виноградниками и садами, будто мускулистый муж в богатой одежде; ровный равнинный климат, горы на горизонте, напоминающие театральный задник — все указывало на то, что окружающая местность была сперва изготовлена в глине с прицелом создать идеальные условия для счастливой жизни, а затем макет передали бригаде гигантов, которые расколотили скалы и развернули реки в соответствии с замыслом архитектора.
Конечно, здесь было лучше, чем в Аттике; но то же самое можно сказать о большинстве мест на земле. Аттика — жесткая страна, сплошь скалы да пыль, и все там требует усилий. Миеза ни в каких усилиях не нуждалась.
