Анатолий Карчмит - Рокоссовский. Терновый венец славы
Рокоссовский присел у столика. Что его ждет на суде? Из того, что говорили Абакумов и следователь, можно сделать только один вывод — расстрел. Сегодня он дольше обычного метался по камере. Собственная беспомощность и безысходность висели тяжелым камнем на сердце и вселяли в душу страх перед смертью.
Вскоре, как обычно, загремели засовы, открылась дверь. Конвоиры увели его на суд. Он заметил, что конвоиры относились к нему с сочувствием — кто-кто, а они наверняка знали, чем кончаются такие суды.
В небольшом зале, без присутствия посторонних лиц, проходило заседание Военной коллегии Верховного Суда Союза ССР. За столом сидели председательствующий, два члена суда и чуть поодаль от них — секретарь.
За барьером находился подсудимый — Рокоссовский Константин Константинович. Лицо его было бледным, изнуренным, голова обрита наголо. Он был одет в летнее хлопчатобумажное обмундирование без пуговиц на гимнастерке, без ремня. За его спиной стоял часовой с винтовкой.
Сначала, как и на всех протокольных допросах, были приведены биографические данные подсудимого. Судили Рокоссовского военные юристы: председатель Е. В. Багринцев, члены суда — Климин Ф. А. и Деренчук М. Н., секретарь — Чародей В. К.
Багринцев открыл судебное заседание и объявил дело, которое предстояло рассмотреть. Рокоссовский обвинялся в преступлении, предусмотренном ст. 58–1, п. «Б» (измена Родине, совершенная военнослужащим).
Удостоверившись в личности подсудимого, председательствующий уточнил; вручена ли ему копия обвинительного заключения и ознакомился ли подсудимый с ним.
Рокоссовский ответил утвердительно. Затем был оглашен состав суда и разъяснено подсудимому право отвода кого-либо из состава суда при наличии к тому оснований. Рокоссовский отвода судьям не заявил.
Судебное заседание началось с того, что председательствующий огласил обвинительное заключение и спросил подсудимого, понятно ли ему обвинение и признает ли он себя виновным.
— Предъявленное мне обвинение понятно, — ответил усталым голосом Рокоссовский. — Виновным себя в шпионаже в пользу польской и японской разведок не признаю. Участником антисоветского заговора я никогда не был.
— Показания свидетелей, данные на предварительном следствии, вы подтверждаете? — спросил Багринцев.
— Этим показаниям верить нельзя. Они являются ложными. Я прошу вызвать в суд хотя бы несколько свидетелей. Я должен посмотреть им в глаза.
— Я прошу вызвать свидетеля по делу о шпионаже в пользу польской разведки, — дал распоряжение коменданту суда Багринцев.
В зал ввели Белозерова Андрея. Увидев его, Рокоссовский изменился в лице. Он даже поднялся со стула и непроизвольно воскликнул:
— Андрей, это ты?
Белозеров, худой, с землистым цветом лица, со странно бегающими глазами, стоял некоторое время перед судьями, приняв стойку «смирно». Затем, прищурясь, словно он был близоруким, посмотрел на Рокоссовского и медленно отвел взгляд в сторону.
По рекомендации начальства очная ставка с обвиняемым не проводилась — боялись, что Рокоссовский может отрицательно повлиять на своего бывшего друга и Белозеров откажется от своих показаний.
— Свидетель Белозеров Андрей Николаевич, — продолжал председательствующий. — На предварительном следствии вы дали следующие показания: «В 1918 году на Урале от самого Рокоссовского я узнал, что он был завербован Адольфом Юшкевичем. Цель вербовки — работа на разведку панской Польши. В дружеской беседе Рокоссовский говорил мне это не один раз и просил, чтобы об этом никто и никогда не узнал. О гибели Юшкевича я ничего не знаю. Мы с ним расстались в 1920 году».
Рокоссовский, сжав кулаки, впился глазами в Белозерова и, казалось, готов был разорвать его на части.
— Вы подтверждаете свои показания в суде? — спросил Багринцев.
Белозеров, опустив голову, молчал.
— Свидетель Белозеров, вы подтверждаете свои показания? — с раздражением повторил председательствующий. — Скажите, да или нет!
Белозеров направил взгляд на Рокоссовского, как бы извиняясь перед ним за эту ложь, за предательство, которое он совершил по отношению к своему лучшему другу. Ему показалось, что глаза Рокоссовского спрашивали: «И этот подлец был моим другом?»
— Граждане судьи!.. — Белозерова трясло как в лихорадке, его лицо стало бледным, глаза налились слезами. — Граждане судьи!.. Все… Все, что я говорил на предварительном следствии, — это неправда, это ложь!.. Я прошу вас не верить ни одному моему слову.
— Успокойтесь, свидетель! — повысил голос Багринцев. — Объясните суду: почему вы меняете показания?
— Я меняю показания потому, что у меня их выбивали силой, — ответил Белозеров, немного успокоившись. — Посмотрите на мои ногти на ногах, и вы убедитесь в этом. — Он повернулся к подсудимому. — Костя, прости меня, не выдержал пыток. Я даю тебе слово, что распрощаюсь с жизнью, но трусом и подлецом не буду… Прости меня, Костя, если можешь.
У Рокоссовского чуть-чуть посветлело лицо, и он едва заметным кивком головы поблагодарил друга за мужественный поступок.
— Я прошу вас, свидетель, не отвлекаться и отвечать на вопросы только судей, — сказал Багринцев.
— А что вы скажете насчет Юшкевича, его смерти? — спросил Климин.
— Он умер у меня на руках под Перекопом.
Судьи, о чем-то посоветовавшись между собой, объявили перерыв. Через полчаса рассмотрение дела было отложено и направлено на доследование.
Рокоссовского вновь посадили в одиночную камеру и почти ежедневно начали таскать по следователям. Но он неуклонно стоял на своем — я ни в чем не виновен.
Глава восемнадцатая
После холодного и ветреного февраля март в Армавире выдался очень теплым. Уже вовсю цвели яблони и груши, и на вишнях появилась зеленая завязь. Первые фиолетово-зеленые листочки показались и на «цветах Константина Рокоссовского» — так называли розы его жена и дочь.
У дома, где они жили, эти нежные, прелестные цветы занимали пятую часть огорода, и хозяйка торговала ими на рынке. Ада все свободное от учебы время возилась с розами: по совету бабушки подрезала их, спасала от всяких паразитов, не раз, когда хозяйка занемогала, продавала их на рынке. А когда появлялись на розах бутоны, она садилась в огороде на скамеечку и не сводила с них глаз.
— Мои прелестные рокоссовочки, — часто говорила она. — Папины цветочки, скажите мне, где теперь мой папочка?.. Жив ли он еще на свете? Скоро ли он будет вместе с нами?
Тайком от матери, разговаривая с розами, она не один раз проливала слезы.
В тот же месяц, поздно ночью, к ним зашел военный и передал письмо от сестры Юлии Петровны, Ларисы. Вот что она писала:
«Милые мои Юленька и Ада! Сообщаю вам, что моему мужу через знакомых военных юристов удалось узнать, что нашего Костю в 1938 году из ленинградской тюрьмы перевезли в Москву, во внутреннюю тюрьму на Лубянке. О том, жив он или нет, узнать трудно, да и расспрашивать о нем, как говорит мой муж, очень опасно. Единственное, что я могу сказать точно — это если в приемной НКВД на Кузнецком мосту принимают посылку от близких родственников — значит, заключенный еще жив.
Дорогая Юлечка, я тебя очень прошу, как только прочитаешь это письмо, немедленно сожги его. Не дай бог, оно попадет в чужие руки, тогда никому из нас несдобровать. Целую вас, ваша Лариса. Подавай иногда весточку по адресу: Ленинград, Главпочтамт до востребования. Свой адрес и фамилию не пиши».
Это внезапное письмо одновременно обрадовало и огорчило — оно не внесло ясности в самый главный вопрос: жив ли Рокоссовский?
Теперь надо было срочно ехать в Москву. Юлия Петровна отлучиться с работы не могла — ее бы немедленно уволили. Осталось одно — направить туда Аду, которая охотно согласилась. Юлия договорилась с учителями, чтобы они отпустили дочку дней на десять для поездки к родственникам, и вместе с хозяйкой дома, собрав кое-как денег на дорогу, купила килограмм дешевых конфет и пять пачек сигарет. Когда все это было запаковано в посылочку, женщины приступили к инструктажу.
— Вы так много говорите, что невозможно запомнить, — не выдержала Ада. — Я не маленькая, мне уже тринадцать лет.
— Слушай, глупенькая, — говорила мать, — ты впервые едешь в такую дальнюю дорогу.
— Как вы не можете понять? Я уже взрослый человек! — хорохорилась девочка от того, что именно ей поручалось такое ответственное дело. Но, когда ее посадили в плацкартный вагон поезда «Ставрополь — Москва», она забилась в угол вагона и, испуганно поглядывая вокруг, не знала, куда деть свою сумку, чтобы не потерять драгоценную посылочку.
— Девочка, дай я положу твою сумочку на верхнюю полку, — предложил мужчина, сидевший напротив с солидной дамой.
